Великий понедельник. Роман-искушение - Юрий Вяземский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Помнишь, ты спросил меня, что было во втором послании?
Максим растерянно смотрел на Пилата.
– Пойдем, присядем на ту скамейку. Не возражаешь?
И снова Максим ничего не ответил. А Пилат, как ребенок, схватил его за край одежды и повлек к лестнице.
И уже на лестнице стал говорить, воровато оглядываясь по сторонам:
– Сперва была целая лекция о Марке Антонии, о том, дескать, как он собирался отделить Западный Рим от Восточного, Западный – то есть Италию, Галлию, Испанию, Паннонию – отдать Октавиану, который тогда еще не был Августом, а себе взять Рим Восточный – всю Ахайю, Азию, Сирию, Египет… Не помню, Африка входила в его планы или не входила… Кажется, Африка тоже отходила к Октавиану… Ну, ладно, не важно. Так вот, пространно рассудив об Антонии и о том, как он собирался разделить империю, Тиберий сообщил мне, что в любой момент флоту может быть дана команда собраться частью в Брундизии, а частью в Мизене. Как только такая команда будет дана, император поднимется на борт триремы и во главе флота отправится на Восток – возможно, на Родос, еще вероятнее – в Антиохию или, может быть, даже к нам, в Кесарию. А на меня в таком случае будет возложена ответственная задача: привести в боевую готовность восточные армии, и прежде всего – четыре сирийских легиона, подготовить стоянки для кораблей и обеспечить прибывающий флот провизией и всем необходимым. Собирать продовольствие надо немедленно, потому что дело это долгое и трудоемкое. А пункты мне указал тотчас: в Иудее это Лидда, в Самарии – Гиза, а в Сирии – такие-то и такие-то населенные пункты… А если возникнут вопросы, то всем отвечать, что император собрался наконец посетить свои восточные и южные провинции… – Ты разве не обратил внимания, что в последний месяц слишком много караванов движется по направлению к Лидде, а из Лидды выходят налегке? – вдруг спросил Пилат и внимательно посмотрел на собеседника.
– Обратил, – тихо ответил Максим, избегая встречаться взглядом с префектом.
– И только ты один обратил на это внимание?
Максим не ответил. А Пилат посмотрел на него, как мальчишка смотрит на жука, который его заинтересовал и которого он решил обязательно поймать.
– Ну, давай присядем, – предложил Пилат, потому что они дошли уже до средней лестничной площадки и мраморной скамьи.
Пилат сел на нее, а Корнелий Максим остался стоять, не то чтобы навытяжку, а скорее как провинившийся слуга, который не смеет сесть в присутствии хозяина.
Пилат огляделся по сторонам и продолжил:
– Ты говоришь, Тиберий со всех сторон окружен людьми Сеяна… Верно. Но они формируют как бы второй круг, второе оцепление цезаря. В первом же пребывают давнишние его друзья: астролог Фрасилл и два других звездочета, один историк, один правовед, а также несколько жрецов, штук пять актеров и с десяток вольноотпущенников – в общей сложности человек двадцать, не более. Они-то и составляют ближайший и самый доверенный круг императора. Сеян туда вхож, разумеется. Но как вошел, так и вышел. Ибо, во-первых, наш «повар» слишком занят делами империи, чтобы постоянно, то есть ежечасно и ежеминутно, следить за Тиберием. Во-вторых, никого из первого круга Сеяну не удается завербовать, хотя он уже много лет пытается. В-третьих, я же говорю: астрологи, актеры, жрецы, которые по роду своих занятий постоянно отлучаются с Капри, свободно передвигаются по Кампании и дальше ее и почти в каждом городе имеют своих знакомых – таких же актеров, жрецов и прочих весьма незаметных людишек вроде слепых сказочников, за которыми уж точно никак не усмотришь, да и никто следить не подумает. В-четвертых, второе оцепление, которое целиком принадлежит Сеяну и, разумеется, неусыпно следит, во все глаза подсматривает и во все уши подслушивает, не может или не решается приблизиться и войти в первый круг, так чтобы наверняка видеть и слышать, о чем Тиберий со своими «ближайшими» договаривается.
Пилат вдруг вскочил со скамьи, испуганно заглянул за каменную спинку, опять сел и продолжил:
– Некий охранник однажды спрятался за скамейкой, на которой сидели и беседовали о звездах Тиберий с Фрасиллом. Ты думаешь, он успел о чем-то доложить Сеяну? Нет, его тут же вычислили, обвинили в краже павлина и казнили, едва он из первого круга успел перейти во второй… Какой-то рыбак поймал краенобородку и решил самолично поднести ее принцепсу. Тот вместо благодарности сначала собственноручно отхлестал рыбака пойманной рыбиной, а потом велел наловить омаров и этими омарами изуродовать ему лицо. Не в тот круг забрел… И кто знает, с какими целями… Однажды, когда носилки цезаря застряли в кустарнике, Тиберий насмерть забил центуриона передовой когорты, который разведывал дорогу: разложил на земле и велел засечь у себя на глазах. Подозреваю, что носилки Тиберия специально застряли, чтобы можно было расправиться с чересчур любопытным разведчиком… И женщина Маллония, и братья-флейтисты, о которых я тебе недавно рассказывал, думаю, тоже неслучайно пострадали – слишком далеко свой нос засунули, желая угодить всемогущему Сеяну… А ты говоришь: окружили и контролируют. Кто кого – вот в чем вопрос, милый Корнелий.
