История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг. - Джузеппе Боффа

Что касается системы голосования в Совете Безопасности, то соглашение было найдено на базе компромиссного предложения, выдвинутого Рузвельтом и принятого после некоторых колебаний Сталиным. По существу, «право вето» великих держав сохранялось. Однако в случае, если одна из них оказывалась участницей конфликта, но при этом в действие приводилась примирительная процедура, то эта держава не должна была прибегать к «праву вето». Если же, напротив, Совет Безопасности намеревался применить против нее санкции или принять другие обязательные к исполнению меры, то указанная держава вполне могла воспользоваться своим «правом вето». В обмен на эту уступку Сталина (которую его собеседники сочли важной[53]) СССР добился принятия в ООН двух своих республик: Украины и Белоруссии.

В отношении Югославии решено было рекомендовать участникам спора немедленно претворить в жизнь соглашение Тито — Шубашича. Новое единое правительство страны должно было затем рассмотреть два выдвинутых Черчиллем требования: расширение парламента движения Сопротивления — АВНОЮ — за счет тех депутатов прежней законодательной ассамблеи Югославии, которые не запятнали себя сотрудничеством с оккупантами, и ратификация решений этого объединенного парламента будущим Учредительным собранием.

Долгим и острым был спор о Польше. Ее восточная граница была окончательно установлена по «линии Керзона» с незначительными изменениями в пользу поляков. В виде компенсации Польша расширялась за счет Германии на севере и западе. Черчилль счел все же чрезмерным предложение Сталина о границе по Одеру и Западной Нейсе и не пожелал согласиться с ним. Наибольшие трудности возникли при обсуждении вопроса о польском правительстве. Черчилль и Рузвельт /225/ уже не защищали эмигрантскую компанию в Лондоне, но не признавали и Люблинский комитет, находя его непредставительным. Они требовали, чтобы было образовано новое правительство на более широкой основе. После многократного обмена полемическими высказываниями Сталин добился, чтобы решение предусматривало просто реорганизацию люблинской группы с включением в нее других «демократических» деятелей из числа находящихся в Польше и в эмиграции на Западе. Заключительные переговоры по этому вопросу польским руководителям предстояло провести в Москве под руководством Молотова и послов Англии и США. После такого рода «расширения» польское правительство подлежало признанию трех великих держав. Но и по окончании этой операции оно все еще должно было считаться временным: вплоть до того, по мнению Сталина, недалекого момента, когда в стране смогут быть проведены по всем правилам свободные выборы.

Большое внимание было уделено Германии. Уже согласованные оккупационные зоны были одобрены главами правительств. По англо-американскому требованию было решено отвести одну зону и для Франции, выделив для этого территорию из английской и американской зон. Франции, таким образом, предстояло войти наряду с Соединенными Штатами, Великобританией и СССР в коллегиальный орган — Контрольный совет, который победители намеревались учредить в Берлине. Это тоже было уступкой Сталина двум другим союзникам. Шел разговор также о расчленении Германии, и само слово «расчленение» было вставлено в текст условий о капитуляции, которые предстояло предъявить немцам. Подлинного обсуждения этой темы, однако, не состоялось. Сталин спросил у своих собеседников, по-прежнему ли их общим намерением является расчленение Германии на несколько частей. Рузвельт мельком заметил, что решение вопроса может быть предуказано уже самим делением страны на оккупационные зоны[54]. В свою очередь Черчилль вел себя настолько уклончиво, что могло даже возникнуть впечатление, что он отказался от прежней своей позиции. Дальше этого, во всяком случае, обсуждение не пошло.

Более широко развернулись дебаты по вопросу о репарациях. Советская делегация представила свой план. На немцев по этому плану накладывалось обязательство выплатить 20 млрд. долл., половину из которых — СССР. Советские представители подчеркнули при этом, что упомянутая сумма далеко не покрывает размеров причиненных разрушений. Репарации должны были выплачиваться не деньгами, а в натуральной форме и двояким образом: путем вывоза целых промышленных предприятий и путем ежегодных поставок текущей промышленной продукции. Англичане воспротивились цифрам, назначенным советской стороной, ссылаясь на то, что опыт взимания репараций после первой мировой войны показал невозможность реального получения подобных сумм. Рузвельт занимал более примирительную позицию. Он понимал, что отказ не только оскорбит, но и насторожит московских собеседников. Он высказал весьма важный критерий принципиального характера: уровень жизни немцев не должен превышать /226/ уровня жизни советского народа[55]. Американцы поэтому согласились с предложениями СССР. В заключительном протоколе были зафиксированы как их согласие, так и оговорки англичан.

