Великий понедельник. Роман-искушение - Юрий Вяземский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я понял… – начал было Каиафа, но Пилат перебил его:
– Стало быть, любые утверждения о том, что великий цезарь якобы преследует иудеев за их веру и обычаи, надо расценивать как подлую ложь и злонамеренное подстрекательство, а сеятелей этой лжи, распространителей гнусных измышлений следует немедленно арестовывать и предавать суровому и справедливому суду!
– Я понял. Буду разъяснять. Доведу до сведения, – договорил наконец первосвященник.
– Сложнее с фарисеями, – увлеченно продолжал Пилат. – Их клевета на нас, римлян, более хитрая. Они, например, обвиняют нас в многобожии, а это, как мне известно, противоречит вашим заповедям, и чуть ли не первой из них… Но заповеди эти не нам были даны, а вам. К тому же многие из римлян часто из богов выбирают какого-то одного бога и ему прежде всего поклоняются, считая его своим особым покровителем, радетелем и заступником. Для божественного Юлия, например, таким богом, вернее, такой богиней была Венера, которую он чтил наравне с Юпитером и от которой род свой производил. Лично я особое предпочтение отдают Аполлону, но не греческому музыканту и стрельцу из лука, а великому солнечному богу, источнику всяческого света, создателю законов и покровителю знаний. В Азии такого Аполлона называют Митрой, и некоторые даже считают его единственным богом или небесным правителем над другими богами и духами… Ваш Бог тоже ведь солнечный?
– Про нашего Бога нельзя так сказать, – с некоторым неудобством ответил Каиафа. – Если мы назовем его солнечным, то получится…
– Ну, солнечный, не солнечный – какая разница, – не дослушав, перебил первосвященника Пилат. – До тех пор, пока вы признаете, что на земле существует только один человек, которому свыше поручено управлять людьми и народами, и что человек этот – принцепс сената и римский император, которому, как богу, надо подчиняться, оказывать почести и приносить жертвы, то есть исправно и регулярно платить налоги, там, в небесах, верьте в кого вам заблагорассудится, поклоняйтесь своему единому Богу и прочих богов отрицайте!.. Хотя лично я поостерегся бы. Видишь ли, когда вы выбираете какого-то одного бога и только ему уделяете внимание, другие боги могут на вас обидеться. И вся ваша иудейская история, на мой взгляд, являет убедительное тому подтверждение… Марс, по крайней мере, вас явно недолюбливает, и, какие бы войны вы ни начинали, вы в них неизменно проигрываете. Разве не так?
Каиафа нахмурил лоб и принялся вновь исполняться величия. Пилат же приветливо улыбнулся и доверительно сообщил Каиафе:
– Я даже собственной жене, своей Клавдии, разрешаю верить в вашего Бога. Она уже несколько лет интересуется вашими верованиями и культами. Она объясняет мне, что, дескать, все боги от этого Большого Бога произошли – так она его называет, потому что имени у него якобы нет, вернее, у него тысячи имен, но никому из людей не дано знать его сокровенного имени. Она утверждает, что вы, иудеи, раньше других народов этого Большого Бога познали и стали ему поклоняться. Что все мы у вас должны учиться. Потому что рано или поздно все люди на земле станут верить только Большому Богу и ему одному подчинятся… Но даже она, ваша поклонница, считает, что вы слишком сурово и презрительно относитесь к другим религиям…
– Я слышал, твоя жена вот-вот прибывает в Иерусалим, – в нетерпении уже перебил префекта иудейский первосвященник.
Пилат глянул на него и, видимо, понял, что несколько переусердствовал в своем сравнительном богословии.
– Да, послезавтра, к полудню, – быстро ответил Пилат.
– Я хочу… Мне бы хотелось… – Каиафа словно подыскивал латинские слова. – Предлагаю Ревекку, жену мою. Она покажет уважаемой госпоже Святой Город, будет сопровождать ее…
Словно раздвинулись стены и солнце залило помещение – так ярко засветилось лицо Пилата и засверкали глаза его.
– Спасибо, Иосиф! – воскликнул префект. – Какая честь! Дочь самого Ханны и твоя супруга!
Но следом за этим в глазах появился испуг, и Пилат растерянно произнес:
– Но ведь близится Пасха. Можно ли отвлекать почтенную Ревекку от приготовлений? У нее столько обязанностей!
– Почтем за честь… – Голос Каиафы покинул баритональные регистры и опустился в бархатный бас.
– Стоит ли утруждать?
– Ты всем нам доставишь удовольствие. Твоя жена впервые посещает Город…
– Нет, право, слишком большие хлопоты.
