Пути, перепутья и тупики русской женской литературы - Ирина Леонардовна Савкина

что рассказ о путешествии обязан быть познавательным, но эту информативную функцию передает мужскому голосу. Сама же она «отвечает» в повествовании за непосредственные впечатления и живые картины увиденного. Как и у Волконской, эти картины строятся в рамках эстетики прекрасного и величественного: «много красивых местоположений»[960], «прехорошенький городок Торжок»[961],

…но у самой Твери они (пейзажи. — И. С.) вдруг делаются красивы по-прежнему и, можно сказать, еще красивее, потому что оживлены самою величественною из рек нашей Европейской России — Волгою. Да, колыбель этой прекрасной реки в Тверской губернии[962];

Тверь — прекрасный городок по местоположению и по строениям. Лучший вид на него с Петербургской дороги: вообрази ряд каменных домов, по большой части прекрасных, на длинном протяжении высокого берега, покрытого до самой воды прелестною зеленью. Кроме этой прекрасной улицы-набережной, в Твери есть еще замечательная улица — Миллионная. <…> как и Невская набережная наша представляет один из лучших видов петербургских, то, проезжая Тверь от одного конца ее до другого, <…> нельзя не заметить какого-то миниатюрного сходства — или, лучше сказать, родства красивой Твери с великолепным Петербургом (курсив мой. — И. С.)

и т. п. В последнем предложении можно заметить, что важным ракурсом описания у Ишимовой является сравнение Петербурга и провинции. Себя она аттестует как «всегдашнюю жительницу петербургскую»[963] и потому смотрит на все через эту призму. На площади на Святой неделе качели для народа — «вот еще сходство с Петербургом»[964], но в присутственные места вход не так доступен, как в Петербурге. С помощью метонимического переноса создаются не только географические образы, но и оценки. Везде мы встречаемся с несколько высокомерным и снисходительным взглядом столичной жительницы на провинцию: люди здесь милы, но не имеют чувства меры, стиля, у них нет петербургского вкуса, они жеманны и смешны. В гостинице Торжка

хозяйка не выдержала до конца характера изящной роскоши, какой хотела придать своим комнатам: все это великолепие окружено стенами не только не обитыми никакими обоями, но даже довольно негладко вытесанными. Такая беспечность имеет в себе что-то оригинально русское[965].

Маркером необразованности и провинциальности становится для Ишимовой тверской диалект, который воспринимается и описывается как смешная и неправильная речь.

Вообще вышневолоцкие жители охотники до песен и хорошо поют их: мужчины лучше, нежели женщины, которые очень жеманятся во время пения. Нас очень смешила молоденькая девушка, дочь хозяина той гостиницы, в которой мы обедали. Мы слышали, как она пела и так уморительно выговаривала иные слова, что Валериан записал их и хочет позабавить ими Анюту, когда воротится в Петербург. Везде, где только у нас «ять», они ставят «и», а где «е» — так у них «я». И вот оттого и выходят такие слова: «бясида» вместо «беседа»; «дивушка» вместо «девушка»; «лито» вместо «лето», а иные слова трудно понять, так она коверкает их[966].

Таким же смешным и неправильным изображается местный выговор во втором эпизоде, когда Николай Дмитриевич на потеху своим спутникам передразнивает речь встречных тверичанок.

Вот чтоб позабавить нас, начал он говорить, как настоящий тверитянин: «А что-ста, красненькие девочки, я чай, вы много-ста в нынешнее лето грибов набрали?» — «Нешто-ста, барин». — «Да что-ста вы делаете из них?» — «Да нонича-ста, так варим, да идим, а на зиму-ста шусим». — «И много нашусили-ста?» — «Живет-ста». Мы не могли без смеха слушать этот разговор…[967]

Как и в других вышеописанных травелогах, у Ишимовой довольно много места отводится описанию костюмов местных жителей, вероятно, потому что это зримо выделяет их как других, не таких, как мы, и потому интересных с этнографической точки зрения:

Довольно странно видеть вовсе нерусский танец между такими настоящими русскими людьми, каковы тверские мещане, особливо если в числе их попадутся девушки в старинном наряде тверских горожанок. Таких еще можно видеть в Твери и подивиться их дорогим ферязям и их крупному жемчугу. Жаль, что в толпе, попавшейся нам, не было уже ни одной такой: верно, она понравилась бы мне более этих смешных щеголих, разодетых в самые уморительные шляпки с огромными букетами цветов, в платья странного покроя из ярких шелковых материй; но посреди этого безвкусия вас вдруг поразит богатая мантилья, щегольской шарф, выписанные из Москвы или Петербурга. Ты, верно, думаешь, милая сестрица, что я шучу, рассказывая тебе это о тверских щеголихах почти самого простого звания. Нет, это все настоящая правда: моды, благодаря большой проезжей дороге от одной столицы к другой, дошли и до простого класса тверских жителей и завладели там женскими сердцами[968].

В этом внимании к деталям костюма (именно женского), а также к содержимому лавок и магазинов и вообще во внимании к деталям, мелким живым подробностям, к впечатлениям, а не трактовкам, объяснениям и сведениям, мы, вероятно, можем видеть проявление особенностей «женского взгляда». Он у Ишимовой заметен и при описании Торжка:

Теперь в числе произведений новоторжской промышленности и торговли первое место занимают изделия кожевенные: здесь можете вы найти прекрасные козловые кожи и сделанные из нее тюфяки, чемоданы, портфели, кисеты, сапоги, башмаки и туфли, вышитые золотом, серебром и шелками. Всё это проезжие могут купить, почти не выходя из экипажа: в том же доме, где гостиница, есть и магазин с этими вещами. Разумеется, все они тут очень дороги: путешественникам, на полчаса остановившимся, нет времени торговаться, а почти всегда есть охота купить какой-нибудь гостинец тем, к кому они едут. В Торжке изобилие во всем; после сытного обеда нашего нам поднесли и десерт: несколько мужчин и женщин стояли на крыльце гостиницы с корзиночками самых крупных вишен. Мы с восхищением купили, потому что вишни были чудесные, но каково же было наше удивление, когда вместо полной корзиночки этих прекрасных ягод мы нашли только два ряда их, а остальное составлено было из нескольких рядов толстой сахарной бумаги! Мы подосадовали на богатый и торговой Торжок[969].

В этом отрывке кроме отмеченного внимания к подробностям можно видеть и то, как выделяются знаковые места, как формируются и укрепляются региональные мифы, в данном случае о тороватом, но хитроватом Торжке и мастеровитых, бойких и изворотливых новоторах. Другими знаковыми местами Тверской губернии, в совокупности описаний которых (вос)создается региональный миф, являются величественная Волга, красивая и богатая историческими легендами Тверь, рабочий и оживленный Вышний Волочек.

Путешествующие женщины не только описывают Тверской край с помощью доступных им дискурсивных средств,