На Ялтинской встрече решено было также придать постоянный характер конференции министров иностранных дел трех держав: они должны были регулярно встречаться через трех-четырехмесячные интервалы в одной из трех столиц по очереди. Были приняты наконец некоторые общие декларации. Одна из них касалась Германии. «Нашей непреклонной целью, — говорилось в ней, — является уничтожение германского милитаризма и нацизма», разоружение и роспуск всех германских вооруженных сил, уничтожение «раз и навсегда» их генерального штаба, ликвидация или взятие под контроль всей германской промышленности, которая могла бы быть использована для военного производства, устранение всякого нацистского и милитаристского влияния из общественных учреждений. Другая декларация касалась освобожденной Европы. В ней говорилось, что отдельным странам нужно помочь «уничтожить последние следы нацизма и фашизма и создать демократические учреждения по их собственному выбору». На протяжении переходного периода правительства трех держав будут помогать народам в любом освобожденном европейском государстве создавать условия внутреннего мира, проводить неотложные мероприятия по оказанию помощи нуждающимся народам, создавать временные правительственные власти в предвидении проведения свободных выборов[56]. Поскольку эти принципы затрагивали самую суть политических систем, они могли поддаваться разному толкованию. В них выражались, однако, те общие политические и общественные идеалы, под знаменем которых различные силы вели борьбу с фашизмом в Европе и во всём мире. Принципам этим суждено было поэтому оставить глубокий след.

В последующие годы Ялтинские соглашения будут подвергаться критике с самых разных сторон, будут изображаться чуть ли не как источник тех бед, которые еще предстоит испытать Европе и всему человечеству в целом. Более беспристрастный анализ, не делающий уступок изменчивой политической конъюнктуре, должен был бы, на наш взгляд, привести к иному выводу. Договоренности, которых удалось достигнуть в Крыму, были плодом общего стремления не подорвать столь дорогой ценой заработанную победу в такой момент, когда она была уже так близка. Эти результаты потребовали уступок от всех участников: от Советского Союза не меньше, чем от западных держав[57]. Намеченное в соглашениях мирное урегулирование основывалось на реальных и глубоких изменениях, порожденных войной, в мировом соотношении сил. Оно обладало поэтому важным политическим значением. Вопрос, которым, если уж на то пошло, можно задаться, заключается в другом: не опережали ли частично эти соглашения свое время — ведь новое соотношение сил еще далеко не консолидировалось, и осознание происшедших перемен отдельными участниками союза было отнюдь не таким отчетливым, каким оно /227/ станет много позже. Отсюда и те трудности в их практическом воплощении, которые выявятся в скором времени.

Так, политическая карта Европы, особенно ее центрально-восточной части, была нарисована заново. Эта новая карта, пускай еще только временная и не вычерченная до конца, предполагала массовые перемещения населения. Первым этого потребовал чехословацкий лидер Бенеш. Памятуя о прискорбном опыте Мюнхена, он добился принятия своего предложения о переселении в Германию из Судетской области жителей немецкой национальности. Еще летом 1944 г. Украинская и Белорусская Советские Республики заключили с польским Комитетом национального освобождения в Люблине соглашение, позволявшее переезд через «линию Керзона» всем желающим воссоединиться с собственной нацией (полякам — с Польшей, украинцам — с Украиной и т. д.)[58]. Наконец, передача Польше новых территорий, ранее входивших в состав Германии, влекла за собой — и трое участников встречи в Ялте знали это — удаление немецкого населения из этих районов (Сталин заметил, что жители сами покидали их при подходе Красной Армии[59]). То было жестокое решение болезненных проблем, но это был также единственный способ обеспечить в регионе большую этническую однородность.