Пилат вдруг взмахнул правой рукой, будто поймал на лету насекомое и зажал в кулак, радостно улыбнулся, а потом, виновато покосившись на Максима, продолжил:
– Смотри дальше. Одновременно со мной Тиберий забрал у Сеяна и отправил в провинции двух других его людей: Невия Сертория Макрона и Помпония Лабеона. Макрон был послан претором в Галлию, а Лабеон – легатом в Мёзию. Хотя оба до этого были ближайшими людьми Сеяна, а Макрон даже командовал отрядом особого назначения. Так вот, месяц назад, сразу же после ареста Друза Младшего, Макрон был срочно отозван из Галлии и повелением принцепса назначен начальником его личной охраны… Тебе это известие ни о чем не шепчет? Сеян тебе об этом не сообщил?
Сутулый и бледный замер перед Пилатом Корнелий Афраний Максим. И вдруг тихо признался:
– Я следил за тобой. Сеян мне велел. С самого первого дня, когда ты прибыл из Рима.
– Я знаю. У тебя есть канал, по которому ты каждый месяц докладываешь о моем поведении префекту претория, – сказал Пилат и стал разглядывать свой сжатый кулак, словно размышляя, раздавить пойманного жука или выпустить на свободу.
– Но я всегда докладывал о тебе только положительное. Подчеркивал твою верность и преданность гвардии, твое хитроумие, твою осторожность, – оправдывался Максим.
– А ты не перестарался? Сеян не насторожился от этих восхвалений?
– Я и об отрицательных твоих качествах докладывал.
– О склонностях к актерству? О взятках, которые я стал брать после женитьбы на Клавдии? О слишком враждебном отношении к Ироду Антипе, который здесь, в Палестине, первый информатор Сеяна?
– Откуда тебе известно? – удивился Максим, хотя сил на удивление у него почти не осталось.
Вместо ответа Пилат спросил:
– Ты уже успел доложить Сеяну о складах в Лидде и Гизе?
– О Лидде успел. А о Гизе я только недавно узнал, и связи с Римом у меня еще не было.
– Когда теперь будет?
– Через две недели.
– Ну, много еще времени. Успеем придумать, как оформить новое сообщение.
– Прости меня. Мне стыдно. Я виноват перед тобой, – сказал Максим.
А Пилат вдруг взял и выпустил жука. То есть встал со скамьи, разжал кулак, правой рукой осторожно погладил Максима по плечу, а затем левой ладонью потер правую, как бы очищая ее.
– Стыдно? – ласково удивился Пилат и грустно усмехнулся: – В политике нет такого слова. Другими словами будем с тобой пользоваться. – И стал подниматься по лестнице.
– Какими словами? – тихо спросил Корнелий Максим, судя по всему, к одному себе обращаясь. Но, похоже, Пилат расслышал. Он вернулся вниз, подошел к Максиму и, встав на цыпочки, прошептал ему на ухо:
– Слова такие: «отсутствие выбора», «полная искренность», «кромешная тайна». – И снова пошел вверх по лестнице навстречу мраморным львам.
Глава двадцать третья
Восхождение, или Анабасис
Десятый час дня
Сначала вышли из Темничных ворот и пошли на север по левому берегу потока Кедрона.
Четыре ученика-охранника шли впереди Иисуса, четыре – по бокам. За Иисусом слева шел Симон Зилот, в центре – Петр Ионин и справа – Иаков Малый.
Чуть в стороне от первого ряда, у самой кромки воды, шел Иуда Симонов.
И огненно-рыжий Малый говорил:
– «Послал своих слуг к виноградарям, чтобы взять плоды свои…» «Послал рабов своих звать на брачный пир…» Неужто не ясно из обеих притч, что все мы, первые и последние, – слуги Пророка и рабы Божий. И преданными и послушными рабами Ему должны быть. И в рабстве Богу – наше блаженство!
Никто не ответил Малому: ни Петр, ни Зилот, ни Иуда, который, судя по всему, внимательно его слушал.
А Малый продолжал:
– Я сразу понял, что «сын возлюбленный» из притчи – это Креститель. Они отдали его на растерзание Антипе, то есть «вывели вон из виноградника». Антипа в угоду своей блуднице послал отрубить Крестителю голову… И вот, Иисус обещал нам: «Услышав о сем, царь разгневался и, послав войска свои, истребил убийц оных и сжег город их». Так будет! Так сбудется! Гнев Божий обрушится на Махерон и на другие жилища этой блудливой лисицы, этого трусливого и кровожадного хорька, Антипы Ирода! И тем, кто помогал ему в Иерусалиме, тоже не поздоровится: узрит их око Всевидящего и длань карающая Всемогущего безжалостно поразит! Истинно говорю вам!