Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935) - Дитмар Нойтатц

Влияние Гражданской войны на ментальность персонажей нашего исследования улавливается и по биографическим материалам{1503}. Из биографий партийных функционеров Метростроя выясняется, что это поколение пережило начало социального взлета в годы гражданской войны. Простые необразованные рабочие и сельские жители, в годы Гражданской войны они превратились в комиссаров, командиров Красной армии или партийных активистов. Эта война наложила на них свой отпечаток, не говоря о том, что они, как правило, служили еще солдатами в годы Первой мировой войны. Благодаря войне они достигли ключевых постов и остались людьми милитаристского склада.

До мировой и гражданской войн эти люди были ничем, теперь же они вдруг стали распоряжаться жизнями многих других. Этот опыт отразился на их поведенческой манере позднее при «строительстве социализма». Состояние «на войне» и внутреннюю потребность «борьбы» они через время пронесли с собой, тем более что эта модель приветствовалась режимом как идеальная. Когда спустя годы они оказались вознесены на руководящие средние и высшие посты в учреждениях и хозяйственных организациях с их весьма посредственным образованием и столкнулись с ситуацией, что из-за собственной неспособности и дефектов системы дела шли не так, как предусматривалось, они не могли предложить других мер воздействия, кроме разоблачения «врагов» и «саботажников» и борьбы с теми, кто якобы задерживал социалистическое строительство.

Одному немцу, посетившему в 1932 г. СССР, бросилось в глаза, что на улицах Москвы много вооруженных людей. Речь при этом шла не столько о солдатах, сколько о членах партии и комсомола, которые по образцу гражданской войны разгуливали с револьвером за поясом:

«Ни в одном другом городе мира нельзя видеть столько оружия, а именно револьверов. Его специфическое значение для меня стало очевидным только за поясом членов правящей здесь партии. Револьвер стал оружием классовой борьбы, ради которой советский режим, как представляется, напрягает все силы в беспрестанном состоянии готовности […]

На любой улице, в каждой группе людей можно заметить, как под русской рубашкой одного или кожаной курткой его соседа вдруг висит более-менее тяжелый револьвер. Это члены партии, которые демонстрируют прежде всего народу свою привилегию на ношение оружия, и даже у 18-летних комсомольцев я заметил носимый под одеждой револьвер!»{1504}

«В Советском Союзе важен образ солдата. Это фигура, с которой в принципе связано все. […] Солдат настолько стал прототипом всей страны, что его нельзя однозначно выделить из остального населения. Солдаты и после окончания срока службы продолжали носить свои шинели и знаки различия. Члены комсомола и коммунистической партии в покрое своей одежды подражали армейской форме и с удовольствием носили револьверы под блузами и кожаными куртками. Повседневно наблюдаемой картиной жизни Москвы стали молодые рабочие с ружьями, возвращающиеся со стрельбища»{1505}.

В 1930-е гг. в нарастающем объеме происходила милитаризация и условий труда: заработок и трудовые нормы практически стали служебным предписанием, производственные задания давались как боевые приказы. От рабочих требовали — по крайней мере теоретически — строгой дисциплины, а рабочую силу по указаниям администрации или партийных органов «мобилизовали» или перемещали в приказном порядке{1506}. Пропаганда развивала параллельно на стройках и заводах культ героев. Герою войны соответствовал теперь «герой труда».

Строительство Московского метрополитена с его экстремальными условиями блестяще подходило на роль заменителя войны, и потому партийным руководством стилизовалось в этом духе, что ощущали многие метростроевцы. В своей речи на открытии метро 14 мая 1935 г. Каганович охарактеризовал строительство метро как часть большой войны против отсталости страны и всех внутренних и внешних врагов:

«Мы, коммунисты, знаем, что ни один класс добровольно не расстанется с властью, и мы начали войну против старого мира. […] Мы боролись в октябрьские дни, потом в гражданской войне, мы сражались против интервентов и кулаков, против экономической и культурной отсталости страны, за новое строительство нашей страны, против оппортунистов в нашей среде. […] Московский метрополитен является одним из этапов этой большой войны, которую вы ведем уже на протяжении десятилетий, и прежде всего в последние годы. Мы боремся за новое общество людей, мы боремся за новые права человека, мы боремся против эксплуатации, против рабства, за сознательный добровольный труд на благо всего коллектива. […]»{1507}

«Мы боремся против природы, против плохих грунтов под Москвой. Московская геология проявила себя как дореволюционная (смех), она не симпатизирует большевикам, она ставит себя против нас»{1508}.

