Милый Каин - Игнасио Гарсиа-Валиньо

Хулио тянул время, пока это было прилично, затем все же заглянул в кафе, где они договорились встретиться. При этом его так и подмывало наплевать на все договоренности и уйти домой, чтобы избежать общения с мужем Кораль. Ему стоило больших внутренних усилий все-таки перешагнуть порог бара.

Заведение было на редкость унылым и безвкусно оформленным — полированная алюминиевая стойка, музыкальный автомат и телевизор, по которому передавали какой-то футбольный матч. Официант, завороженно следивший за этой баталией, даже не оглянулся, когда в кафе появился новый посетитель.

Карлос ждал Хулио, сидя за стойкой. При этом он рассеянно чертил концентрические круги на столешнице, рядом с рюмкой, стоявшей перед ним. Под потолком жужжал вентилятор, отчего у Карлоса слегка шевелились волосы на затылке. В помещении почему-то пахло тем дезинфицирующим раствором, который обычно используется в бассейнах.

Посмотрев на все это, Хулио вышел за дверь и даже сделал несколько шагов по направлению к своей машине. Вернуться его заставила мысль о том, что отвязаться от Карлоса ему все равно так легко не удастся. Кроме того, Омедасу было любопытно, знал ли Карлос о том, что Кораль с детьми переехала к нему. Если, как говорится, кинуть его сейчас, то ситуация может стать еще хуже. В общем, он собрал в кулак всю силу воли и приготовился поучаствовать в самом настоящем празднике вранья. Хулио оставалось только надеяться, что этот человек не станет устраивать ему сцену ревности.

Омедас увидел, насколько Карлос пьян, и немного успокоился. По крайней мере, физической опасности этот человек сейчас не представлял. Он вряд ли смог бы неожиданно схватить бутылку и врезать ею собеседнику по голове, не говоря уже о том, чтобы свалить Хулио с табурета хорошим ударом.

Психолог подсел к Карлосу и попросил себе водки. Бармен, неотрывно смотревший рыбьими глазами вверх, в ту точку, где под потолком висел телевизор, налил ему полную рюмку, ни на миг не оторвав взгляд от экрана. Следовало признать, что он не пролил ни капли.

— Она ушла от меня, — сказал Карлос хриплым печальным голосом, при этом его взгляд был унылым и просительным. — Ушла, а если точнее — сбежала и детей с собой забрала. По-моему, это ненормально. А ты что скажешь?

Хулио издал удивленный возглас, словно эта новость действительно поразила его, более того, даже изобразил на лице сочувствующее, участливое выражение, прямо как в самодеятельном драмкружке. Он взялся за рюмку не для того, конечно, чтобы догнать Карлоса по дозе. Омедас хотел просто выиграть время и придумать ответ. При этом сказать нужно было что-то такое, что не выдало бы его злорадства по отношению к той ситуации, в которой оказался Карлос.

Тот внимательным, вместе с тем каким-то отсутствующим взглядом смотрел на вращающиеся лопасти старого, давно не мытого вентилятора, затем провел ладонью по затылку, тяжело вздохнул и залпом выпил очередную рюмку.

— Не знаю, что делать. Еще немного, и я с ума сойду. Она просто исчезла. Представляешь себе? В один прекрасный день собралась и ушла. Никаких объяснений или требований. По телефону она не отвечает. Я пытался звонить ей из автомата, но она отключается, едва услышав мой голос. Арасели тоже ничего о ней не знает. Вот скажи, это у меня паранойя начинается или же во всей этой ситуации действительно есть что-то странное?

— Скорее второе, — ответил ему Хулио. — Я серьезно. Здесь что-то не так. Ты лучше скажи, вы с ней перед этим ссорились?

— Да нет же. Это-то и странно. Был один небольшой инцидент, но мы ведь даже не успели с ней на эту тему поругаться или, поспорить.

— А что произошло?

— Ну я… это… к Николасу руку приложил.

— Ты что, ударил его?

Карлос Альберт тяжело задышал и внимательно посмотрел на свои потные ладони.

— Понимаешь, он такое устроил! Просто вывел меня из себя. Представляешь, прихожу я домой, а он, оказывается, влез на мое любимое кресло, причем с ногами. Ты видел это кресло — такое цвета бордо. Оно мне от отца досталось, и вся семья знает, что сижу в нем только я. Да, есть у меня на этот счет маленький сентиментальный пунктик. Повторяю, Нико это прекрасно знает. Так вот, он услышал, что я пришел домой, влез на кресло, то есть встал на сиденье ногами и — можешь себе представить! — стал мочиться на него. Видел бы ты при этом его довольную рожу и совершенно хамскую усмешку!

Из музыкального автомата донеслись звуки вступления к какой-то старой и хорошо знакомой песне.

