«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

Командир полка знал об этом, и когда я вернулся, то получил от Ивана Ивановича внушение, что недостаточно хорошо подготовил его к самостоятельной работе в эскадрилье. Мнe это показалось не совсем справедливым, но, зная его, я перечить не стал. Видимо, командир не мог успокоиться, что на парад все же поехал я, а не другой, и поэтому хотел меня немного уколоть. Я понял, что он по-прежнему испытывает ко мне неприязнь. Не пришелся я ему по душе. К этому я уже давно привык, но неприятный осадок на душе оставался. Приходилось молча терпеть и ждать лучших времен. После увольнения старших возрастов, и особенно девушек, в полку стало как будто чего-то не хватать. Не стало самодеятельности, полковых танцев, не слышались девичьи песни. Прошел слушок, что новым противником для нас могут стать наши союзники, после чего появились расписания занятий для всего личного состава. Стали чащe проводиться работы на матчасти. Мы начали детально изучать армии союзников, его боевую технику, тактические приемы ее боевого использования. Поначалу все это не укладывалось в голове. Как это так – вместе воевали против гитлеровских армий, а теперь вдруг союзники могут стать вероятным противником, с которым, возможно, придется воевать.

8 августа в 18 часов неожиданно поступила команда построиться на митинг. Егo открыл замполит полка Лагутин. Первым выступил командир полка. Он довел до нашего сведения, что Советский Союз, выполняя свои союзнические обязательства, объявил войну Японии. Все выступавшие поддержали решение нашего правительства и выразили желание, если возникнет необходимость, принять участие в боях и выполнить свой долг перед Родиной. В конце митинга начальник штаба зачитал список летчиков и техников полка, направляемых на Восток. Это было звено Копылова из 2-й эскадрильи. Отправились они без самолетов, поездом. Как известно, война эта для нас длилась недолго. И когда Копылов со своей командой доехал до Читы, она уже закончилась. Не понюхав японского пороха, Копылов с летчиками, оставив где-то по дороге технарей, вернулся в полк без почестей победителя.

После победы над Японией начался новый этап демобилизации. Вместо убывшего техсостава прибыло пополнение из училищ. В моем экипаже место Шипицына занял сержант И.С. Гусев. Сменился командир корпуса. Вместо Горлаченко прибыл генерал-майор Рубанов. В середине августа он приехал к нам в Вышкув познакомиться с полком. Полк поэскадрильно построился на аэродроме. Во главе каждой АЭ находился ее командир. Рубанов вместе с командиром полка медленно прошел перед каждой эскадрильей, внимательно всматриваясь в лица стоявших в строю. Дойдя до нашей АЭ, остановился передо мной. Посмотрев на мои ордена, спросил: «Капитан, сколько вы сделали боевых вылетов?» Я ответил. Повернувшись, обратился к командиру полка: «Как воевал этот капитан?» Не помню точного ответа Пстыго, но смысл его слов был такой: «Хорошо. Один из лучших летчиков полка». – «А почему он тогда не Герой?» Ответа Ивана Ивановича тоже не помню, но зато отлично запомнил слова генерала: «Чтобы через неделю материал на всех, кто достоин присвоения звания Героя, был представлен».

Проходит неделя. За это время полк перебазировался в Австрию на аэродром Унтервальтерсдорф. После недельного пребывания на новой точке подходит ко мне комсорг полка Василий Калинин и говорит: «Олег, мне поручили подготовить на тебя материал для представления к званию Героя. Я слышал, что у тебя есть вырезки из газет, где описывались твои наиболее удачные вылеты, дай их мне. Как напишу, верну». С неприятным предчувствием – не вернет – дал, убедительно попросив не потерять. Знал бы я тогда, насколько это был неаккуратный человек и растяпа. Через две недели подходит он ко мне и с виноватым видом говорит: «Не обижайся. Статьи, которые ты мне дал, я никак не могу найти. Их, наверное, кто-то забрал». – «Кому они нужны? В сортир, что ли, кому-то потребовались. Тебе они что – простые бумажки газетные, а для меня память о войне. Я их хотел показать дома отцу, сестре, как воевал. Так и думал, что потеряешь», – с негодованием выпалил молодому комсоргу, который и раньше мне не нравился за свое лицемерие.

И Героя не получу, и статей не будет, подумалось мне. Интуиция не подвела: так и получилось. Не получил я и ордена Александра Невского, представление на который оформлял командир полка после приезда с Парада Победы. В том, что мне не будет присвоено звание Героя Советского Союза, я окончательно убедился после расформирования полка весной 1946 года. Перед тем как отбыть из полка, Иван Иванович, случайно встретившись со мной на улице Унтервальтерсдорфа, недалеко от штаба полка, более мягким голосом, чем обычно со мной говорил, произносит: «Ну вот, мы и расстаемся. Ты не обижайся, что не получил Героя. Не ты один в таком положении. Не ты первый – не ты последний будешь. Я тоже ждал и, как видишь, тоже не получил». После этого мне больше ни о чем говорить с Иваном Ивановичем не хотелось.

