Полководцы Святой Руси - Дмитрий Михайлович Володихин

в Коломне и тамошний владыка епископ Герасим, он же местоблюститель пустующей митрополичьей кафедры, благословил Дмитрия Ивановича «пойти противу нечестивых»; в бою, помимо перечисленных в ранней версии знатных людей, погибли также князь Тарусский Федор и брат его Мстислав (вот это может быть достоверным, поскольку взято, скорее всего, из синодика «убиенных на брани»); сам великий князь сражался в передовой части войска из соображений христианского подвижничества, доспех его весь оказался «бит», сам он получил множество ударов по голове и по плечам, но чужие клинки все же не добрались до его тела (и здесь похоже на прекрасный литературный образ, восходящий к историям библейских царей-воителей, но Бог весть, насколько достоверный; а вот доспех и в самом деле мог пострадать в жаркой битве)[231].

В каждом случае, когда летопись показывает эпизод или нюанс, отсутствовавший в прежнем варианте, более древнем, возникает вопрос: точно ли добавлена информация достоверная, сохранившаяся в каких-либо документах и вставленная в позднюю летопись, или же летописца толкнули на включение «новины» соображения благочестия? Патриотическое чувство? Честолюбивое желание литератора «сделать красивее»? Иной раз трудно разобраться.

Некоторые детали восстанавливаются по сведениям воинских разрядов — памятников русского делопроизводства XV–XVI веков, где названы части полевой армии, выходившей для битв с неприятелем: Большой полк, Передовой полк, полк Правой руки, полк Левой руки, Сторожевой полк, яртоул (разведывательно-дозорный отряд). В летописях подобных терминов нет. Знал ли их XIV век? Можно предполагать, что и тогда этими словами именовали элементы построения великокняжеской армии перед битвой. Но категорически утверждать нельзя, предположение, как уже подчеркивалось выше, уместно лишь с оговоркой: скорее всего, было так или примерно так, но именно скорее всего, а не совершенно точно.

Из очень позднего летописного известия, относящегося уже к тому времени, когда воинские разряды существовали и лексика их получила широкую известность, историки могут даже извлечь список младших воевод Дмитрия Ивановича, как он «разрядил» их по полкам. Ниже список воевод будет представлен, но прежде надо всё же и здесь сделать оговорку: достоверность столь позднего свидетельства — под вопросом. Возможно, в битве участвовали все князья и бояре, попавшие в перечисление (родословные списки вполне могли сохранить их имена, как и родовые предания); но действительно ли они возглавляли те самые силы, те самые «полки», о которых вещает летописец? Недоказуемо. Итак, вот славные полководцы, ходившие тогда под рукой великого князя Дмитрия Ивановича: даже сомневаясь в их статусе полковых воевод, следует отнестись к ним с почтением.

Передовой полк: князья литовско-русские Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, боярин и воевода Микула Васильевич Вельяминов, князь Федор Романович Белозерский. Большой (Государев) полк: сам великий князь Дмитрий Иванович, бояре и воеводы Иван Родионович Квашня, Михаил Иванович Бренко (или Бренок, или Брянко), князь Иван Васильевич Смоленский[232], по косвенным данным в Большом полку возглавлял значительный отряд еще и окольничий Тимофей Васильевич Валуй (или Валуев). Полк Правой руки: князь Андрей Федорович Ростовский, Федор Грунка[233], князь Андрей Федорович Стародубский. Полк Левой руки: князь Василий Васильевич Ярославский, боярин Лев Иванович Морозов, князь Федор Михайлович Моложский. Сторожевой полк: боярин Михаил Иванович Акинфов, князь Семен Константинович Оболенский с братом князем Иваном Тарусским и боярин Андрей Иванович Серкиз (Серкизов). В Засадном полку, как уже говорилось выше, боярин Дмитрий Михайлович Боброк с князем Владимиром Андреевичем Серпуховским, плюс князья Михаил Романович Брянский и Василий Михайлович Кашинский, а также некий «Романович[234] Новосильский»[235].

Иные обстоятельства можно извлечь из литературных источников, но тут приходится действовать с большой осторожностью: достоверность их по целому ряду позиций под вопросом. Первый из литературных источников — также и по информационному богатству — героическая поэма «Задонщина», созданная при сыне Дмитрия Донского, великом князе Василии I Дмитриевиче, а значит, почти по горячим следам битвы. Второй, притом самый обширный памятник средневековой литературы, — «Сказание о Мамаевом побоище». Он появился в первой половине XV столетия[236] и впоследствии многократно переписывался.

Стоит повторить и подчеркнуть: литературное произведение, наполненное художественными образами, не документ и не летопись, точность, достоверность, стремление автора передать всё, как было, — далеко не те. Так что целый ряд эпизодов, которые можно почерпнуть из литературных текстов Куликовского цикла, ставится учеными под сомнение. Но если всё же использовать информацию, почерпнутую из них, то перед мысленным взором возникает драматичное батальное полотно.

Сражение стало противоборством конницы. Пешими отрядами не располагали обе стороны, или, возможно, незначительное количество генуэзской пехоты мог выставить Мамай. Но эти относительно немногочисленные наемники представляли собой грозную силу.

Вот стоят в строю, изготовившись к бою, обе стороны, русская и татарская. Гортанными криками воины дразнят ратников вражеского воинства.

По обычаю того времени, лучшие богатыри бились до начала большой сечи, поднимая боевой дух товарищей. Русские и татарские поединщики померились силой.

С русской стороны выехал Александр Пересвет. Он был уроженцем южнорусского города Любеча, брянским боярином, а затем послушником (то ли уже монахом) Троице-Сергиева монастыря. По преданию, Пересвета и другого послушника-воина Ослябю к Дмитрию Ивановичу направил настоятель этой обители преподобный Сергий Радонежский. До прихода в иноческую обитель Пересвет был известен как «великий ратник», «богатырь крепкий», «весьма смысленный к воинскому делу и наряду». Ученые расходятся во мнении относительно того, принял ли Пересвет к моменту, когда начался поход на Мамая, постриг, стал ли он монахом. В одном источнике он фигурирует как монах, и странно это, поскольку монаху нет места на поле боя, посреди кровопролития; в другом месте Пересвет — боярин, притом он мог быть и митрополичьим боярином, поскольку Церкви служили в ту пору знатные воины, но тогда он ни в коем случае не монах. Казалось бы, очевидно, что Пересвет не успел сделаться чернецом и, скорее всего, отправился из монастыря воевать всё же в звании послушника. А послушнику разить мечом и копьем за веру и Отечество не возбраняется. Но эта очевидность подходит лишь нашему времени. В эпоху русского Средневековья представления о том, что можно и чего нельзя монаху, были гораздо более размытыми. Иноки вели себя свободнее, 100-процентно четкого выполнения монашеских уставов добивались редко, да и не всегда это требовалось. Для XIV столетия, очевидно, звание «инок» и «боярин» не несли между собой противоречия. В поэме «Задонщина» Пересвет назван «бояин-чернец». И никого из людей той эпохи это немыслимое для сегодняшнего дня сочетание не удивляло. Так что… мог монах-богатырь выйти на битву. Особенно в час, когда каждый ратник на счету.

Против Пересвета выехал ордынский батыр Челубей. Всадники помчались навстречу друг другу… Сшиблись! И оба пали мертвыми. Их гибель стала предзнаменованием ожесточенного и кровавого характера грядущей битвы.

Позднее возникнет героическая легенда: якобы