Мария-Антуанетта - Эвелин Левер

Несмотря на то, что двор решительно не хотел этого замечать, ситуация в королевстве, и в частности в Париже, стала критической. Проблемы брали за горло, и с июля финансовое положение стало катастрофическим, Некер был вынужден просить у Собрания заем. Последствия могли быть довольно неприятны, поскольку министр просил у депутатов то, что должно было ударить по карману всех французов. Это был новый налог. Он представлял четверть дохода каждого плюс определенная часть капитала, выраженная в драгоценных металлах. Таким образом, женщинам приходилось отдавать свои драгоценности, некоторым приходилось прощаться со скромными серебряными или золотыми распятиями. Король и королева пожертвовали своей посудой. В конце сентября подходил срок «голодного времени», которое в этом году представлялось особенно трудным. Речь шла о том периоде, когда запасы предыдущего урожая заканчивались, а новый урожай еще не был убран. Реально замаячила впереди опасность голода.

В провинции королеву обвиняли в уму непостижимых контрреволюционных заговорах. В Кольмаре утверждали, что она собиралась «взорвать бомбу в Собрании» и «послать армию убийц на Париж». В Дижоне доказывали, что она хотела поджечь столицу, отравить короля и принца. Французы, казалось, хотели быть убеждены в том, что королева всячески пыталась навредить Франции.

30 августа, завоевав поддержку народа, маркиз де Сент-Урюж хотел провести в Версаль небольшое войско, состоящее из 1 500 человек, решивших положить конец оплоту аристократии. Лафайет, генералиссимус национальной гвардии помешал ему, выставив свои войска на улице Сент-Оноре.

Однако спокойствие от этого не вернулось. Прошел слух, что король хочет уехать в Метц, чтобы возглавить контрреволюционное движение. Народ, казалось, был готов подняться на мятеж, как это было в июле. Знать в провинциях начинала вооружаться.

Со всех сторон было слышно об интригах, заговорах, которые теперь зарождались в апартаментах герцога Орлеанского — принц мечтал захватить корону.

Опасаясь того что гвардия не могла больше контролировать народные волнения, Лафайет расположил свои войска вокруг Версаля. Он не скрывал своего беспокойства от Сен-Приста. Он написал ему довольно грустное письмо, датированное 17 сентября. Никакой другой документ не мог лучше выразить намерения королевского министра, который три дня назад отдал приказ полку во Фландрии вернуться в Версаль для защиты короля и его семьи. Однако эта мера могла рассматриваться как применение силы и поэтому требовала согласия муниципалитета. Письмо министра дает нам подтверждение, что решение было принято только лишь королем и могло рассматриваться как новая попытка монархического переворота. Именно так можно объяснить фразу Сен-Приста из его мемуаров: «У меня были серьезные основания для принятия подобного решения».

Нерешительность короля, который отказывался верить в возможность революции, беспокоила его противников и поражала его сторонников. Прибывание новых войск воспринималось некоторыми придворными безразлично, других же приводило в бешенство. 21 сентября суд, по предложению Мирабо, попросил короля объяснить эти военные перемещения. Людовик XVI занялся военными укреплениями, отказавшись санкционировать декреты 4 августа. Прежде чем полк Фландрии вошел в Версаль, Париж был готов к бунту. На всех улицах кричали о государственной измене. Во всех трактирах, клубах, на всех перекрестках повторяли о необходимости перевезти короля в Париж. В некоторых журналах можно было прочесть: «Аристократы пытаются одеть на вас оковы и заставить молчать! Если вы не затянете петлю на их шее, то они затянут ее на вашей или повергнут в несправедливость».

23 сентября полк Фландрии во главе с Тамбуром вошел в город. Никаких опасных последствий это не вызвало. Людовик XVI и Мария-Антуанетта вздохнули с облегчением. Отныне их охраняли помимо 1100 солдат Фландрии, полк национальной гвардии, который насчитывал 600 человек, кроме этого, национальные стрелки. Король и королева были довольны расстановкой войск. Мария-Антуанетта даже подарила национальной гвардии флаги.

Когда полк прибывал в город, гарнизонные офицеры, по обыкновению, устраивали банкет в честь своих новых товарищей. Вновь прибывшие офицеры получили от короля приглашение в зал Оперы. В партере был накрыт стол на 210 персон. Прием начался в три часа, и скоро все расслабились и приятно проводили время. Произносили тосты за здоровье короля, королевы, дофина и королевской семьи. Кто-то предложил выпить за народ, однако никто не поддержал этот тост. Мария-Антуанетта сначала из осторожности решила не показываться на банкете, но вскоре оказалась побежденной уговорами своего окружения. К концу обеда королевская семья вошла в зал. Оркестр заиграл «О Ричард, о мой король!». Под аплодисменты присутствующих королева и король поднялись в свою ложу. Шведский офицер подошел к королеве и попросил доверить ему юного принца, чтобы провести его по залу. Она согласилась, малыш вовсе не испугался шума и такого количества народа. Офицер поставил ребенка на стол, а затем пронес его по всему залу среди криков и смеха, несшихся отовсюду. Однако чувствовалось, королева беспокоилась, пока не вернули дофина, которого она нежно обняла. Настало время Людовику XVI и Марии-Антуанетте покинуть Оперу. Все офицеры под аплодисменты проводили королевскую чету до их апартаментов. Вино лилось рекой. Кто-то из офицеров взобрался на мраморный балкон. Другие танцевали под балконом и кричали: «Да здравствует король!», «Долой Собрание!».

Правда, эйфория охватила далеко не всех участников праздника. Презрительное отношение офицеров к Собранию вызвало недовольство у присутствующих депутатов.

Рассказы о праздниках неимоверно скандализировали столицу. Все газеты, начиная с «Вестника Версаля», описывали оргии военных в честь королевской семьи, на которые были потрачены огромные деньги. Гулянья военных — провокация в тот момент, когда парижане выстраивались в длинные очереди за хлебом. Взрывоопасность возрастала, и передислокация войск все больше воспринималась как попытка задушить революцию. В то же самое воскресенье самые известные журналисты и ораторы призывали парижан взяться за оружие: Марат — в своем «Народном друге», Дантон — в клубе кордильеров… Вперед, в Версаль, чтобы привезти короля в Париж!

В Версале все казалось настолько спокойным в понедельник, 5 октября, что король поехал около десяти часов поохотиться, а Мария-Антуанетта отправилась прогуляться в Трианон. Королевские дети были на прогулке, и мадам Елизавета решила поехать верхом в Монтрей, в свое имение, и там же обедать. К одиннадцати часам к Сен-Присту прибежал его слуга и сообщил ему, что «парижская гвардия […], сопровождаемая огромной толпой движется в сторону Версаля». В страшной спешке министр с одним из офицеров отправил сообщение королю. Он же настаивал на необходимости предупредить королеву. Сразу же к ней отправили юную принцессу. «Мама была очень удивлена, обычно мы не встречались с ней в этот час», — рассказывала принцесса. «Она прошла в другую комнату и вернулась оттуда вскоре очень взволнованная, узнав о судьбе отца», — продолжала она.