Живое Серебро - Anne Dar

сжал кулаки! Стоило газу наполнить капсулу до половины, как ноги Брейдена подкосились, он упал на колени и, по примеру забытого, лишился чувств!

Они убивают нас! Всё – ложь! Победителями могут быть только Металлы! А нас они забрали для общей массы, чтобы в конце концов всё равно убить!

Когда Платина приблизился к капсуле Троя Имбриани, я не выдержала и, не контролируя себя, со всей силы врезала кулаком по стеклу, так, что мгновенно повредила кожу на костяшках, после чего прокричала во всё горло, не зная о том, что мой голос глушит шумоподавляющее стекло: “Не трогай его!”.

Моих слов никто не расслышал… Потому что капсулы глушили звуки, способные исходить из них… Нет, никто не услышал… Кроме Металла, слух которого мог различить даже писк комара в соседней комнате… Платина повернул голову в моём направлении и, смотря прямо мне в глаза, подсоединил шланг к стеклу капсулы Троя! Десять секунд – и парень ударяется плечом о стекло, теряет сознание и падает вниз!

Дальше капсула с неизвестным мне парнем, который, поняв, что его ждёт неминуемое падение, заранее сел на пол, чтобы случайно не разбить голову о непробиваемое стекло. Его примеру сразу же последовал и Веркинджеторикс, и находящаяся по левую руку от меня Скарлетт, но не я – я не находила в себе силы даже дёрнуться, не то что опуститься на пол!

Металл совершенно хладнокровно отравил сначала незнакомого мне парня, потом Веркинджеторикса… Он наконец подошёл ко мне и прикрепил шланг к стеклу моей капсулы! Я знала, что будет происходить дальше, поэтому, вжимаясь спиной в противоположную стену, с ужасом смотрела на горло шланга, сожравшее часть непробиваемого стекла – сейчас из него хлынет отрава!

Я никогда в своей жизни не дышала так надрывно, так громко – моя грудная клетка прыгала вверх и вниз с ненормальной скоростью… Яд всё не запускался в капсулу – почему?! Захотев понять причину медлительности Металла, я оторвала взгляд от шланга и посмотрела чуть выше, и сразу же встретилась взглядом с Платиной! Он смотрел на меня металлическим, твёрдым и одновременно излучающим неожиданное тепло взглядом, и вдруг произнёс: “Не бойся”.

Его наставление прозвучало очень глухо, но я уверена, что расслышала его верно! Он никому ничего не говорил, а здесь вдруг зачем-то сказал мне не бояться! Но это не помогло! Я не перестала бояться, только мои глаза ещё больше округлились, а сердце чуть не выпрыгнуло из грудной клетки!

Газ хлынул из шланга и обволок моё тело покалывающим холодком…

Мне показалось, что я задохнулась от собственного, экстремально сбившегося дыхания, но на самом деле я потеряла сознание от первых же проникших в мои лёгкие потоков газа…

***

Меня зовут Дементра Катохирис. Девятнадцать лет назад в Кантоне-J меня родила женщина по имени Исгерд. Биологическим отцом является изнасиловавший Исгерд главнокомандующий ликтор Кантона-J Талбот Моран. Я знаю это не из слов матери, сказанных ею мне на её смертном одре – я знаю это потому, что она сказала эти слова в первые часы моей жизни, когда с нежностью отняла меня от своей тёплой груди… Откуда я это помню? Пока ещё не знаю. Но я вдруг стала помнить всё – совсем всё существование своей сути!

Мама кормила меня грудью и улыбалась. Мама кормила меня грудью и плакала. Она любила меня и совсем не думала о моём отце, и о способе моего появления у неё. Она голодала. Когда в её груди закончилось молоко, я тоже стала голодать. У неё была подруга – она присматривала за мной и шила наволочки с цветами… По ночам мама тоже шила, чаще всего – передники цвета топлёного сургуча. Весной было сыро. Летом было жарко. Осенью терпимо. Зимой невыносимо холодно. Мы каждую зиму чуть не умирали вместе и каждую зиму чудом спасались. Я ещё не умела ходить, когда начала понимать, что мы с мамой занимаемся выживанием и что оно даётся нам с большим трудом.

Берд стал светом в наших жизнях. Мать боялась переезжать под крышу его дома – шепталась со своей подругой, думая, что я сплю, и высказывала страхи о том, что этот мужчина может лишь казаться приличным, а на деле станет бить её и меня… Я этого не помнила. До сих пор.

Мы переехали. Берд оказался неописуемо лучше, чем о нём думала мама. Он назвал меня своей дочкой, когда я впервые назвала его своим отцом… Он играл со мной… Я впервые в жизни попробовала яблоки, апельсины, пирожное, какао – я не скоро научилась есть не чтобы выживать, а чтобы наслаждаться вкусами. Как я забыла об этом?

Я пошла в школу. Арлен Хеймсворд стал моим соседом по парте. Я выбила ему передний молочный зуб, когда он дёрнул меня за мою объёмную косу, длинной до локтя – так завязалась наша дружба. Потом Арлен познакомил меня со своим старшим братом Арденом. Мальчишки с улицы, без родителей, они ходили в школу только затем, чтобы поесть – я стала их подкармливать едой, которую воровала из дома. Однажды Берд поймал меня за кражей хлеба. С тех пор Арден и Арлен стали захаживать к нам, чтобы набивать свои пустые желудки готовкой моей мамы. Мальчишки были дикими и горделивыми, особенно старший, так что больше четырёх раз в неделю не приходили за угощением, хотя Берд и маскировал их подкормку не под бесплатное добродушие – ребята большими мётлами выметали гончарную мастерскую и нашу лавку. Однажды разбили партию ещё не обожжённых горшков, после чего месяц не приходили к нам есть, а когда вернулись, принесли с собой целую серебряную монету, украденную у ликтора… Берд стал присматриваться к их таланту, позже сделал их, как и меня, настоящими контрабандистами.

Гея Пост была дочерью подруги матери, мы познакомились ещё до школы. Она была на три года старше меня, так что будто бы приглядывала за мной, но на самом деле она была ничуть не спокойнее меня: мы бегали босиком по грязным лужам, пытались ловить воробьёв, пару раз, ещё до встречи с Бердом, своровали хлеб у зажиточного пекаря, благодаря чему пережили пару тяжёлых зимних недель…

Стейнмунн чуть не подрался со мной на крыше, когда мы впервые встретились, буквально налетев друг на друга посреди ночи… Вернее, это я чуть не подралась с ним: он вёл себя более спокойно. Молодые и красивые, с бурлящей от гормонов кровью – мы влюбились. Жаль, ни разу не поцеловались…

…Вся жизнь проносилась передо мной яркими вспышками. Я вспоминала то, чего не могла помнить: запах и вкус материнского молока, свои режущиеся зубы, свой младенческий