Последняя стража - Шамай Голан

– Конечно, Натек, конечно, – отвечала мать. – Конечно, у нас есть дом. И как только мы оформим все оставшиеся бумаги в распределителе, мы прямо туда и поедем, мой дорогой.

Хаймек с трудом сдерживал смех. Вот странно… Мама Натана называет его «Натек» – точь-в-точь, как называла его часто Мира.

– А в доме, – продолжал Натан, думая о чем-то своем, – там у нас будут кровати?

– Что за вопрос, – удивилась мама Натана. – Конечно, Натек. У каждого – своя кровать.

– Тогда я буду спать вместе с тобой, – как о чем-то решенном заявил Натан. Мама и ее новый муж обменялись мгновенным взглядом. Потом мама Натана быстро сказала:

– Ну, конечно… конечно. Ты будешь спать там, где захочешь. У нас там целых две комнаты… отдельных… но дело в том…

– Если тебе это чем-то неудобно, – враждебным голосом сказал Натан, посмотрев на нового папу, – я могу пойти жить к пани Ребекке. Она сказала, что я всегда могу жить вместе с ней.

– Мы… все… очень уважаем и благодарны пани Ребекке, – с сомнением сказал новый папа Натана, а его мама, бросив на мужа исполненный любви взгляд, согласно закивала.

Затем что-то разладилось: Хаймеку видно было, как Натан с упрямым выражением на красивом лице говорил что-то решительное, топая при этом ногой, а родители, похоже, ему возражали, но при этом непрерывно кивая. Деталей Хаймек уже не расслышал, поскольку вся семья скрылась в коридоре. Последнее, что рассмотрел Хаймек, было: мама Натана пытается взять его за руку, которую Натан резким движением убирает за спину.

У входа в здание дежурил сторож таких размеров, что проскользнуть мимо него незамеченным могла бы, пожалуй, только мышь. Хаймек не мог и остался снаружи. Он сделал попытку заглянуть внутрь здания через просвет между туловищем сторожа и косяком двери. Он, пожалуй, мог бы разглядеть что-нибудь, если бы сторож не перекрывал ему поле обзора, непрерывно поворачиваясь, ерзая, прикуривая и потягиваясь. Хаймек сел у самого порога и приготовился ждать. Столько, сколько надо. Как только Натан, его мама и новый папа выйдут из канцелярии, он войдет туда и выпишет сам себя. Когда семья Натана будут идти обратно, в руках у них будет необходимая для выписки бумага и – Хаймек был почему-то очень уверен в этом, – они не откажутся показать ему ее.

Он сидел и ждал. Жизнь научила его ждать. Солнце стояло в зените, и тень сторожа была короткой… потом она начала расти. Потом она выросла настолько, что Хаймеку в голову пришла довольно смешная мысль – сторож надоел тени, и она собирается улизнуть от него по пожарной лестнице.

Когда чуть стемнело, Хаймек забеспокоился.

– Сколько времени нужно, чтобы расписаться? – спросил он у сторожа с некоторой тревогой.

Сторож потянулся, упираясь ногами в порог.

– Минута, – важно сказал он после некоторого раздумья. – У кого все в порядке – минута. Или две. Зашел, расписался – и вышел. Долго ли?

– Выходит, у Натана не все в порядке, – сказал Хаймек с огорчением. – Они давно уже вошли.

– Если ты имеешь в виду этих… последних, – сказал сторож и почему-то крякнул, – то они давно уже пьют дома чай. У них-то как раз и было все в порядке – вошли и вышли.

– Но я их не видел, – возразил Хаймек.

Этот сторож просто шутит. Скучно ему сидеть, вот он и подшучивает над ним. Или, наоборот, хочет успокоить. Ведь Хаймек только что сам додумался: если кто-то не выходит достаточно быстро – значит у него бумаги не в порядке. Ну, он-то, Хаймек, здесь явно не при чем. Может быть, директору распределителя не понравился новый папа Натана? Что касается его самого, то и такой причины для него не существует – у него нет папы. Ни нового, ни старого…

– У меня все в порядке, – заверил Хаймек сторожа, который встал и потягивался. Хаймек едва доставал ему до груди.

– Тогда чего же ты торчишь здесь три часа? – спросил сторож. У него было большое круглое лицо, выбритое до зеркального блеска. На толстых губах змеилась ухмылка. – Если все у тебя в порядке – можешь войти.

– Но… там же… они. Натан… и все его.

Сторож не без удовольствия посмотрел на тщедушную фигурку Хаймека. Какой забавный еврейчик. Глупый… но упорный. И он отодвинулся от входа в канцелярию распределителя, который целиком закрывал своей огромной тушей.

– Иди уж… А что до твоего приятеля, – добавил он, заметив, что Хаймек снова открывает рот, – не беспокойся. Они уехали… давным-давно. В Ляхов.

– В Ляхов?

– В Ляхов. Есть такой город… очень древний. По нему и поляков зовут – ляхами.

Тут Хаймек понял, что надо решаться. Как это с ним уже бывало, ноги сами решали, что им делать. Сейчас они просто приросли к земле.

– Ну, – пробурчал великан у входа, – решай. Или туда, или сюда. Не бойся. Покажись начальнику. Он тебя не укусит – уж больно ты костлявый, ха-ха-ха!

