Сочинения в четырех томах. Том 4 - Владимир Гиляровский

«Я люблю в снегах печальных…»

Я люблю в снегах печальныхВспоминать платанов сень,Тополей пирамидальныхСтройно брошенную тень,Звезд горящих хороводы,Неба южного лазурьИ дыхание свободыВ перекатах горных бурь.

«— Чем дальше в море — зыбь сильнее…»

— Чем дальше в море — зыбь сильнее.Темнее ночь, волна грозней…Довольно весел! Ставь-ка рею,Крепи-ка парус поскорей!Чем дальше берег — тем свежей.Летишь вперед. Ревет и хлещетВолна, скользя через борта.А сердце радостно трепещет,Родится вольная мечта.А дальше ночи темнота,Седые гребни волн над нею,Вдали за мной маяк горит,Да ветер гнет и ломит рею,Да мачта гибкая трещит…

«Белоснежные туманы…»

Белоснежные туманыНа стремнинах гор висят,Вековечные платаныЗачарованные спят.Влажный гравий побережья,Кипарисов тишинаИ косматая медвежьяНад пучинами спина.

НИВА

Плугом-революцией поле взбороздило,Старую солому, корешки гнилые —Все перевернуло, все перекосило,Чернозема комья дышат, как живые.Журавли прилёты над болотом реют,Жаворонок в небе, в поле — труд в разгаре.Распахали землю. Взборонили. Сеют —А кругом пожаров еще слышны гари…

«Над вершиною кургана…»

Над вершиною кургана,Чуть взыграется заря,Выдыбает тень Степана: —Что за дьявол? Нет царя?Нет бояр? Народ сам правит?Всюду стройке нет конца!Чу! Степана в песнях славят,Воли первого бойца.На своем кургане стоя,Зорко глядя сквозь туман,Пред плотиной ВолгострояШапку скинул атаман.

«Я рожден, где сполохи играли…»

Я рожден, где сполохи играли,Дон и Волга меня воспитали,Жигулей непролазная крепь,Снеговые табунные дали,Косяками расцветшая степьИ курганов довечная цепь.

ЭКСПРОМТЫ

* * *

Квартальный был — стал участковый,А в общем, та же благодать:Несли квартальному целковый,А участковому — дай пять!

* * *

Синее море, волнуясь, шумит,У синего моря урядник стоит,И злоба урядника гложет,Что шума унять он не может.

* * *

Цесаревич Николай,Если царствовать придется,Никогда не забывай,Что полиция дерется.

* * *

В России две напасти:Внизу — власть тьмы,А наверху — тьма власти.

* * *

Вот вам тема — сопка с деревом,А вы все о конституции…Мы стояли перед ЗверевымВ ожиданьи экзекуции…Ишь какими стали ярымиСвета суд, законы правые!А вот я вам циркулярамиПоселю в вас мысли здравые,Есть вам тема — сопка с деревом:Ни гу-гу про конституцию!Мы стояли перед ЗверевымВ ожиданьи экзекуции…

* * *

Каламбуром не избитымУдружу — не будь уж в гневе:Ты в Крыму страдал плевритом,Мы на севере — от Плеве.

* * *

Мы к обрядам древним падки,Благочестие храня:Пост — и вместо куропаткиПреподносят нам линя.

АНАТОЛИЮ ДУРОВУ

Ты автор шуток беззаботных,Люблю размах твоих затей,Ты открываешь у животныхНередко качества людей.Талант твой искренно прекрасен,Он мил для взрослых и детей,Ты, как Крылов в собранья басен,Заставил говорить людей.

А. Е. АРХИПОВУ

Красным солнцем залитыеБабы, силой налитые,Загрубелые,Загорелые,Лица смелые.Ничего-то не боятся,Им работать да смеяться.— Кто вас краше? Кто сильней?Вызов искрится во взорах.В них залог грядущих дней,Луч, сверкающий в просторах,Сила родины твоей.

А. Д. ГОНЧАРОВУ

Друг! Светла твоя дорога,Мастер ты очаровать:Ишь, какого запорогаТы сумел сгончаровать!Вот фигура из былины!Стиль веков далеких строг —Словно вылепил из глины,Заглазурил и обжег!

