Столыпин. На пути к великой России - Дмитрий Струков

Этот шаг не только защищал русское население от польского угнетения, но и создавал условия для цивилизованного развода Польши и России. Идея предоставления Польше государственного суверенитета была также в планах Столыпина. Полное отделение Польши от России он намечал на 1920 г.[788] В годы Первой мировой войны министр иностранных дел С.Д. Сазонов с согласия государя предложил Совету министров обсудить эту возможность. Вопрос тогда не был решен положительно, но сам факт его постановки с личного одобрения императора свидетельствовал, что те государственные идеи, которые проектировались до Столыпина и в премьерство Столыпина, продолжали продумываться императором[789].

Законодательное колесо Государственной думы продолжало крутиться и по другим столыпинским направлениям. Законодательные итоги V сессии (15.10.1911–9.6.1912) были весьма внушительны. Были изданы законы о страховании промышленных рабочих, упразднении остатков крепостного права в Закавказье, праве залога надельных земель в Крестьянском банке, улучшении земских и городских финансов, введении земского самоуправления в Оренбургской, Астраханской и Ставропольской губерниях, городского самоуправления в Новочеркасске, пересмотре Устава и воинской повинности, предоставление русским гражданских прав в Финляндии и ее взносах на военные нужды. В результате согласительной процедуры с Государственным советом был издан закон о реформе местного суда с сохранением волостного суда в значительно улучшенном виде.

В конце сессии Дума под давлением Николая II правоцентристским большинством одобрила программу военного судостроения[790]. Таким образом, утверждение о вступлении политики реформ в фазу инерции не имеет достаточного фактического основания. Царь продолжал вести Россию по тем координатам, которые были намечены им вместе с великим реформатором, избегая двух крайностей либерального и реакционного уклона.

Однако следует признать, что с гибелью Столыпина эта центристская линия стала слабеть. Темпы по некоторым направлениям преобразований оказались существенно снижены, масштабы ограничены. Правящая элита не смогла породить новых государственных титанов. Столыпин остался уникален и неповторим. «Вам нет замены», – говорил когда-то ему государь. Достойного преемника своих дел не успел найти и сам реформатор. Новый председатель правительства В.Н. Коковцов не принадлежал к столыпинскому гнезду управленцев, его видение развитие страны существенно отличалось от представлений выдающегося премьера, грандиозные государственные проекты, требующие больших финансовых затрат без соответствующей последующей отдачи, его мало интересовали.

Когда стало ясно, что Коковцов начинает мешать императору продолжать реформы, он был уволен[791]. «Быстрый ход внутренней жизни и поразительный подъем экономических сил страны, – писал тогда государь Коковцову, – требует принятия решительных и серьезнейших мер, с чем может справиться только свежий человек»[792]. Пост премьера царь собирался передать А.В. Кривошеину, которого Столыпин в свое время характеризовал императору как более подходящую кандидатуру на этот пост, чем Коковцова. Однако Кривошеин из-за болезни отказался от поста[793].

Ввиду отсутствия соответствующей кандидатуры на место «соправителя» императору вновь назначается временная и зависимая от царя фигура И.Г. Горемыкина. Тем самым царь фактически перевел на себя режим государственного управления, продолжая подыскивать новых людей. Так было и при первом назначении Горемыкина главой правительства в 1906 г. Тогда после политических интриг Витте царю был нужен надежный и в то же время опытный человек[794]. Из старой александровской когорты управленцев таких людей было найти проще, людей же новых надо было искать и проверять. А между тем уже в годы первой революции обнаружилась измена в высших эшелонах власти. В таких условиях Горемыкин, как преданный монархии сановник, оказался подходящей фигурой, которая и позволила царю выиграть время, чтобы найти Столыпина. Второй раз Горемыкин заступил в должность премьера в начале 1914 г., а через семь месяцев началась мировая война, и здесь у царя уже не оставалось времени искать и готовить подходящего кандидата.

Назначение Горемыкина после отставки Коковцова не сопровождалось сменой правительственного кабинета, столыпинские министры, в том числе и ближайший помощник Петра Аркадьевича А.В. Кривошеин, по-прежнему оставались в правительстве. Мало того, царь оказывал Кривошеину всяческую поддержку. «Без такой поддержки, – пишет историк В.Г. Тюкавкин, – последнему было бы очень трудно преодолевать сопротивление реформе Коковцову»[795].

В то же время вопреки питаемым надеждам государя ожидало большое разочарование: министры, лишившиеся в лице Столыпина умелого организатора и координатора министерской работы, либо не справлялись с бурным потоком государственных дел, либо переходили в оппозицию к самодержцу и его семье. Великий князь Дмитрий Павлович в Париже рассказывал секретарю Столыпина А.В. Зеньковскому, как государь в особо трудные моменты внутреннего и внешнего положения России с горечью говорил, что нет среди министров ни одного человека, равного Столыпину, который нашел бы тот правильный путь, при котором можно бы было быть спокойным за будущее России[796].

В отличие от своей предшественницы III Государственной думы, четвертая Дума оказалась с первых дней своей работы скорее оппозиционером, чем сотрудником правительства. При обсуждении правительственной декларации В.Н. Коковцова 15 декабря 1912 г. Дума приняла левым большинством 132 против 78 формулу прогрессистов, которая заканчивалась словами о том, что Государственная дума «приглашает правительство твердо и открыто вступить на путь осуществления начал Манифеста 17 октября и водворения строя законности». «Третья Дума, – отмечает историк Сергей Ольденбург, – таким тоном с властью никогда не говорила. При всем том в новой Думе, – продолжает историк, – не было ни определенного большинства, ни желания вести систематическую борьбу с правительством, тем более что события внешней политики в конце 1912 г. заслонили внутренние конфликты»[797]. В результате Балканской войны уже в ноябре 1912 г. возникла угроза русско-австрийского конфликта со всеми вытекающими отсюда последствиями. В целом ситуация оставалась напряженной вплоть до августа 1913 г. и в течение всего этого тревожного времени значительная часть депутатского корпуса вместе со своим новым спикером М.В. Родзянко призывала верховную власть объявить Турции войну![798]

Естественно, чтобы уравновесить такую неспокойную и политизированную[799] Думу, Государственный совет понемногу начал праветь[800], блокируя радикальные и несвоевременные законодательные инициативы нижней палаты, которая не оставляла попыток перенаправить эволюцию третьеиюньской монархии на путь либерализма[801]. Впрочем, и через такую Думу царь продолжал обустройство страны. 6 апреля 1916 г. Николай II утверждает принятый депутатами долгожданный закон «О государственном подоходном налоге»[802]. В то же время, чтобы поставить обнаглевшую Думу на свое место, бюджет на 1914 г. фактически был утверждён правительством и опубликован не как закон, «одобренный Государственной думой и Государственным советом» (обычная в таких случаях формула), а как документ, подписанный императором и составленный «согласно постановлениям Государственной думы и Государственного совета». В саму же Думу правительство вносило незначительные законопроекты (в 1912–1914 гг. свыше 2 тысяч – т. н. «законодательная вермишель»), в то же время широко практикуя внедумское законодательство[803]. Таким образом, Дума становилась все более слабым помощником в деле укрепления третьеиюньской политической системы.