Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935) - Дитмар Нойтатц

«Это бодрая молодость нашего коллектива, его исключительная сплоченность, его исключительная напористость в работе, при исключительной героической работе делает наш коллектив тем чудесным сооружением, самоорганизовать, сплотить который в твердокаменную скалу энтузиастов могла только наша могучая славная Коммунистическая партия. Тут, конечно, сказалась та огромная работа партии и под ее руководством профсоюзов и комсомола, которую она вела и ведет изо дня в день над воспитанием в социалистическом духе рабочих, работниц, колхозников и инженеров. Нет преувеличения в утверждении, что в нашем коллективе для большинства рабочих труд стал делом чести, геройства и доблести»{1575}.

«К концу строительства коллектив метростроевцев пришел воспитанный в борьбе за высокие темпы и качество работы, обстрелянный в бою, закаленный, умеющий работать не только обычными методами, но работать как настоящий ударный коллектив социалистической стройки»{1576}.

Дискурс «Метрострой как школа» имеет много граней: необученные рабочие получали здесь профессиональную подготовку, они «росли» в культурном отношении, они «работали над собой», они развивали принципиально иное отношение к труду; прежние беспризорники превращались в ударников.

К общим чертам самосознания метростроевцев, у которых были взяты интервью, относится наблюдение о том, что они обучились не только профессии строительного рабочего, но в кратчайший срок получили всестороннюю подготовку: «За 16 месяцев я освоил три профессии: проходчика, бетонщика и плиточника. Я могу свободно работать по этим специальностям», — рассказывал один бригадир{1577}. Один из опрошенных комсомольцев чувствовал себя специалистом в пяти профессиях: «Сегодня ты землекоп, завтра квалифицированный проходчик, послезавтра крепильщик, потом плотник и т. д. С 24 октября наша бригада работает на устройстве так называемого изоляционного зонтика на станции. Это гидроизоляционная работа по системе инженера Моргана. Тут нам приходится работать и бетонщиками и высококвалифицированными плотниками и жестянщиками и изолировщиками. Мы сейчас за это дело деремся как будто с успехом»{1578}. Уполномоченный по кадровым вопросам подчеркивал в этой связи пластичность и гибкость, с которыми почти каждый рабочий брался за дело: «Как мы рабочих перестраиваем. У нас все рабочие по тоннельным работам имеют по несколько профессий, по несколько квалификаций. Сегодня он — проходчик, завтра — крепильщик, потом — бетонщик, штукатур, наконец, мраморщик — все, что хочешь. Некоторые рабочие имеют по 10 профессий и больше. И все это они приобрели на Метрострое исключительно. В большинстве своем здесь молодежь идет впереди, быстро переквалифицируется. При этом у нас большая сеть курсов — по изоляции, по бетону и т. д.»{1579}

Для создания нового человека еще важнее, чем профессиональная подготовка и гибкость, было изменение его сознания и повышение культурного уровня. Не только в беседах с метростроевцами, но и в стенограммах партсобраний и в производственной прессе часто встречаются выражения «он работал над собой» или «я работаю над собой». Складывание нового человека происходило не только в пассивной форме влияния окружающей среды, но и благодаря активному участию в этом самого человека. Прежде всего, в комсомольской среде многие вынашивали честолюбивый план подняться на уровень социалистического человека благодаря собственным активным усилиям{1580}. На собраниях или в многотиражках они отчитывались в том, как работают над собой, что читают, какие политические и общественные мероприятия посещают и т. д.{1581} Метрострой стал для них «школой» или даже «университетом»: «Когда я работал на Метрострое, я ни на минуту не забывал о своем культурном росте. Я отрабатывал смену в шахте, затем шел учиться на рабочий факультет. […] Рабфак я еще не закончил, но прошел большой университет Метростроя, который меня многому научил. Сейчас я могу работать при любых условиях»{1582}.

Сами за себя говорят заголовки в выпущенном по случаю открытия метро сборнике «Рассказы строителей метро»: «Я вырос на метро», «Воспитательная бригада», «Мы работали, боролись, учились», «Работать и учиться», «Кто нас всему обучил», «Рост людей», «Работа над качеством людей», «Университет на большой глубине»{1583}.

