Напряжение - Андрей Островский

Ленинград дали через полтора часа. Чупреев, стоя у полуоткрытой двери кабинки, слышал, как Нина Гавриловна говорила мужу:

— Федя, ради бога, не надо сейчас ворошить прошлое, я не намерена к этому возвращаться. Ты должен понять, что для меня это были кошмарные дни… Хорошо, прощаю. Отпуск пока не бери, если тебе дают. Знаешь, тут на меня свалились неприятности… Только что вызывали в милицию… Что?.. Обыск?.. Что ты говоришь! Значит, мой вызов не случаен. Господи, ты тоже, наверное, нервничаешь, как и я здесь. Завтра я выеду, заберу всех… Узнай, пожалуйста, где Георгий, племянник Анастасии. Мне кажется, он натворил что-то, из-за него все это… Что? Хорошо… Я тоже… Скоро будем вместе…

Чупреев вдруг ощутил острую неприязнь к совсем незнакомому человеку, разговаривающему с Ниной Гавриловной, и почувствовал себя лишним. Ему стало грустно от мысли, что она куда-то стремится, что ее ждут и скоро  о н и  будут вместе. И еще оттого, что завтра он, Чупреев, с ней расстанется, и навсегда…

В полдень из Фальшивого Геленджика отходил автобус. Чупреев помог Нине Гавриловне донести вещи до остановки. Усталая от пережитых волнений, от бессонной ночи, она была печальна и молчалива. Чупреев тоже молчал. Спросить ленинградский адрес? Зачем? Он знал его не хуже самой Нины Гавриловны. И нужен ли он ему?

Шофер включил скорость. Нина Гавриловна помахала Чупрееву. Он кивнул, дождался, пока автобус не исчез за поворотом, и пошел на пляж. Ему хотелось побыть одному в этот последний день, — приказ, лежащий в кармане, предлагал немедленно вернуться в Ленинград.

12

Шумскому нелегко было переломить себя и отказаться от мысли, что Михайловы замешаны в убийстве Красильникова. Вспыльчивый, неуравновешенный характер Михайлова, его необузданная ревность, странные, ничем не оправданные, казалось, метания в апреле и мае, наконец, неожиданный, спешный отъезд Нины Гавриловны в Геленджик — все давало повод Шумскому сильно подозревать Михайлова и его жену. Поэтому «збройовка» ничуть не удивила Шумского, наоборот, она лишь подтвердила правильность нащупанного пути.

Но дальше все пошло кувырком. Оказалось, «збройовка» Михайлова тут не к месту: экспертиза заключила, что в саду стреляли из другого пистолета. А Михайлов, напуганный ожидающими его неприятностями, в первый же день допроса выложил Изотову все.

Глупая, банальная история. Тогда, в конце апреля, Михайлов пришел домой нетрезвый около двух часов ночи. К его удивлению, жены дома не оказалось. Домработница ничего определенного сказать не смогла, записки не было. Уже потом, опомнившись, Михайлов узнал, что жена ночевала у теток — в последние дни он заявлялся домой поздно, почти всегда хмельной, и Нина Гавриловна грозилась от него уйти. Но тогда он не верил ее угрозам и спьяну начал звонить в милицию, «Скорую помощь», морги… Утром ушел на работу, так и не зная, где жена. Встретились только вечером. Разразился скандал, взвинченный Михайлов, терзаясь ревностью, обругал, оскорбил жену и ударил. Нина Гавриловна выставила его вон, и он уехал в Челябинск. Через две недели вернулся, надеясь восстановить отношения, но Нина Гавриловна была непреклонна. Тогда он снова укатил в командировку, а жена с детьми и домработницей отправились в Геленджик.

Все было так. Двадцать пятого апреля в милиции зарегистрировали звонок Михайлова, разыскивавшего жену. Его собутыльники назвали места, где они проводили время, — их показания совпадали и подтверждались. Нина Гавриловна рассказала Шумскому то же самое, и теперь, как ни верти, приходилось сознаваться, что и эта, с такой тщательностью подготовленная, версия разлетелась вдребезги.

Надо было все начинать сызнова. Шумский ходил насупленный, раздражался по пустякам, отвечал колкостями. В такие дни лучше его было не трогать.

Изрядно разбухшая, потертая, кое-где порванная на сгибах папка с делом Красильникова лежала у него на столе. Шумский отложил более поздние показания свидетелей и взялся за протоколы первых дней после убийства. Но ничего не вытанцовывалось, никаких зацепок, за что можно было бы ухватиться. И мысль не шла…

Шумский вскакивал, мерил шагами комнату, раздумывал, так же резко садился за стол, что-то торопливо записывал на обрывке бумаги и снова принимался расхаживать, засунув руки в карманы. Потом, очистив стол, раскидывал фотографии, снятые им в ту ночь, и разглядывал каждую подолгу, придирчиво.

