«Зайцем» на Парнас - Виктор Федорович Авдеев

— А что же, по-вашему, Ксения, носить?

— Конечно, придерживаться моды… но зачем слепо? Носить надо, что тебе подходит, подчеркивает достоинства фигуры. Во всяком случае, одежда не должна открывать изъяны… стеснять движения. Я была в Доме моделей, манекенщицы худенькие, изящные: им-то все фасоны хороши.

Юрий не сводил с нее глаз. Как в ней все просто, мило, естественно, поэтому и скромненькое платьице так к лицу. На сберкнижке у него лежало до семисот рублей, приготовленных к свадьбе, и он чувствовал себя богачом. С какой радостью он отдал бы все эти деньги Ксении, чтобы купила себе золотые часы, заказала какие угодно наряды — вот бы здорово выглядела! Но разве ей об этом скажешь? Она никогда не позволяет себе и мороженого купить. И смешно и обидно.

В кино было еще рано, и они решили немного погулять в лесу, который начинался за поселковой улицей. Над соснами застыли блистающие облака, в кустах у овражка высвистывали малиновки. За тропинкой в папоротнике возвышался терем — словно живой от ползавших по нему крупных рыжих муравьев.

— Что я нашла! — вдруг воскликнула Ксения и, подбежав к березке у просеки, сорвала тоненький, словно фарфоровый, ландыш.

— Какая вы глазастая.

— Это любимые цветы Чайковского. У него и стихотворение есть «Ландыши». Хотите послушать?

И, чуть запрокинув голову, Ксения медленно стала читать:

Когда в конце весны в последний раз срываю

Любимые цветы — тоска мне давит грудь…

Юрий залюбовался девушкой, его охватило чувство восторга. Чего она только не знает!

— У Чайковского вообще много стихов, — тряхнув волосами, сказала Ксения. — Часто в операх его собственные слова. Как я люблю его музыку. Особенно Первый концерт, «Тройку»… Вы что на меня так смотрите?

— Здорово декламировали, Ксения! И, как всегда, говорите! Откуда только слова берете? Слушал бы вас, слушал… и никогда не расставался.

В глазах ее появилось испуганное выражение, которое бывает, когда нечаянно разобьют что-то очень ценное.

— Вы, Ксения, дороже мне всех людей, — неудержимо говорил Юрий. Лицо его пылало, он смотрел ей в глаза и ничего не видел. — Всех. Одна такая на свете. Я не встречал раньше похожих девушек. Взял бы на руки и носил. Никому не дал в обиду. Я подтянусь в образовании, поверьте. Мне уже комнату выделили, на днях получаю ордер. Мы бы с вами могли… — Юрий вдруг замолчал. Руки у него вспотели, мокрая была и спина.

— А… как же Антонина? — растерянно сказала Ксения. — На заводе все говорят, что вы женитесь.

Ответил он невнятно и с таким видом, точно считал этот вопрос лишним:

— Там все кончено. Не по плечу шуба, да и им тоже другой покрой нужен.

— Боялась я этого, — глухо, опустив белокурую голову, сказала Ксения. — Не думала, что так выйдет… хоть и предупреждала Майка. Надеялась, что останемся друзьями. Хороший вы парень, Юра, хороший… Но… я не могу. Понимаете? — И закончила через силу, почти шепотом: — Я люблю другого.

Еще она не произнесла ни слова, а Юрий понял, что отвергнут. Он давно думал открыть Ксении сердце, да все не решался, тянул. Получить бы комнату, что ли, может, уверенности бы прибавилось. Признание вырвалось у него нечаянно, отказ Ксении ошеломил его: казалось, на него упала сосна.

— Он… наш, вербовский?

— Нет.

Конечно, как не схватить такую девчонку? Ему еще отец говаривал: «Круг духовитого цветка завсегда полно и пчел и шмелей». Скорее от подавленности, чем из желания узнать больше, Юрий задал новый вопрос:

— Чего ж… не вместе вы?

Они медленно шли по дорожке. Юрий боялся смотреть на Ксению, сбился в траву, наткнулся на пенек.

— Василий учится в Москве в Артиллерийской академии, — не сразу ответила Ксения; на Юрия она тоже не смотрела. — Мы переписываемся. А вообще он наш богаевский казак. Мы с детства знаем друг друга.

Одного сейчас боялся Юрий: не упасть бы, не разреветься. Как не ко времени это кино! Ему вдруг и рубаха стала тесной, и ботинки начали жать. Над маковками сосен выросла лиловатая, грифельная тучка, солнце скрылось, дохнул сырой ветерок. Нет, это просто облачко, и вон опять сверху хлынул голубой, сияющий свет, громче залились дрозды, овсянки и даже проклятая кукушка начала отсчитывать кому-то долгие счастливые годы.

— Да сперва все равно надо дипломы получить, — вновь заговорила Ксения. — Я так Василию и поставила. Я уже отослала документы в Воронежский технологический институт. Если выйдешь замуж, какое уж там ученье? А я хочу многое знать, быть инженером… Вот теперь, Юра, вы все знаете. Хотите, останемся друзьями?

Он впервые покосился на Ксению и отвел глаза, будто опалил ресницы.

— Я завсегда ваш друг, Ксения… что ни случись.

Все кинотеатры находились в старом Вербовске: в заводских поселках были только клубы. Молодые люди едва не опоздали и были рады, что в зрительном зале темно и не надо разговаривать. Юрий не понял, о чем был фильм. Какая-то женщина хохотала, как сумасшедшая, в кого-то стреляли. Ему казалось, что он не дождется конца.

После сеанса у него хватило силы пойти провожать Ксению. Но она сказала, что ей надо к подруге, и простилась у автобусной остановки.

В Нововербовск через громадный мост пошел он пешком. Далеко внизу темно блестела вода, проплывали лодки с катающимися, на одной играла гармошка.

Всю ночь Юрий пробродил по лесу, сидел на какой-то лавочке у забора, опять куда-то шел. Он то сжимал кулаки и бормотал сквозь зубы, то подолгу стоял в чаще у сосен, думал. За эти месяцы он хорошо пригляделся к Ксении Ефремовой и оценил не только ее достоинства, но узнал и недостатки. Любит учить. Тоненькая, нежная, кажется, в руках переломится, а норовит на своем настоять. Если бы за него вышла, гляди, закомандовала бы. Не может ничего состряпать… Да, но разве от этого Ксения ему меньше мила? Пусть бы командовала, читала книжки, бренчала на пианино, обед бы он и сам готовил.

«А что как в Москве ее Василия столичная краля закрутит? — сказал он раз вслух. — Променял же я Антонину? Годы молодые».

В другой раз у него сорвалось: «Я добьюсь. Сам стану инженером. Отыщу, где б ни была, и она поймет…»

Ему хотелось устать. Хорошо бы напиться, да поздно, где возьмешь? Вот если бы налетел кто, как на Валерия, ух и подрался бы! Не жалко, если бы и голову проломили.

И Юрий опять шагал по каким-то улицам, перелезал через каменный забор из чужого двора, не представляя, как в него попал,