Ветры Запада. Книга 1 - Андрей Стоев

— Сомневаюсь, — ответил я, всесторонне обдумав вопрос. — Это наверняка какая-то тайная секта сатанинского уклона. У христиан, конечно, много разных сект, но епископ вряд ли станет связываться с мелкими сектантами. Зачем ему это? С тех пор как церковь расправилась с альбигойской ересью, каких-то заметных альтернативных течений внутри официальной церкви не наблюдается. Впрочем, я плохо знаю, что у них внутри происходит, попы не любят просвещать других о своих делах. Но всё же я думаю, что он, скорее всего, просто не хочет сотрудничать.

— Я попыталась попугать его князем, но непохоже, чтобы это помогло, — грустно сказала Зайка.

— Князю совершенно всё равно, сотрудничает епископ с нами или нет. Если князь захочет прижать христиан, он сделает это в любом случае. А раз так, то зачем епископу пускать язычников ворошить своё грязное тряпьё? Однако вполне возможно, что епископ просто ничего не достиг в своём расследовании. Сатанисты не носят знаки Сатаны на груди, знаешь ли.

— Я, в общем-то, примерно то же самое подумала, — кивнула она. — Рассчитывать на какую-то помощь от епископа смысла нет. А вообще — это действительно сатанисты? Может, кто-то из наших, в смысле, из язычников, замешан?

— Нет, язычников там точно нет, — решительно возразил я. — Невозможно служить Сатане и верить в Перуна или Одина. Если сатанист — значит христианин, иначе быть не может. Но нам-то какая разница кому они служат — Сатане или Сатанаилу, или, скажем, Сурту[30]?

— Кто такой Сатанаил? — непонимающе переспросила Зайка.

— Второй бог, отец Сатаны, который и создал наш мир. Некоторые христиане в него верят[31].

— Для религии единобожия у христиан что-то очень уж много богов, — озадаченно отреагировала на эту новость она.

— Ну, полагаю, христиане во всём этом как-то разбираются, — хмыкнул я. — Однако для нас разницы нет, кому поклонялись те, кто к нам лезли. Там ведь даже не разобрать, кому тот алтарь изначально принадлежал — все эти злые боги одинаковы. Всем им нужны муки, страдания, смерть.

— Морене страдания и смерть не нужны, — возразила Зайка.

— Вот, кстати, да, — согласно кивнул я. — Мне тоже непонятно, как так — богиню смерти почему-то не интересует смерть. Знаешь, и насчёт Сатаны я тоже не до конца понимаю, — заметил я задумавшись. — У него вроде бы задача сбивать людей с пути истинного, но в награду он предлагает вечные адские муки после смерти. Довольно сложно привлечь кого-то таким социальным пакетом.

— Там, где вера, логике места нет, — она равнодушно пожала плечами. — Может быть, кого-то это и привлекает.

— Возможно, — согласился я. — В общем, нам нет смысла разбираться, кто к нам лез, и в кого они верили. Нам будет достаточно, чтобы они про нас забыли, а разбираются с ними пусть князь или епископ, или ещё кто. Нам в вопросы веры лезть ни к чему.

— Эрик предложил позвать корреспондентов, показать им подземелье и рассказать его историю. А потом на их глазах разбить алтарь и начать сбивать фрески.

— Алтарь Морена забрала, — напомнил я.

— Сектанты этого же не знают, иначе они бы туда не лезли. Поставить похожий камень и расколоть его перед камерами.

— Выглядит неплохим планом, — осторожно заметил я. — Но, если я правильно понял, что-то в нём тебя смущает.

— Меня смущает, как наши клиенты будут относиться к компании, которая расположилась там, где сотни лет приносили людей в жертву богам зла.

— Я рад, Кира, — с удовлетворением сказал я. — За Эрика, который, наконец, проснулся и начал выдвигать неплохие идеи. А больше всего я рад за тебя. Твоей главной проблемой было то, что ты увлекалась текущей выгодой, совершенно забывая о стратегии. А сейчас я вижу, что ты начала задумываться о том, что будет после. Ты совершенно права — таким образом мы создадим нашему подземелью дурную славу плохого места, и люди вряд ли будут туда стремиться.

— И что делать? — в замешательстве спросила Зайка.

— То, что предложил Эрик. Сам по себе план хороший, только сделать надо немного по-другому. Ни к чему рассказывать про какие-то жуткие ритуалы, и фрески тоже не надо показывать. Нужно провести корреспондентов по подземелью, рассказать им, что там сидели какие-то жулики и воры. Показать работы по обустройству. Чтобы они написали что-нибудь про то, как мы превращаем мрачное подземелье в светлое место, куда никому не страшно зайти. И что мы первым делом уже выгребли оттуда разную мерзость. Сектанты поймут.

* * *

— Здравствуйте, Анна, — поздоровался я, входя в кабинет. — Спасибо, что нашли время принять меня.

— Ах, бросьте это, Кеннер, — махнула рукой Максакова, вставая из-за стола. — Я распорядилась, чтобы вас пропускали ко мне в любое время. Вы достаточно важная персона для того чтобы быть в этом списке. Да к тому же я всё-таки виновата перед вами.

— Не припоминаю за вами никакой вины, — в замешательстве ответил я, пытаясь понять, о чём она говорит.

— Вина в том, что поверила людям, которым верить не стоило, — сказала она, и я почувствовал в её эмоциях отголоски раздражения. — Я наконец-то разобралась со всеми претензиями к вам. Все до единой оказались ложью.

Похоже, Матиас Лахти слишком увлёкся, приписывая мне многочисленные грехи, и Анна в конце концов вытрясла из него всю правду.

— Не берите в голову, Анна, — я пренебрежительно махнул рукой. — На вашем месте я бы тоже поверил родственникам. Тем более, в то время мы с вами были на разных сторонах, а это очень способствует видению оппонента в чёрном цвете. Главное, что мы урегулировали все наболевшие вопросы, а что там было в прошлом — неважно. Кстати, приятно удивлён вашей способностью признавать свои ошибки — обычно люди делают это крайне неохотно.

— Тот, кто упорствует, не желая признавать очевидные ошибки, в принципе не способен возвыситься, так что в этом нет ничего необычного.

— Ну что же, предлагаю забыть об этом, — мне этого хотелось, наверное, больше, чем ей. — Позвольте мне вернуться к теме моего визита. Не хочу отрывать вас от ваших дел, но вынужден просить об одолжении.

— Об одолжении? — удивилась она. — Всё, что в моих