Алатырь-камень - Валерий Елманов

– Тогда незабываемое зрелище я тебе гарантирую, – многозначительно пообещал Вячеслав.

– На премьеру позовешь? – с любопытством осведомился Константин.

– А как же, – улыбнулся воевода. – Спектакль без зрителей, особенно понимающих, лишает режиссера самого главного наслаждения.

Чтобы натравить участников похода в первую очередь именно на этот город, требовалось немного – всего-навсего сказать правду, только очень громко и отчетливо, чтобы она хорошо отложилась в памяти организаторов похода.

Дело в том, что именно в этом городе копилась государева казна, взимаемая со всего крымского торгового люда. Разумеется, пошлины брались и в других городах полуострова, чтобы купцу не было нужды посещать именно Судак, но свозилась она все равно именно сюда. Вывоз же ее происходил только степью и всего два раза в год: в середине лета и зимой, по первопутку. Морю свои сокровища царь не доверял.

Осада длилась всего три дня. На четвертый в спину крестоносцев подло ударил незаметно подкравшийся византийский флот. Он был мал числом, но зато имел греческий огонь и два огромных преимущества – в людях, которые на судах крестоносцев практически отсутствовали, и во внезапности нападения.

Воинам, столпившимся на берегу, оставалось только посылать бессильные проклятья в адрес Иоанна III. По мнению рыцарей, император и раньше не отличался порядочностью, а теперь, связавшись с русским схизматиком, вовсе позабыл про кодекс чести, напав под утро, когда истинному христианину приличествует спать, а не воевать.

Впрочем, проклинали они его недолго. Вскоре им стало не до того, поскольку к ним бежала целая толпа из числа тех, кто тремя днями ранее разместился на противоположной стороне крепости, чтобы не дать возможности вывезти казну из города.

Вожди похода были опытными вояками и сумели достаточно быстро погасить вспыхнувшую было панику, тем более что напавшие схизматики действовали, как всегда, бестолково и упустили удобный момент, отказавшись от преследования. Предводители крестоносного воинства немедленно начали приводить свои силы в боевой порядок, чтобы попытаться вновь занять первоначальные позиции.

– Построились? Вот и славно, – невозмутимо заметил воевода Вячеслав, сидящий близ одной из бойниц, устроенной в крепостной стене. – Дозволь, государь?

Константин, сидевший рядом, молча кивнул, и Вячеслав небрежным тоном бросил дружиннику, стоящему чуть поодаль:

– Скажи, чтоб начинали.

Через минуту на рыцарей, выстроившихся на берегу, из широко распахнутых ворот Судака покатились первые полыхающие бочки. Они катились не только оттуда, но и откуда-то сбоку, где вроде бы никого и не было. Лопающиеся прямо в воздухе горшки все с той же проклятой смесью, горящей даже в воде, летели и с крепостных стен. Словом, вскоре весь берег был в буквальном смысле слова залит огнем.

Не зря еще с прошлого года Вячеслав чуть ли не полностью прекратил поставки бензина и нефти в крепости у восточных и западных границ. Целых полгода все, что добывалось, транспортировали исключительно в Крым, причем львиную долю запасов сосредоточили либо в самом Судаке, либо недалеко от него.

И вот теперь вся эта полыхающая нефть щедро выливалась на несчастных крестоносцев. Люди и животные метались в панике по берегу, спотыкались, падали, бестолково ползли куда-то, пока неумолимые потоки адского пламени не доходили до них.

Некоторые успевали добраться до ласково плещущих морских волн, забредали по шею в воду и с ужасом смотрели, как черная смерть, не гаснущая и в воде, медленно плывет к ним. Бедолагам оставалось только одно – погрузиться с головой. Но долго ли так продержишься? А костер, бушевавший на поверхности морской глади, отнюдь не собирался угасать.

– Знаешь, Слава, это даже не спектакль, – хмуро произнес Константин, наблюдая с высоты крепостной стены Судака за жутким зрелищем. – Это последний день Помпеи. Конечно, они все это заслужили по полной программе, но смотреть на это неприятно. Я же не людоед, – и царь ушел с наблюдательного поста.

– Конечно, было бы лучше, если бы мои ребята погибли, – проворчал Вячеслав. – Я и так десятка три людей потерял, если не больше, пока их в одну кучу сбивал. А каждый из них не меньше тысячи этих хануриков стоит.