Этот образ соответствовал, прежде всего, самосознанию комсомольцев. В комсомольском журнале «Молодой большевик» труд метростроевцев в шахтах был приравнен к подвигам героев гражданской войны:

«Когда […] приходят в штольню и слышат оглушающий грохот отбойного молотка, нахлынут воспоминания о пережитом из гражданской войны, проводят сравнения. Здесь, под землей, на глубине двадцать метров, тоже фронт, фронт социалистической ударной стройки.

[…] Хотя здесь нет ружей, патронташей и боевой выкладки, а отбойные молотки, кирки, лопаты… Однако в штольнях царит та же напряженная атмосфера. Люди преданы своему делу, чувствуют высокую ответственность. Есть геройство. Есть герои — ударники-комсомольцы, которые поставлены на решающие участки. Они штурмуют спрессованные столетиями слои глины, камня и гранита»{1509}.

«В шахтах и штольнях сейчас сконцентрирована мощная сила. Здесь собрана армия из почти 15 тыс. комсомольцев! С фабрик и заводов Москвы идут последние сотни на Метрострой»{1510}.

О войне с природой за год до речи Кагановича сочинил патетические строки Василий Лебедев-Кумач, работавший на Метрострое{1511}:

В Москве под землей кипит война,Война человека с природой.Природа — капризна, природа — сильна.Победу застопорить хочет онаПлывучей песчаной породой.Плывун наступает тысячью тонн…Бетонщик! Дерись геройски.Должен везде победить бетонПлывунов текучее войско.Работа твоя не утонет.Ударно грунт подавай «на-гора».Бетонщик победу твою забетонит.Недаром мы побеждать мастера.Всюду, где б мы ни боролись,Нас осеняло победы крыло.Штурмуем мы стратосферу и полюс, —Нам ли в срок не построить метро?!

В высокой степени милитаризован был не только язык пропаганды, функционеров и литераторов, но и лексика самих метростроевцев. Повсюду боролись, штурмовали, открывали фронты, обнаруживали и побеждали врага, отправлялись в походы, выигрывали битвы. «Я солдат и не оставлю поле битвы», — воскликнул инженер Ющенко, когда на 8-й дистанции обрушилась часть тоннеля и начальство потребовало, чтобы тот как отец семейства покинул опасную зону{1512}. На совещании начальников строительных объектов в декабре 1932 г. по поводу организации руководства один из выступавших сравнил центральный аппарат Метростроя с «Генеральным штабом», себя самого — с «командиром», а рабочих — с «простыми солдатами». В связи с введением системы единоначалия другой оратор употребил сравнение с Цусимским морским сражением{1513}.[173] «Во второй раз комсомол выдержал испытание на трудовом фронте, как и на боевом фронте», — высказался один комсомолец в своем «рапорте» по случаю соединения двух шахт{1514}. Потерю рабочего из-за болезни или травмы метростроевцы обозначали в интервью выражением «выйти из строя», которое обычно применялось по отношению к машинам (синоним «сломаться») или военном контексте («утратить боеготовность»){1515}.

Язык был все же только внешним выражением действий и мыслей. Вся работа Метростроя была построена в милитаристском стиле. Начальник 8-й дистанции в речи требовал от своих рабочих трудиться «по-военному»{1516}. «Вот с кем на фронт идти, вот с кем в бой идти. Метро — это готовый к бою корпус», — так отзывался о метростроевцах один старый командир Красной армии, работавший на строительстве метро{1517}. «Скажу откровенно, это была горячая, настоящая фронтовая работа, и тут мне помогли военные навыки. Я знал, что надо создать в своем управлении подобие военного штаба», — вспоминал начальник каменоломного хозяйства, добровольцем отправившийся на Первую мировую войну и ставший вслед за тем участником гражданской войны. Чувство, которое охватило его, когда он впервые проехал в вагоне метро, он сравнивал с «тем чувством, которое приносила победа на фронте»{1518}.