Пастырь добрый - Попова Александровна

— Незачем. Тебе и без того страшно; ты этого не скажешь ни своему подопечному, ни себе, но продолжения всего, что происходит, ты боишься. Это вообще излюбленное занятие в твоей жизни — бояться. Ты боишься огня, своего прошлого, боишься близких тебе людей, боишься самого себя…

— Я понял, — перебил Курт, — это не попытка меня разозлить; ты надеешься довести меня до того, чтобы я снова заткнул тебя кляпом, да?

— Правда раздражает, понимаю, — усмехнулся тот, скосив взгляд ему за спину. — А уж в присутствии того, чье мнение о тебе для тебя что-то значит…

— Знаешь, ты меня достал, — устало вздохнул он и все таким же резким, коротким движением глубоко резанул по уже нанесенной чародею ране, скребанув оголенную кость ребра. — Много говоришь, — пояснил Курт доброжелательно, когда тот рванулся, на сей раз закусив губу и подавив вскрик. — Много — и все не о том.

— Давно мечтал попробовать? — сквозь зубы прошипел тот, с видимым усилием вновь вернув на лицо усмешку. — Руки чесались, так? И неважно, собственно, на ком придется испытать все, что изучил в теории — важно сделать это самому, собственной рукой, в глаза смотреть — вблизи, верно?

— Послушай, — снова оборвал его Курт, поморщившись, — тебе для чего все это надо? На что ты надеешься, говоря все это? Что я вступлю с тобою в полемику, начну оправдываться, приводить аргументы, пытаться опровергнуть твои слова — потому что нас слушает некто третий? Да не собираюсь я с тобой спорить. Что ты сейчас сказал — что я из озлобленности и страха проникся тягой к издевательствам, плевать над кем? А я скажу — хорошо. Так и есть. Всякий вечер перед сном посвящаю полчаса тому, чтоб придумать новую пытку.

— Возбуждает?

— Да не то слово. И что теперь? Тебе-то от сего прискорбного факта легче не станет; если это так, то для тебя лично все только становится хуже, ибо ты, выходит, в руках человека, дорвавшегося до любимого дела… Вот такой вот неприятный вывод. Только занимаюсь я этим самым делом впервые, опыта нет; а знаешь, как это бывает, когда берешься за то, что делать не умеешь? Возишься втрое дольше. Ну как, возбуждает?

— Ты не в моем вкусе, — хмыкнул тот, с трудом подавляя зубную дрожь — кожа пленного чародея покрылась синими пупырышками, а пальцы покраснели и невольно сжались в кулаки; Курт кивнул:

— Держишься неплохо; если ты хотел, чтобы я это признал — я это признаю. Держишься отлично; пока. А главное — судя по всему, наконец-то выговорился. Теперь вернемся к нашей беседе. Поскольку словесные изощрения мы оставили в стороне, начнем говорить серьезно. Кое-что о тебе я уже понял — для таких выкрутасов, какие ты пытался провернуть со мною, тебе надо сосредоточиться, чему я сейчас, несомненно, некоторым образом мешаю; даже не стану требовать от тебя подтверждения моего вывода. Это так. Теперь я хочу знать, как ты это делал — внушал ли то, о чем тебе известно из иных источников, либо же ты предоставляешь человеку самому находить неприятные моменты в жизни и погружаться в них, а ты при этом видишь его мысли?

— А для чего тебе это знать? Мне казалось, инквизитор первым делом должен спрашивать о сообщниках…

— Еще спрошу, — пообещал Курт. — А это — так, для общего развития. Не сумею добиться внятного ответа — я просто миную этот вопрос и перейду к следующему, более важному. К примеру, о сообщниках, как ты верно заметил. А после, когда ты мне все расскажешь, вернемся к обсуждению твоей техники работы — если к тому времени ты еще сумеешь связать вместе два слова.

— Два слова я могу связать сейчас, — сквозь уже откровенно стучащие зубы выговорил тот. — Пошел в задницу.

— А сказал, что я не в твоем вкусе, — заметил он и укоризненно вздохнул. — Как неожиданно столь благопристойная беседа перетекла в уличную перебранку.

— Я подумал, ты стосковался по привычному общению.

— Да, есть немного, — согласился он с улыбкой. — И с этим тоже спорить не стану. А теперь, — посерьезнел Курт, усевшись подле связанного на колено, — я перехожу к делу непосредственно, и на твоем месте я бы задумался над одним фактом. Сейчас я снова скажу нечто типичное, то, что говорю всем. Подумай о том, что рано или поздно ты все равно все мне расскажешь. Просто задумайся об этом. Напоследок я тоже блесну познаниями сущности человеческой и скажу, что и ты кое-чего боишься — сейчас, по крайней мере; ты боишься заглянуть в будущее — на час или полтора, потому что это будущее для тебя страшно и неприглядно. Потому что знаешь — ты не из тех, кто умрет молча. Ты расскажешь.