А. С. СЕРАФИМОВИЧУ

Любуйся недремлющим оком,Как новые люди растут,О них пусть Железным потокомЧеканные строки бегут.

С. Т. КОНЕНКОВУ

Каким путем художник могТакого счастия добиться:Ни головы, ни рук, ни ног,А хочется молиться…

* * *

Я пишу от души, и царямНаписать не сумею я оду.Свою жизнь за любовь я отдам,А любовь я отдам за свободу.

* * *

Пусть смерть пугает робкий свет,А нас бояться не понудит:Когда живем мы — смерти нет,А смерть придет — так нас не будет.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О В. А. ГИЛЯРОВСКОМ

М. П. Чехов. «ДЯДЯ ГИЛЯЙ» (В. А. ГИЛЯРОВСКИЙ)

На В. А. Гиляровском стоит остановиться подольше.

Однажды, еще в самые ранние годы нашего пребывания в Москве, брат Антон вернулся откуда-то домой и сказал:

— Мама, завтра придет ко мне некто Гиляровский. Хорошо бы его чем-нибудь угостить.

Приход Гиляровского пришелся как раз на воскресенье, и мать испекла пирог с капустой и приготовила водочки. Явился Гиляровский. Это был тогда еще молодой человек, среднего роста, необыкновенно могучий и коренастый, в высоких охотничьих сапогах. Жизнерадостностью от него так и прыскало во все стороны. Он сразу же стал с нами на «ты», предложил нам пощупать его железные мускулы на руках, свернул в трубочку копейку, свертел винтом чайную ложку, дал всем понюхать табаку, показал несколько изумительных фокусов на картах, рассказал много самых рискованных анекдотов и, оставив по себе недурное впечатление, ушел. С тех пор он стал бывать у нас и всякий раз вносил с собой какое-то особое оживление. Оказалось, что он писал стихи и, кроме того, был репортером по отделу происшествий в «Русских ведомостях». Как репортер он был исключителен.

Гиляровский был знаком решительно со всеми предержащими властями, все его знали, и всех знал он; не было такого места, куда бы он не сунул своего носа, и он держал себя запанибрата со всеми, начиная с графов и князей и кончая последним дворником и городовым. Он всюду имел пропуск, бывал там, где не могли бывать другие, во всех театрах был своим человеком, не платил за проезд по железной дороге и так далее. Он был принят и в чопорном Английском клубе, и в самых отвратительных трущобах Хитрова рынка. Когда воры украли у меня шубу, то я прежде всего обратился к нему, и он поводил меня по таким местам, где могли жить разве только одни душегубы и разбойники. Художественному театру нужно было ставить горьковскую пьесу «На дне» — Гиляровский знакомил его актеров со всеми «прелестями» этого дна. Не было такого анекдота, которого бы он не знал, не было такого количества спиртных напитков, которого он не сумел бы выпить, и в то же время это был всегда очень корректный и трезвый человек. Гиляровский обладал громадной силой, которой любил хвастануть. Он не боялся решительно никого и ничего, обнимался с самыми лютыми цепными собаками, вытаскивал с корнем деревья, за заднее колесо извозчичьей пролетки удерживал на всем бегу экипаж вместе с лошадью. В саду «Эрмитаж», где была устроена для публики машина для измерения силы, он так измерил свою силу, что всю машину выворотил с корнем из земли. Когда он задумывал писать какую-нибудь стихотворную поэму, то у него фигурировали Волга-матушка, ушкуйники, казацкая вольница, рваные ноздри…

В мае 1885 года я кончил курс гимназии и держал экзамены зрелости. Чтобы не терять из-за меня времени, брат Антон, сестра и мать уехали на дачу в Бабкино, и во всей квартире остался я один. Каждый день, как уже будущий студент, я ходил со Сретенки в Долгоруковский переулок обедать в студенческую столовую. За обед здесь брали 28 копеек. Кормили скупо и скверно, и когда я возвращался домой пешком, то хотелось пообедать снова.