— Какие же мы, однако, олухи царя небесного, кретины! — шумно вскочив, воскликнул он вдруг повеселевшим голосом. — Поразительные кретины!

— Это что-то новое, — пробурчал Изотов. — А конкретнее?

— Ломимся в открытую дверь. Ищем женщину, которой, может быть, вовсе и не было.

— То есть? — не понял Изотов.

— Скажи, тебе не приходило в голову, что кому-нибудь нужно было заставить нас искать женщину? Разве не мог этот человек обдуманно мазнуть помадой щеку Красильникова, чтобы пустить нас по ложному следу? Хитер! А мы попались на его удочку, как несмышленыши. Разве не олухи?

Изотов покачался на стуле, не торопясь высказаться. Шумский воспламенялся мгновенно, каждую версию обосновывая логически точно, верил в нее и считал ее единственно правильной. Спорить с ним было трудно. Но Изотов все же сказал, сомневаясь:

— Подожди себя и нас бичевать. Ты говоришь так, будто у тебя под рукой уже готовые доказательства.

— Нет, конечно, но версия вполне допустимая. Как я прошляпил!.. Посмотри-ка на этот снимок. — Шумский положил фотографию, весь кадр которой занимала голова убитого Красильникова — на щеке проступала темная полоса. — Это же явный мазок. Если от губ, то, я полагаю, он должен быть либо смазан, либо уж полукруглым или даже в два полукруга. А здесь ровная черта. Как ты считаешь?

— Не знаю, — ухмыльнулся Изотов, — я не специалист по поцелуям. Можешь, конечно, дать задание, тогда попробую…

— Сыщик должен быть специалистом во всем, — строго сказал Шумский и засмеялся. — Но я тоже не очень… Может быть, Сергей? Он у нас парень холостой… Где он, кстати?

— Сегодня уехал. Ты же сам хлопотал ему недельный отпуск за свой счет.

— А, черт, забыл совсем… Ну хорошо, давай разрабатывать эту версию, — сказал Шумский, в нетерпенье потирая руки. — Придется вызывать Назарчук. Поговорим с ней вместе.

Шумский заражал своей энергией. Рядом с ним нельзя было быть вялым. Изотов, подчеркивая расторопность, поплевал на ладони, одернул рукава и принялся выписывать повестку. Затем тут же вызвал курьера…

Утром Назарчук явилась в управление, благоухая дешевыми духами, и, здороваясь с Изотовым, как со старым знакомым, сказала удивленно:

— Я думала, что я вам уже больше не нужна.

— Как видите, нужны, и очень, — ответил он с располагающей улыбкой и широким жестом пригласил Назарчук сесть. — С вами всегда приятно поговорить.

— Это надо понимать как комплимент? — Назарчук заложила нога на ногу, открыв круглые колени, Изотов с удовольствием посмотрел на них и отвел глаза.

— Безусловно. Только как комплимент.

Шумский молча сидел в стороне за бумагами, а Изотов, избрав легкий, непринужденный тон, шутил, не торопясь переходить к делу. Разговор шел о любви, изменах, коварстве мужчин, умении одеваться… Со стороны могло показаться, что знакомые собрались за чаем, у них пропасть свободного времени и им приятно толковать о людских делах, их слабостях. Назарчук чувствовала себя вольно, смеялась, и Шумский с завистью подумал, что женщинам, должно быть, нравятся такие вот обходительные, не слишком серьезные мужчины, как Изотов, и, будь у Изотова побольше свободного времени, он наверняка причинял бы жене немало хлопот.

— Как вы уже сами догадались, мы люди чрезвычайно любопытные, — говорил Изотов весело, — стараемся в этом плане не отстать от женщин. Так вот, любопытство заставляет меня просить вас подумать, с кем еще был знаком Красильников? С мужчинами, женщинами, быть может, это были непродолжительные знакомства, — все равно. Подумайте хорошенько.

Назарчук поднесла согнутый палец ко рту, потупилась, вспоминая.

— Жорж был замкнутым человеком, и знакомых у него было немного. Во всяком случае, так мне казалось. Мы о них не говорили, так только, иногда, между прочим.

— Ну а конкретнее?

— Раза два или три были мы с ним в гостях у моей подруги, Нели Самыгиной. Нельку я с детства знаю, в одном дворе жили. Жизнь у нее сложилась лучше, чем у меня, муж у нее шофер, человек веселый, компанейский, зарабатывает прилично, ну они иногда приглашают гостей. Соберут человек пятнадцать и гуляют до утра. Выпьют, потанцуют, попоют… Мы с Жоржем у них чувствовали себя как дома.

— Хорошо, это ваши знакомые, — упорствовал Изотов. — А к его знакомым вы ходили?

— Нет. Да у него знакомых-то… Раз, два… Был у него один, Павел, кажется, так тот тоже в общежитии живет, холостой. Зачем же из одного общежития в другое ходить?.. Радости мало.