Сказание о Мануэле. Том 1 - Джеймс Кейбелл

— Еще никто не рассказывал мне так много о столь интересных вещах. Помню… — И Гиневра поведала необычайно трогательную историю, здесь неуместную, случившуюся с ней три или четыре года тому назад. — Тогда еще была жива моя мать, но она не говорила о подобном ни слова, и, испугавшись, я не пошла к ней.

Юрген задал несколько вопросов.

— Ну, да. Ничего иного не оставалось. Я не могу говорить свободно со своими служанками и придворными дамами — даже сейчас. То есть не могу их расспрашивать. Конечно, я слышу, как они говорят между собой. Узнавать нечто большее не подобало бы принцессе. И я лишь тихо гадала относительно множества вещей! — Она привела примеры. — После этого я стала наблюдать за животными и домашней птицей. Так я разрешила для себя некоторые проблемы — до известной степени. Но никто ничего не рассказывал мне открыто.

— Однако смею сказать, что Фрагнар… в общем, король троллей, будучи очень мудрым, должен был сделать животный мир намного нагляднее.

— Фрагнар — умелый чародей, — отозвался из темноты застенчивый голос. — И из — за мощи его отвратительного искусства я не помню ничего о Фрагнаре.

Юрген невесело рассмеялся. Все же в отношении Фрагнара он сейчас был достаточно уверен.

Так они разговаривали, и Юрген дивился, как делали в былые времена миллионы мужчин, готовности девушки — сейчас, когда преграды уничтожены, — обсуждать в подробностях все те предметы, которые этикет прежде принуждал игнорировать. О своих служанках, например, она предоставила ему очень любопытные сведения, а касательно мужчин вообще задала несметное количество вопросов, которые Юрген нашел обворожительными.

Так невинность сочеталась — в целом — с определенной нравственной тупостью, казавшейся непостижимой. Юргену сейчас стало ясно, что Гиневра не совсем соблюдала те внешние приличия, которые по праву можно ожидать от принцессы. По крайней мере, в отношении этих, совершаемых украдкой дел можно было надеяться на раскаяние. И он тревожился, замечая, что Гиневра начала воспринимать все это почти как нечто само собой разумеющееся. Определенно, она, по — видимому, вообще не думала о какой — либо порочности. Самое большее, что она имела в виду, это необходимость быть очень осмотрительной, А пока она ни разу не перечила ему в этих частных беседах и во всем принимала его суждения. Ее побуждением сейчас казалось едва ли нечто большее, чем желание ему угодить. Словно она потакает ему в его глупости. «И все это за шесть недель!» — размышлял Юрген. И он кусал ногти, косо поглядывая внутренним взором на мнение короля Гогирвана Гора.

Но при свете дня принцесса оставалась неизменной. При свете дня Юрген обожал ее, но с ощущением ночной близости. Днем им очень редко предоставлялся случай побыть действительно наедине. Пару раз, однако, он целовал ее при свете солнца. А потом ее глаза становились трогательными, но осторожными, и общение протекало весьма скучно. Она не отталкивала его, но оставалась принцессой, оценивающей свое положение, и вообще не походила на ту невидимую особу, которая говорила с ним по ночам в Судном Зале.

Некоторое время спустя, по взаимному согласию, они начали избегать друг друга при свете дня. На самом деле все время принцессы сейчас было занято, так как в Глатион пришел корабль с шафрановыми парусами и драконом, расписанным тридцатью цветами, на носу. Таков был корабль, привезший мессира Мерлина Амброзия и госпожу Анайтиду, Хозяйку Озера, с большой свитой, чтобы доставить юную Гиневру в Лондон, где она должна была выйти замуж за короля Артура.

Сначала последовала неделя пиров, турниров и всевозможных увеселений. Трубили трубы, а на помосте, разукрашенном флагами и модными гобеленами, сидел, покачивая головой и моргая, король Гогирван в ярчайшем одеянии, чтобы выявить победителя. А на поле радостно выехала толпа герцогов, графов, баронов и множество знаменитых рыцарей, чтобы состязаться за честь и жемчужное ожерелье.

Юрген пожал плечами и почтил обычай. Герцог Логрейский оправдал свою отменную репутацию на открытии турнира, выбив из седла рыцаря Додина ле Дикара, графа Рота Мелиотского, рыцаря Эпиногриса и рыцаря Гектора де Мари. Затем, как ураган, налетел граф Дамас Листенизский, и Юрген удовлетворенно соскользнул по хвосту своего прекрасного коня. Он отыграл свою роль в турнире и от души был этому рад. Он предпочитал скорее созерцать подобные празднества, нежели участвовать в них, и теперь стал следовать своему призванию с самым утонченным страданием, поскольку считал, что никогда ни один поэт не занимал более живописного положения.

Днем он был герцогом Логрейским, что само по себе являлось заметным продвижением по сравнению с ростовщичеством; после прихода ночи он обесценивал личные привилегии короля. Это была тайна, обман всех окружающих, что его особенно радовало, а при мысли, какой чудовищно умный малый Юрген, он почти забывал о том обстоятельстве, что страдает из — за нависшего над ним замужества дамы, которую любит.

Пару раз он ловил на себе взгляд ясных старческих глаз Гогирвана. Юрген к этому времени питал к Гогирвану отвращение как к человеку, занимающемуся мерзкими, бесчестными сделками.

«Так дурно заботиться о собственной дочери — размышлял Юрген, — постыдно. Человек пренебрегает отцовскими обязанностями, а поступать так нечестно».

Глава XVI

Сложная ситуация у короля Смойта

В дальнейшем случилось так, что три ночи подряд принцесса Гиневра была лишена возможности беседовать с Юргеном в Судном Зале. Поэтому в один из свободных вечеров герцог Юрген устроил попойку с Арибером и Ориеном — двумя баронами Гогирвана, только что вернувшимися из Пенгвэд — Гира и рассказывавшими сомнительные истории о Воинственных Феях, расположившихся гарнизоном в этом местечке.

Все трое слыли бывалыми пьяницами, так что Юрген лег в постель, изрядно набравшись, готовый к чему угодно. Позднее он сел в постели и обнаружил, что все происходит именно так, как он и подозревал. Комнату посетили духи, и у изножья его ложа находились два призрака: один — нахальный на вид, искоса поглядывавший фантом в старомодных доспехах, а с ним — прекрасная бледная дама в ниспадающей складками белой одежде.

— Доброе вам обоим утро, — сказал Юрген, — и прошу прощения, что не могу выразить, как рад вас видеть. Хотя вы весьма желанные гости, раз можете находиться в комнате бесшумно. — Видя, что оба фантома выглядят озадаченными, Юрген продолжил объяснения: — В прошлом году, когда я ездил по делам в Вестфалию, мне, на беду, пришлось провести ночь в населенном духами Нейедесбергском замке, где я вообще не мог заснуть. Там за главного был один призрак, который упорно звенел тяжелыми железными цепями и уныло стонал всю ночь напролет. Ближе к утру он преобразился в чудовищного кота и забрался на спинку моей кровати. Сидя на ней, он выл до рассвета. А так как я несведущ в немецком, то был манер. Сейчас же я надеюсь, что как соотечественники или, говоря более точно, бывшие соотечественники, вы оцените, что такое поведение не лезет ни в какие ворота.