«Кажется, это „Птички“, — подумал Хулио. — Странно узнать об этом инциденте от Карлоса. Интересно, почему Кораль не рассказала мне о том, что произошло в тот вечер у них дома? По всему выходит, что Карлос не догадывается об истинных причинах, заставивших жену так неожиданно уйти от него».

В бар зашли двое пожилых мужчин, явно постоянные клиенты. Они поздоровались с барменом и заняли столик в глубине помещения. Официант тотчас же принес им пару рюмок, блюдце с маслинами и коробку домино.

— Нет, ты представляешь себе? Он же сознательно спровоцировал меня! Это же… это хуже, чем подойти и плюнуть мне в лицо! Ну и как, спрашивается, я должен был отреагировать? Сложить руки и смотреть, как сынок развлекается?

Мысленно Хулио не мог не согласиться с Карлосом. В такой ситуации он и сам, наверное, забыл бы про все педагогические методики и закатил бы парню хорошую оплеуху.

— Вот я и врезал ему. В общем-то, всего одна пощечина и была! Виноват, не сдержался. Но я же потом извинился перед ней. Впрочем, в тот момент я готов был отметелить его до полусмерти. Можно сказать, что сопляку еще повезло.

— Я думаю, ему и так хватило.

— Господи, она ведь мне этого никогда не простит. Я все равно не понимаю, как можно быть такой жестокой, ничего не сказав, уйти от меня и лишить возможности общаться с детьми. Особенно я переживаю, что не вижу Диану!

— Ладно, что сделано, то сделано. Нечего винить себя в том, что случилось. В конце концов, ты поддался эмоциональному порыву. Это вполне объяснимо, учитывая то, что я сейчас услышал.

— Да, сорвался. Нервы в последнее время совсем ни к черту! Твою мать! Нельзя же из-за этого говорить, что я плохой отец и мне нельзя общаться с детьми! — все громче говорил Карлос.

Пенсионеры, игравшие в домино, повернули головы и посмотрели в их сторону.

Карлос не обратил на них никакого внимания и продолжал говорить в полный голос:

— Я люблю своих детей и никогда не сделаю им ничего плохого!

Хулио рефлекторно поднял руку, чтобы ободряюще похлопать Карлоса по плечу, но вдруг почувствовал прилив отвращения и столь же автоматически отшатнулся от собеседника.

Так они просидели еще немного.

Карлос продолжал пить рюмку за рюмкой и жаловаться на свою жизнь.

— Слушай, может быть, Кораль сама умом тронулась от всего этого? — Судя по всему, ему пришла в голову очередная пьяная идея. — Может быть, жена всерьез думает, что я плохо действую на сына и бью его, когда она этого не видит? Она тебе ничего такого не говорила?

— Я об этом ничего не знаю. С тех пор как ты сказал, что психотерапия прекращается, я не получал никаких новостей о том, что происходит у вас в семье.

— В последнее время все просто свихнулись на так называемых правах ребенка. Ах, какие мы стали деликатные и чувствительные! Собственному сыну пощечину дать нельзя — того и гляди по судам затаскают! А он, значит, может издеваться над тобой как хочет. Вот раньше пороли нас как хотели, и что? Выросли все нормальными людьми. Лупили нас, конечно, в основном за дело, но иногда доставалось и по пустякам, скорее для профилактики. Я помню, и у нас в семье такое случалось. Между прочим, отец у нас был просто образцовым главой семейства. Он время от времени воспитывал меня не только на словах, но и при помощи физических методов, а я за это не стал уважать его меньше. Он был одним из лучших в Мадриде адвокатов и уж в чем, в чем, а в юридической стороне воспитания детей разбирался великолепно. А сейчас — ты только посмотри! Они вьют из нас веревки, навязывают свой образ жизни. Если ты с этим не согласен, то тебя сразу же объявляют ретроградом, извращенцем и чуть ли не садистом. К чему мы все идем? Вот скажи мне, к чему? Ты только представь себе, этот сопляк просто, извини за выражение, нассал мне в душу. Он обгадил чувство моего человеческого достоинства. Кто, спрашивается, будет стоять на страже моих интересов? Где тот закон, который защитит меня?

Его руки тряслись все сильнее. Прежде чем поднести рюмку ко рту, он успел расплескать едва ли не половину ее содержимого.

— Моя жена сошла с ума! — громко объявил Карлос и нервно рассмеялся.

Его пьяный смех показался Хулио очень неприятным.

— Эй, мсье, еще виски!

Тут Омедас жестом дал понять бармену, что с его друга, наверное, хватит.

— Давай я лучше отвезу тебя домой. Ты устал. Тебе надо отдохнуть. Воротник этот, нервы… Что-то ты плохо выглядишь.