Итак, вход был свободен. На какое-то мгновение в сердце мальчика закрался страх – а ну, как он войдет не в ту дверь и попадет в комнату, откуда нет выхода? Ведь с ним в эту ответственную минуту нет ни мамы, ни даже нового папы, чтобы помочь, если понадобится. Сторож заметил его колебания и снова расхохотался.

– Ну, ты и чудак, – громыхнул он и легко, словно перышко, поднял Хаймека в воздух, обхватив его за локти точь-в-точь, как сделал это некогда архангел Гавриил, когда поставил Хаймека перед воротами, ведущими в рай.

Сейчас вместо рая была канцелярия распределителя для сирот.

– Шагай, – напутствовал его архангел.

И Хаймек зашагал.

Его уверенность в себе пошатнулась, когда он увидел перед собой абсолютно лысого человека в тяжелых роговых очках, сидевшего за бесконечным столом, сплошь заваленным бумагами. У человека были запавшие щеки и большие седые усы. Такое сочетание – отсутствие волос на голове и обильные усы – никогда еще не встречалось Хаймеку и это на миг отвлекло его от мысли о бумаге, которую он должен будет подписать. Войдя, Хаймек оставил за собой дверь открытой – теперь пружина сработала, и дверь за спиной мальчика захлопнулось с грохотом пушечного выстрела.

Это вернуло его к реальности. Это… да еще странный тоненький голос, который донесся до мальчика из-за завалов бумаги.

– Проходите, пожалуйста. Имя… фамилия…

Хаймек приблизился к столу еще на шаг, стянул с головы то, что на голове было, и сказал:

– Хаим. Онгейм.

Человек, не взглянув на него, быстро перенес эти слова на самый верх белого в клеточку листа бумаги, промокнул написанное пятнистым пресс-папье и снова пропищал:

– Имя отца?

Боже, как давно никто в этом мире не спрашивал у мальчика имени его отца… Но сейчас он отозвался так быстро, словно для него это было самым обыденным делом:

– Яков. Яков Онгейм. – И, не дожидаясь следующего, само собой напрашивающегося вопроса, добавил торопливо, словно стараясь поскорее завершить все формальности:

– А имя матери – Ривка. Ривка Онгейм… только раньше она была Гольдин…

– А вот это я предпочитаю услышать от нее самой, – перебил его начальник канцелярии и добавил сердито. – Она что, осталась в коридоре? Она вполне могла бы войти вместе с тобой.

Хаймек оглянулся, словно и в самом деле в ответ на недовольную реплику лысого человека могла открыться дверь и войти его мама. Он даже склонил ухо к плечу, прислушиваясь. Но из-за двери не доносилось ни звука.

– Ну, – сказал начальник. – Ну…

Уставясь в пол и переминаясь с ноги на ногу, Хаймек снова сказал то, что уже говорил:

– Ривка Онгейм. Гольдин…

Рука начальника канцелярии взметнулась и опустилась на стол с такой силой, что из чернильницы выплеснулись на клетчатый лист с уже написанным на нем именем Хаймека продолговатые фиолетовые капли.

И тут же за спиной Хаймека беззвучно приоткрылась дверь. Две могучие клешни подняли мальчика в воздух и перенесли в коридор. А сторож, багровея округлыми бритыми щеками, оправдывался, в ответ на разгневанный писк вышестоящего чина:

– Виноват… не доглядел. Прошу простить… считайте это шуткой…

– В этом кабинете шутки неуместны! – уже смягчаясь, пискнул начальник. – Помни… мы решаем с тобою здесь судьбы людей! Шутки, видишь ли…

Перед глазами Хаймека все еще стояли буквы, из которых выстраивались его имя и фамилия. В какой-то безумный момент ему примерещилось, что вот сейчас из захлопнувшейся двери выйдет тонкоголосый человечек с седыми усами и протянет ему ручку, после чего Хаймеку останется только расписаться. Но архангел Гавриил, принявший обличие сторожа, безжалостно вынес его из коридорной полутьмы на свет божий, опустил на землю и отпустил на все четыре стороны.

Тяжело вздохнув, мальчик так подытожил печально умножившийся за этот день жизненный опыт:

– Во всем плохом, что случается, всегда виноваты сторожа.

Глава четвертая

1

И снова – в который уже раз, Хаймеку пришлось привыкать к новому месту – из Мустинина его перевели в детский дом в Салиновск. Туда же попали и те, кого никто не забрал из распределителя, сироты из сирот. И однажды появился в этом новом обиталище высокий человек в сером, хорошо сшитом костюме и галстуке, который, похоже, был ему непривычен, ибо то и дело он засовывал свои тонкие длинные пальцы между воротом рубашки и шеей, как если бы хотел избавиться от удушья. У него были карие глаза, и взгляд их был доверчив, как у ребенка. Сейчас он сидел за общим столом рядом с Хаймеком. Перед ними стояла тарелка со свежим хлебом, запах которого едва не сводил мальчика с ума, и он не отрывал глаз от пропеченной коричневатой корки. Пожалуй, запах свежеиспеченного хлеба Хаймек любил больше, чем любой другой на свете… может быть даже больше, чем саму еду. Ему казалось… да нет, он был уверен, что лучшего запаха не существует. Это сумасшествие началось еще тогда, когда, умирая от голода, он стоял рядом с чайханой.