По имеющимся источникам нельзя определить, насколько подобного рода выражения молодых коммунистов отвечали их внутренним убеждениям или же речь идет просто об использовании пропагандистского дискурса, поскольку все эти изречения возникли в полуобщественном контексте. Интервьюируемым, авторам дневников или участникам вечеров воспоминаний было ясно, что их высказывания могут быть опубликованы, и это обстоятельство оказывало на них обратное воздействие[182]. В то время как высказывания опрошенных о собственных мотивах являются гетерогенными и потому представляются близкими к реальности{1584}, рассуждения о «росте» производят впечатление явного стереотипа. Часто говорили то, что хотел услышать интервьюер.

Иногда по записям бесед можно отчетливо проследить внешнее влияние: представление о Метрострое как «университете» возникло не у самих метростроевцев, а было внушено им на собраниях или даже самим интервьюером. Наглядным примером того, как интервьюер вкладывает в уста опрошенного желательные выражения, является беседа писателя Бориса Пильняка с уполномоченным по кадровым вопросам Кузнецовым:

«Пильняк: Можно приписать Вам такие слова, что метростроительство в Москве — университет для квалифицированных рабочих.

Кузнецов: Правильно. […]

Пильняк: Если это университет для рабочих, то какие там факультеты? Первый преподаватель и профессор — партия. Второй преподаватель и профессор — правительство. Третий преподаватель и профессор — комсомол. Не правда ли?

Кузнецов: Правильно.

Пильняк: Это все не я, а Вы говорите. И четвертый преподаватель и профессор — Каганович и Хрущев. Правда, они очень много сделали?»{1585}

Воздействие «школы» и «университета» на впечатляющие истории успеха можно проиллюстрировать следующими примерами. Любимыми мотивами служили успешная «переработка» и окончательное превращение бывших алкоголиков, беспризорников и хулиганов в образцовых ударников и активистов{1586}или перевоспитание под влиянием комсомольцев «отсталых» рабочих, становившихся культурными пролетариями:

«Матросов пришел на Метрострой работать. Сама стройка его мало интересовала. Если он и оставался в шахте на две смены подряд, то только для того, чтобы больше заработать. Свое пребывание на метро он рассматривал как временную обязанность: он хотел как можно скорее ее отработать, получить побольше денег и уехать. Условия жизни его не занимали. Матросова не касалось, было ли в бараке чисто или грязно, холодно или тепло. Барак был временным явлением, он не собирался вечно жить здесь! Придя с работы, Матросов ложился на кровать в спецодежде и грязных сапогах. В ответ на замечания, что это некультурно и нездорово, он только смеялся.

Булгакова устроилась уборщицей в бараки Метростроя только потому, что у нее не было жилья. Она работала небрежно, бродила с веником по бараку, поглядывая на часы. Много таких людей пришло на Метрострой. У них не было элементарных культурных навыков. Так было вначале. Но в то же время пришли и другие люди. Это были комсомольцы, ударники крупнейших московских заводов, молодежь с культурными запросами и высокими требованиями. Они привыкли спать на чистом белье и чтобы постельное белье часто менялось. Они не хотели стоять в очереди за едой, предпочитали лучшую пищу, интересовались книгами и хорошими театральными постановками. Таких людей у нас много, и они начали задавать тон на стройке. Они хорошо работали и требовали достойного обхождения»{1587}.

«Пичужкина пришла на Метрострой совершенно неграмотной. Сегодня она читает Пушкина, Лермонтова»{1588}.

[…]

Бывший пьяница и дебошир Кузнецов учится сейчас на втором курсе рабфака и посещает литературный кружок. Его часто можно видеть в читальном зале. Другой рабочий по фамилии Шелякин, который никак не отличался примерным поведением, пишет теперь стихи, которые печатаются в газете, участвует в работе драматического кружка и много учится{1589}, чтобы поступить на рабфак».

Партийные секретари и комсомольцы с удовлетворением отмечали, как изменились в их окружении рабочие родом из деревни: они аккуратно одеваются, бреются, «одним словом, чувствуется культурный рост. В бараках прекратились разговоры о рабочей спецовке, о заработной плате и т. п., теперь толкуют, когда пойдет метро, говорят о том, что мы победили и т. д.»{1590} Уже в феврале 1934 г. партийный секретарь шахты 7-8 говорил о «колоссальном росте рабочих над собой»: