Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935) - Дитмар Нойтатц

Даже зимой 1934/1935 гг. проблема хулиганства не была изжита. В октябре 1934 г. многотиражка наклонной шахты 1-2 сообщала, что пьяные рабочие разорили красный уголок, затеяли драку и угрожали другим рабочим финскими ножами{1556}. В апреле 1935 г. в Лоси потребовали ввести вспомогательные посты милиции в составе пяти человек из числа рабочих бригад, чтобы подавить бандитизм. Членов преступной банды, которые в январе-феврале 1935 г. совершили несколько вооруженных нападений на бараки, удалось задержать и предать суду. Семеро бандитов приговорили к длительному тюремному заключению, четверых расстреляли{1557}. В течение 1934 г. минимум 308 рабочих были уволены со стройки за хулиганство, 79 — за воровство, еще 55 были рассчитаны в связи с их арестом (см. табл. 35).

Случаи воровства и растрат наряду с раздевалками рабочих на строительных площадках{1558} происходили прежде всего в столовых и рабочих кооперативах. При общем дефиците продуктов питания часть персонала столовых и кооперативов использовала свое служебное положение, чтобы обеспечить продовольствием родственников и знакомых или продать похищенное на черном рынке. И здесь, как правило, пытались представить виновных в образе «классового врага». Уже осенью 1932 г., когда были вскрыты случаи воровства, «Ударник Метростроя» писал, что среди персонала столовых есть прокравшиеся сюда «социально чуждые элементы».

Таблица 35. Увольнение рабочих шахт и дистанций Метростроя в 1934 г. по обвинению в преступлениях{1559} (Причина увольнения …… Число рабочих — В % к ушедшим — В % к пришедшим — В % к среднему числу рабочих)

Хулиганство …… 308 — 0,9 — 0,5 — 0,8

Воровство …… 79 — 0,2 — 0,1 — 0,2

Арестованы, заключены в лагерь …… 55 — 0,2 — 0,1 — 0,2

Всего по категории «преступность» …… 442 — 1,3 — 0,7 — 1,2

У буфетчицы нашли 3 кг сахара и 1,5 кг конфет, родственника одного служащего задержали, когда он нес домой 11 кг колбасы{1560}. Персонал столовых и торговых точек постоянно обвиняли в обвесе и уменьшении таким способом порций{1561}.

Относительно часто также встречались кражи ордеров на получение товаров и пропусков в столовую{1562}. На 5-й дистанции в январе 1933 г. был заменен весь персонал управления по выдаче ордеров, поскольку здесь происходили систематические растраты. На шахте 9-9 бис в апреле 1933 г. был похищен 931 ордер, в марте 1933 г. на 8-й дистанции — 100, а в конторе по замораживанию грунта — 43 «стандартных удостоверения»{1563}.

В декабре 1933 г. комиссия партийного контроля обнаружила в центральном отделе по приему и увольнению рабочих систематические растраты, которыми занималось большинство сотрудников. Рабочим начислялись путевые расходы (подъемные), однако они не получали этих денег, или записывались расходы на вербовку не существующих рабочих. В эти махинации оказался вовлечен почти весь персонал отдела, от начальника до бухгалтера. Виновные были уволены и преданы суду{1564}.

Глава V.

«КУЗНИЦА НОВОГО ЧЕЛОВЕКА»: СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ ФОРМЫ ТРУДА, ВОСПИТАНИЯ И ДОСУГА

«Мы под землей

Свою проходим школу,

Уже близка сияющая цель,

Придя сюда по зову комсомола,

Мы знаменитый выстроим тоннель.

Прошли Неглинку,

Тоннель наш прям,

И путь не длинный

Остался нам.

В соревновании и я и ты,

В соревновании ведем щиты»

Евгений Долматовский{1565},[181]

1. Культурный и политический «рост» рабочих

Уже в 1920-е гг. писатели, ученые и партийные вожди возвестили о скором создании нового, советского, человека на основе социализма и измененного производственного процесса. Технологически проблема сводилась к тому, каким образом наука и техника может изменять и контролировать людей. Парадоксальным образом это одновременно послужило почвой для усердного восприятия американского тейлоризма (Scientific Management) и конвейерной организации труда по образцу заводов Форда, которые, собственно, изображались как воплощение капиталистического производства{1566}.

Хотя, по всей видимости, техника, появившаяся в годы первой пятилетки в СССР, не трансформировала людей в желательном для властей духе и не привила им пролетарского сознания{1567}, пропаганда в конце 1920-х гг. продолжала рисовать аллегорически преображенный образ идеального «нового человека», который по собственному побуждению борется за выполнение плана и повышение производительности труда, активно участвует в общественной жизни, вовлечен в деятельность общественных организаций и бережно обходится с народным достоянием{1568}. Идея нового человека являлась гротескной противоположностью реальности, в которой пребывал советский человек, лишенный корней и дезориентированный коллективизацией и индустриализацией{1569}.

Сооружение метро как нельзя лучше подходило на роль «кузницы» или «школы» нового человека. Большие стройки в целом являлись промежуточными станциями для прежних сельских обитателей, которые приобщались здесь к новым производственным отношениям, прежде чем окончательно переселиться в город и стать промышленными рабочими. В случае с Метростроем речь к тому же шла о совершенно особом строительном проекте, которому, как внушала пропаганда, был присущ специфический дух преобразования. Строительство московского метро представлялось даже как предвосхищение или первый опыт жизни при социализме{1570}, как «кузница», в которой должен быть выкован новый человек:

«Совершенно естественно поэтому, что стройка Метрополитена -это не просто достижение нашей страны в технике, а это гигантская человеческая машина, которая наряду с тем, что производит материальные ценности, производит ценность, состоящую в переделке людей. 40-тысячный коллектив, находящийся в производственном жизненном водовороте, и служит как бы той кузницей, которая готовит новых людей. Эта стройка поднимает на небывалую высоту нашу технику и, с другой стороны, поднимает на небывалую высоту человеческую активность»{1571}.

«Подобно тому, как в годы гражданской войны, а еще раньше в подполье, в тюрьмах, на каторге, в героической борьбе за пролетарское дело закалялись, росли, мужали кадры революционных борцов, так выковывал и выковывает метро, как и все крупнейшие стройки в Советском Союзе, новых людей социализма, борцов, организаторов, строителей. Это прекрасная и поучительная школа»{1572}.

«У нас выросли новые люди, люди труда, для которых труд стал делом чести, славы, храбрости и геройства, — восторгался партийный секретарь кессонной группы. — И если понадобится, они возьмут в руки винтовки и доблестно отдадут свою жизнь до последней капли крови для защиты родины, отечества трудящихся всего мира»{1573}.

Подобные высказывания сплошь и рядом встречались в интервью метростроевцев. При этом лишь внешне речь здесь шла об описании некой (мнимой) реальности. Собственно, мы имеем здесь дело с проекцией стереотипных представлений об идеале. Для решения повседневных проблем с рабочими, которые в действительности вели себя достаточно не по-пролетарски, партия и комсомол постоянно призывали к необходимости образовать единый сплоченный коллектив под руководством коммунистов и комсомольцев и воспитывать новый тип рабочего, который благодаря работе поднимался на новый культурный уровень, «рос над собой» и радостно и одновременно по-военному дисциплинированно исполнял решения партии, открывающие стране дорогу в светлое будущее. Именно эти желаемые властью представления опрошенные метростроевцы описывали как реальность. Нередко в таких высказываниях реальные качества фанатичного меньшинства среди комсомольцев распространялись на всех членов комсомольской организации:

«Меня поражало, как быстро новые рабочие, приходившие из колхозов, переваривались в нашем огромном, сплоченном коллективе, как быстро осваивали они технику работы и росли в культурном отношении. Это происходило потому, что основной костяк нашего коллектива составили те 20 тысяч московских рабочих и 10 тысяч комсомольцев, которые были брошены на строительство метро Московским комитетом партии. […] Во время революции выросли новые люди. С высокой сознательностью пришли они на нашу трудную работу и всюду показывали прекрасную организованность и дисциплину труда. […] Комсомол был быстрым и точным проводником всех партийных решений на метро. Он умел сплачивать весь наш огромный коллектив вокруг этих решений. Что мне всегда бросалось в глаза — это уменье комсомольцев работать дружно и весело. Даже в самые трудные моменты они выходили на работу с шутками, смехом, песнями. Заражали они нас своей молодостью»{1574}.