После перебазирования на новое место никаких задач перед полком не ставилось. Поэтому торопиться было незачем. Главным для полка было перебраться на новое место без повреждения материальной части, проще говоря, без летных происшествий и ЧП. Проходило оно потихоньку, неспешно. Перед перелетом боевых машин на рекогносцировку незнакомого аэродрома на По-2 вылетел сам Иван Иванович. С собой в задней кабине он вез механика самолета сержанта Казакова. Взял его с целью подготовки самолета к обратному вылету. На новом аэродроме их встретил моторист, прибывший ранее с передовой командой на автомашине. После ознакомления с аэродромом Пстыго вместе с работником штаба поехал в Унтервальтерсдорф, посмотреть, где будет размещаться личный состав полка и его штаб. Проехав большую часть ухабистой дороги, на одном из поворотов он увидел летящий на малой высоте По-2. Зная, что на аэродроме таких машин больше нет, Иван Иванович посмотрел на место, где осталась его машина, и не увидел ее. Остановив автомобиль, стал наблюдать за По-2.

Самолет, сделав несколько разворотов блинчиком, стал заходить на посадку. После многих прикидочных заходов грубо плюхнулся с высоты около трех метров, а фактически упал. К счастью для «пилотов», сломалась только дужка. Пока самолет делал попытки сесть, Иван Иванович вернулся на аэродром и за всем происходящим наблюдал лично. Он хорошо знал, что, кроме него, здесь нет ни одного летчика. Каково же было его удивление, когда он увидел, как из первой кабины вылезает механик самолета Казаков, а из второй его моторист. Не трогая пока механика, Пстыго спрашивает у моториста: «Как ты осмелился сесть в кабину и лететь с человеком, который никогда не управлял самолетом?» На что тот, не смущаясь, запросто отвечает: «Он мой командир, приказал садиться, вот я сел и полетел! Я не мог не выполнить приказания командира». «Да ты что, за Ивана-дурака меня принимаешь? Пусть мне прикажут, но я никогда не полечу с человеком, ни разу не управлявшим самолетом», – отчитал его Иван Иванович. Главного виновника он сильно не ругал: тот сам понимал, какой проступок совершил. До того, как окончательно решить, как наказать Казакова, Иван Иванович посадил его в подвал своего штаба без указания срока пребывания. Друзья арестованного в беде не оставили и всячески во всем ему помогали.

При отличном летном харче, который они приносили, арестант заметно посвежел. Штангу, которой он увлекался, стал поднимать не хуже настоящего тяжелоатлета. В это время воздушная армия готовилась к спортивным соревнованиям, в том числе и по штанге. До Ивана Ивановича дошли слухи, что в полку нет лучшего штангиста, чем Казаков. Решили послать его. Там он не подкачал и занял призовое место.

После этого Ивану Ивановичу было как-то неудобно снова сажать его в КПЗ. При случае Казаков высказал командиру полка давнее желание стать пилотом. До армии он пытался поступить в аэроклуб, но не получилось. В армии, вместо того чтобы летать, ему пришлось стать механиком, обеспечивая полеты другим. Но от мечты стать пилотом он не отказался. В полку Казаков чуть ли не наизусть выучил наставления по производству полетов, штурманской и инженерно-авиационной службы. Не каждый летчик так знал их, как он. Учитывая большое желание стать летчиком, Иван Иванович пошел ему навстречу и отправил Казакова в одну из авиационных школ летчиков.

От меня в полку знали об Иване Цыганкове. И вот почти через три месяца после встречи со мной он появился в полку. Держался бодрее, но лицо почти не изменилось. Чтобы не так отталкивающе смотрелось его обезображенное лицо и особенно глаза, он прикрыл их большими светозащитными очками. В полку Ваня пробыл несколько дней. К имевшемуся у него ордену Славы 3-й степени командир полка добавил орден Красного Знамени.

Как-то на аэродроме Унтервальтерсдорф мне встретился Жернаков. Это был инженер штурмового авиаполка, в котором я находился в Чапаевске в момент формирования. Тогда он был инженером нашей 1-й эскадрильи. Меня, конечно, не могла не интересовать судьба товарищей, с которыми собирался воевать. Я назвал наших, балашовцев, – Жабина, Минаева, Немыченкова, Скалабана, Муратова, командира полка Цветкова. К сожалению, все они погибли. 951-й полк на аэродроме Унтервальтерсдорф в это время уже не базировался. Он перелетел на какой-то другой. Жернаков прибыл к нам решить вопрос об отправке оставшихся машин и торопился с отъездом в свой полк. Встреча хоть и была короткой, но приятной. Как-никак, а в 1942 году мы служили в одном полку и собирались воевать вместе.