Когда над морем взошло солнце, то стало ясно, что уцелели лишь те единицы, которым хватило ума добраться до прибрежных скал и камней, и там покорно ожидать неизбежного пленения, застыв в оцепенении нескончаемого ужаса. После всего пережитого неволя представлялась им не катастрофой, а избавлением.

Ватацис, чувствуя свою вину – вражеский флот он ведь пропустил, – запретил своим людям участвовать в дележе трофеев, тем более что и брать-то особо было нечего. Так что полтора десятка боевых кораблей католиков, которые уцелели, также достались Константину.

Кроме того, как и обычно, было взято рыцарское вооружение, которое почти тут же продали местным купцам, а деньги раздали войску.

Но самой главной ценностью были люди, оставшиеся в живых. После подсчета пленных установили, что из всего разношерстного крестоносного войска уцелело пять с половиной сотен, включая раненых. Всех их старательно рассортировали, даже рыцарей разделив по орденам, к которым они принадлежали.

На это ушел целый день. Ночевали пленники на берегу, который уже под вечер сами же и расчистили от трупов.

Следующее утро началось с того, что дюжие дружинники принесли массивное кресло, которое чуть погодя занял высокий русобородый мужчина. Он был одет просто, а о его сане говорил лишь тонкий золотой обруч с пятью небольшими зубчиками, надетый на голову. Пленным даже не верилось, что это и есть тот самый легендарный царь Константин.

Спокойно поглаживая свою небольшую бороду с тонкими нитями седины, особенно явственно видными по краям, он властным жестом пригласил к себе первую и самую многочисленную группу уцелевших католиков. Это были венецианцы.

Услышав сумму выкупа, назначенного Константином, те едва не взвыли. Известные во всем Средиземноморье торгаши, решив, что самое страшное позади, ринулись в отчаянный спор, наперебой утверждая, что такие деньги выплатить просто невозможно. Гвалт длился минут десять, после чего все венецианцы разом притихли и недоуменно уставились на унылую процессию, состоящую из полусотни дружинников и такого же количества пленников.

Процессия, даже не задержавшись возле государя русичей, столь же неторопливо проследовала дальше, к столбам с перекладинами и петлями, вкопанным на соседнем холме.

– Это кто? – вполголоса спросил кто-то у своего более опытного соседа, но тот лишь молча пожал плечами.

– Это те, кто не захотел платить выкуп, – пояснил царь, услышав вопрос.

Среди пленных мгновенно воцарилась мертвая тишина. Зрелище людей, которых русские воины по очереди подводили к столбам, поднимали их на скамеечки, а затем вышибали их из-под ног, гипнотизировало, лишало воли, не позволяло сопротивляться и протестовать.

– Сейчас вот сижу перед вами и думаю – а не погорячился ли я? – с тяжким вздохом произнес Константин. – Теперь с них никакой прибыли – один убыток. Стало быть, придется вам за них уплатить, – и взвинтил цену еще на две тысячи русских гривен.

Русских, потому что «рязанских» говорили все реже и реже. Раз русские, значит, рязанские, потому что других на Руси не осталось вовсе – переплавили.

Особо знатные пленники, поделив в уме запрошенную сумму на количество всех граждан республики святого Марка, выживших в ночном аду, пришли к выводу, что выкуп не так уж и велик, если его считать отдельно на каждого. Об этом они немедленно известили царя.

Однако тот был непреклонен, заметив:

– Вы же в республике живете, следовательно, у вас все равны. Поэтому и сумма выкупа общая – за всех вместе. А если вы мне тут прения устраивать будете, то я прикажу повесить еще кого-нибудь, а выкуп за них тоже возложу на ваши шеи. Придется вам еще с полсотни висельников оплатить.

Венецианцы окончательно сникли, добитые даже не угрозой, а именно тоном – спокойным, в меру циничным и даже несколько равнодушным.

«Этот и повесит, и увеличит», – решили они почти одновременно, после чего согласно закивали.

А уже через месяц черед подвывать настал для многих именитых семей республики святого Марка – Полани, Морозини, Дзиани, Малипьеро, Тьеполо, Кантарини и прочих.

Наиболее решительные хотели было немедленно наброситься на ненавистных схизматиков, благо их и было-то всего полсотни, причем приплыли они на венецианском корабле, но гонец, привезший горестную весть о выкупе, тут же остановил разбушевавшихся граждан Венеции сообщением о том, что голова каждого русича оценена их королем в две тысячи гривен, а он из тех, кто свое слово всегда держит.