— Ты так уверен? — неизменная, но теперь уже с трудом сохраняемая усмешка, казалось, примерзла к синеющим губам чародея. — Сколько таких сопляков, как ты, за мою жизнь пытались меня напугать — и где теперь они все?

— Где? Расскажи. Послушаю с интересом.

— Возможно, на докладе у вашего самого высокого начальства. Или в вечном карцере; как знать.

— А погодка-то сегодня, а?.. — проронил Курт сострадающе, когда стиснутые челюсти пленного скрипнули одна о другую. — Спустя пару минут нашей увлекательной беседы жизнь уже не кажется такой уж простой, да? Уже и самоуверенности поубавилось… Уже начинаешь думать о том, что будет через четверть часа или час… Я скажу, что будет. Инквизиторов, друг мой, учат двум вещам — убивать быстро и убивать медленно; сейчас только от тебя зависит, какое из своих умений я должен буду применить. Давай-ка открыто: жизнь я тебе обещать не стану, это понимаешь ты и понимаю я. Так или иначе, тебе конец. Мы можем договориться лишь о том, когда этот самый конец настанет и насколько счастлив ты будешь его встретить. Перестань корчить из себя героя — и все закончится скоро. Очень скоро. Ты не будешь особенно этому рад, но зато и лишних мучений избегнешь. Продолжишь эту бессмысленную браваду — и смерти ты обрадуешься, как младенец родной матери, однако радость твою будет омрачать то, что мать эту ты встретишь в сильно потрепанном виде… Молчишь, — вздохнул он, когда тот отвернулся, сжав дрожащие от холода губы. — Стало быть, уже начал думать. Но учти — долго я ждать не буду.

— Пошел к черту, — тихо вытолкнул чародей, глядя в сторону. — Прекрати трепать языком и начинай.

— Как скажешь. Но прежде я хочу сделать еще одно важное замечание: как только ты осознаешь, что готов к предложенным мною условиям, я остановлюсь, услышав другие два слова — «все скажу».

Тот вновь умолк, сжав губы и всеми силами пытаясь сдержать дрожь в окоченевшем теле; позади послышался тихий, напряженный вздох, и голос Бруно, сам на себя не похожий, выбросил:

— Господи, да скажи ему, что он хочет, идиот! Ты понятия не имеешь, на что идешь, соображаешь ты это! Что бы там ты ни плел — ты его не знаешь; у него — не молчат!

— Кажется, сегодня ты будешь истязать двоих, — на миг вернув усмешку, но все так же глядя в сторону, заметил чародей.

— Переживет, — отозвался Курт сухо.

— Не боишься того, как после сегодняшнего дня на тебя будет смотреть твой подопечный?

— Переживу.

По оголенному ребру он провел кромкой ножа теперь медленно, обнажая сине-розовую кость; чародей изогнулся, подавив крик и впившись зубами в губу.

— Не слишком изобретательно, — выдавил он с шипением; Курт пожал плечами, повернув лезвие и поддев сухожилие острием.

— Зато эффективно. Пока я не потянул нож дальше — ничего не хочешь сказать?

— Хочу. Чтоб ты сдох.

— Тоже не особо оригинально, — отметил он, дернув кисть кверху, и тот замычал, зажмурившись и вновь закусив губу. — Я остановлюсь ненадолго, — пояснил Курт, удостоверясь, что вместе с нервами не задел важных сосудов, — чтобы огласить список вопросов. Вопросы тоже будут типично инквизиторские. Имя — это первое. Имена тех, кто был с тобою сегодня здесь и тех, кто был в Кельне. Далее: смысл всей этой затеи с Крысоловом — для чего он вам. Также — для чего было привлекать мое внимание, для чего был нужен я. Еще — кто в Конгрегации снабжает вас сведениями, сколько их; имена. И, наконец — ведь не ты главный в вашей веселой компании. Последний вопрос — кто. Имя и где он.

— А карту тебе не нарисовать? — хрипло усмехнулся тот; он кивнул:

— Неплохая идея. Вот только вряд ли ты сумеешь это сделать, если задержишься с ответом еще на минуту. Следующий номер в нашем представлении — человек-unicus, умеющий согнуть руку в трех местах. Правда, у тебя останется еще одна рука… ты левша или правша?

— Как и ты, — все еще удерживая подрагивающую улыбку, отозвался чародей.

— Снова намекаешь на свою осведомленность?.. итак, стало быть, тебе все равно. Выбирай — какую ломать, левую, правую?

— Хоть обе — слова от меня не услышишь.

— Кто тебя за язык тянул… — Курт поднялся, сделав шаг и остановившись над головой пленного чародея; тот осторожно перевел дыхание, сжав кулаки и рванув руки. — Не рыпайся. Вбито на совесть. Один момент: как только ты пожелаешь ответить на какой-либо из заданных мною вопросов, я приостановлю наш только начавшийся разговор. Захочешь ответить на все — мы с тобою распрощаемся. Итак?