– Ты нас обидишь, если откажешься…
Пилат перестал отнекиваться и, бросив на Каиафу оценивающий взгляд, стремительно предложил:
– Сделаем так. Госпожа Ревекка покажет моей Клавдии Храм. Об этом она много лет мечтала. А дальше другие женщины займутся моей женой! Всё, решено! Не уговаривай – ни за что не злоупотреблю твоим великодушием и твоим гостеприимством!
Пилат встал с кресла, то ли подчеркивая свою решимость, то ли давая понять, что между ним и первосвященником теперь уже весь разговор окончен.
Каиафа тоже поднялся со стула, возвысившись над римским префектом царственной статью и великолепием священнического одеяния.
Пилат пошел провожать гостя.
Но у самого выхода в галерею первосвященник остановился и по-гречески спросил:
– А как ты решил поступить с Иисусом?
– С каким Иисусом? – в свою очередь спросил Пилат.
– С Иисусом, сыном аввы Ицхака, прозванным Неуловимым.
С искренним удивлением Пилат воззрился на первосвященника:
– Но ведь его задержала храмовая стража! Он, стало быть, в вашей юрисдикции.
– Амос божится, что понятия не имеет об этом задержании, – укоризненно ответил Каиафа.
Разговор теперь с обеих сторон происходил на греческом.
– Стражники поймали, а начальник стражников понятия об этом не имеет? Интересно у вас получается.
– Не у нас, а у тебя.
– Что значит «у меня»?
– Говорят, его арестовали переодетые римляне.
– Кто говорит?
– Говорят.
– Хороший ответ на вопрос, – заметил Пилат и, выйдя в колоннаду, резюмировал по-латыни: – Ладно, я разберусь: я ведь недавно приехал. А ты, со своей стороны, не забудь, передай руководству синедриона всё, о чем мы говорили касательно нашего сотрудничества и наших общих врагов.
– Обязательно передам. И в первую очередь преподобному Ханне, – на латыни пообещал Иосиф Каиафа.
Пилат довел первосвященника до центра колоннады, а вниз по мраморной лестнице Иосиф Каиафа пошел уже без сопровождения. Оставшись стоять на балконе между каменными львами, спиной к фонтану, префект Иудеи провожал величавую фигуру председателя синедриона с радостной улыбкой на лице.
Когда Каиафа миновал среднюю лестничную площадку с каменной скамьей и зарослями магнолии, из-за скорбной нагой статуи бесшумно появился, обогнул фонтан и направился к Пилату его личный секретарь Перикл. За несколько шагов до префекта вышколенный раб несколько раз гулко ударил сандалиями о мозаичный пол, чтобы предупредить хозяина о своем появлении и ни в коем случае не напутать его.
– Елеазар ожидает тебя в претории, – сообщил Перикл.
– Давно? – безразлично спросил Пилат, все еще улыбаясь удалявшемуся первосвященнику.
– Пришел точно в назначенное время. Но просил не беспокоить тебя докладом.
– Ладно. Сейчас иду.
– Прости, господин, – сказал секретарь.
– Что такое? – не оборачиваясь, спросил Пилат.
– Корнелий Максим велел передать, что, если ты хочешь с ним переговорить, он… – Секретарь вдруг замолчал.
– Корнелий Максим «велел передать»… И где он, этот Максим, который велел тебе? – задумчиво произнес Пилат и обернулся.
А обернувшись, увидел, что секретарь его смотрит в сторону центрального фонтана, за которым виднелась сутуловатая фигура начальника службы безопасности.
– Ладно, ступай к Елеазару и скажи, что я вот-вот приду, – велел Пилат и сразу же перестал улыбаться.
Секретарь направился к корпусу Августа. Пилат повернулся и пошел к фонтану, а Максим выступил из ниши и, огибая фонтан, двинулся навстречу префекту.
– По-моему, неплохо поговорил с Каиафой, – деловито сообщил Пилат, когда они встретились. – Сейчас меня ждет Ханнин сынок. А что у тебя, Корнелий?
– Ты дал мне час на размышления. Час этот, как я понимаю, истек, – ответил Максим, лет на пять постаревший за это время.
– Ну и?.. – спросил Пилат.
– Я согласен, – тихо ответил Максим.
– Правильно. Значит, договорились, – быстро проговорил Пилат, посмотрел в сторону претория, затем – на Максима, потом – опять в сторону претория. – Прости, у меня сейчас нет времени. Важные люди ждут.
Пилат усмехнулся и, хлопнув Максима по руке, пошел по направлению к флигелю Августа. Но, сделав несколько шагов, остановился, вернулся к Максиму и сказал:
– Помнишь, ты спросил меня, что было во втором послании?
Максим растерянно смотрел на Пилата.
– Пойдем, присядем на ту скамейку. Не возражаешь?
И снова Максим ничего не ответил. А Пилат, как ребенок, схватил его за край одежды и повлек к лестнице.