Птичка в клетке или Клетка с птичкой - Нинель Лав

убивает, — наклонившись к ее лицу, снова хохотнул мужчина и оскалился.

Из его рта пахнуло таким тошнотворным запахом, что Киру чуть не вырвало. Отвернувшись, она справилась с тошнотой, сглотнула противный ком в горле и только после этого ужаснулась услышанной фразе:

— Пока?

— Хорош базарить! Лежи смирно, а там посмотрим…

Вид покорно лежащей на кровати связанной женщины вызвал давно забытые желания — мужчина тяжело засопел, глазки его замаслились…

Рука его легла на Кирино колено и осторожно «поехала» выше…

И тут Кира разозлилась!

«— Ах, ты вонючка! Еще руки распускать будешь!»

Она с такой ненавистью посмотрела на мужчину, что тот тут же отдернул руку, будто его током шарахнуло.

«— Давно бы так: вперила взгляд — его и шарахнуло, — захлопал в ладоши Гном. — Поддай, ка, ты ему еще разок, для ума!»

Кира снова «вперила взгляд», полный ненависти, в похитителя, он отступил и мотнул головой.

— Холодная, как лягушка — как с тобой мужики то спят…

Кира хотела уже возразить мужчине — «нормально спят и не чета тебе мужики…», но поостереглась: вдруг похититель решит повторить попытку.

«— Почему, как лягушка? — про себя возмутилась она. — Хотя… называй меня, как хочешь, «только не бросай меня в терновый куст…», не, не так, не бросай меня в мое зелененькое болото! Какая ерунда в голову лезет».

Меж тем похититель помотал головой и забубнил:

— Сначала дело. Граждане-начальники шутить не любят! Ох, как не любят шутить вертухаи и граждане-начальники — кровью харкаешь за ослушание…

Громко топая сапогами, по скрипучим половицам, мужчина вышел из каморки и, припугнув напоследок связанную пленницу, закрыл дверь чулана на хлипкую задвижку:

— Если попытаешься сбежать, догоню и башку сверну!

Шаги стали удаляться, половицы скрипели уже не так жалобно и безнадежно, как прежде.

Хлопнула входная дверь, и лязгнул, закрываясь, висячий замок, отрезая единственный путь к спасению.

73

Может кто-то в минуты опасности вспоминает свою прошедшую жизнь, кто-то плачет или строит планы побега, Кира же просто лежала, считая удары собственного сердца. О том, сколько их осталось, она старалась не думать.

Время перестало для нее существовать — лишь удары трепещущего от страха сердца отмеряли время ее жизни.

Насчитав тысячу сердечных ударов, Кира бросила это бесполезное занятие и попыталась представить, как далеко мог уехать мужчина на джипе за это время.

До конца улицы?

До конца деревни?

А может он уже подъезжает к конюшне… забирает клетку с ее попугаем…

— Спокойствие! Только спокойствие! — шепотом успокаивала себя Кира, не в силах больше покорно лежать на скрипучей кровати.

Она прислушалась к тишине дома и, чтобы лучше слышать повернула голову на бок. Снова прислушалась и приободрилась: тишина в доме не была полной, убийственно звенящей — за стеной громко тикал старенький механический будильник, потрескивали рассохшиеся половицы, дом жалобно и натужно вздыхал об ушедшей молодости.

Кира посмотрела по сторонам и попыталась освободиться — перспектива быть праздничным блюдом к столу людоеда в ковбойской шляпе ее не устраивала. Это его «пока» и масляные глазки не предвещали ей ничего хорошего.

Но ни с первой, ни со второй попытки освободиться ей не удалось — руки были связаны на совесть, а вот ноги…

Все дело было в сапогах!

В высоких, кожаных сапогах с твердыми негнущимися голенищами, предназначенными для верховой езды!

Еще в юношескую бытность Кира мучилась с высоким подъемом: кожаные сапоги для верховой езды шились в расчете на мужскую ногу, и приходилось покупать сапоги на размер, а то и на два больше. Вот и сейчас Кира пошла по проторенному пути и купила сапоги большего размера, пообещав в дальнейшем заказать себе приличную пару кожаных сапог точно по ноге. Но ни лишних денег, ни времени на это у нее пока не было, и она так и ездила на лошади в хлюпающих сапогах.

Это ее сейчас и спасло!

Веревка туго охватывала кожаное негнущееся голенище, но Кирина нога все так же свободно болталась в сапоге. Она потянула ногу, максимально выгнула подъем, помогла каблуком другого сапога, и нога с трудом, но выскользнула из сапога.

Когда обе ноги были свободны, Кира сползла с кровати, перевернулась и зубами, прикусывая губы, стала развязывать веревки на руках.

Освободив руки, она вызволила из веревочного плена сапоги, надела их на гудящие от усилий ноги и плечом навалилась на хлипенькую дверь чулана, искренне жалея, что в ней только шестьдесят килограмм, а не сто двадцать.

После каждого удара защелка на двери слабела, жалобно поскрипывала и, наконец, не выдержав человеческого натиска, сломалась.

Дверь чулана распахнулась, и Кира, чуть не упав, вывалилась в узкий темный коридор.

— Ура! Свобода! — зашептала пленница, потирая ушибленные плечо и бок, и, оглядевшись по сторонам (она уже знала, что входная дверь закрыта на висячий замок), вошла в единственную в доме комнату с тремя окнами.

Осторожно открыв окно, Кира выбралась из дома и, прячась за деревьями, быстро пересекла небольшой сад и, присев на корточки у обветшавшего, покрытого мхом забора, перевела дыхание.

Сквозь потрескавшийся штакетник она смотрела на дорогу и молила Бога, чтобы на ней не показался черный, тупомордый джип — второго плена ей за сегодня уже не пережить.

Ну, должно же ей когда-нибудь повести!

И ей повезло! Деревенская дорога была пуста.

Воспрянув духом, Кира выбралась из кустов, прошла вдоль забора к калитке и, осмотревшись, вышла с участка, но в какую сторону нужно было идти, она не знала. Не знала и потому не бросилась сломя голову по дороге до первого встречного, а присела у ворот, внимательно рассматривая в пыли отпечатки протекторов джипа.

Джип уехал вправо, и Кира побежала в другую сторону.

74

Минуты ожидания тянутся очень долго, так долго, что в голове, уплотняя тревожные мысли, начинала бухать секундная стрелка, и уже ничего кроме этого уханья