Судьба наизнанку - Дмитрий Селин

– Михаил Моисеевич! – всплеснула руками невестка, – где вы так рукав запачкали! Снимайте пиджак, я почищу.

Зальцман где-то в домовых недрах заехал левым рукавом в побелку, неровным кругом окрасившей локтевой район пиджака.

– Успеется, – отмахнулся Зальцман, слегка пошаркивая, прошёл к столу.

– Всё заберёшь? – спросил он у Фёдора, держа ладонь на выложенной на скатерть стола папке.

– Всё, – коротко ответил Лапин, выжидательно взглянул на Зальцмана.

Вздохнув, старый еврей убрал руку с мутного целлофана и семейный архив немедленно перекочевал в чёрный полиэтиленовый пакет, вытащенный Антониной из сумочки.

– Порядок, – довольно сказал Фёдор, перетянул полученное от родственника денежными резинками, также извлечёнными из Антониновой сумочки и протянул папку супруге. Она легко разместила чёрный пакет в своём приставленном к ножке стула ридикюле. Совершенно незаметно для постороннего глаза получилось. Женский арсенал в начале двадцать первого века временами бывал весьма приличного размера, что требовало соответствующего вместилища для косметики, журнальчиков, парфюма и прочих прокладок.

– Даже чаю не попьёте? – упавшим голосом спросила у старшего брата Люда, догадавшись о скором отъезде.

– Попьём, – обнадёжил её Фёдор, взглянул на часы, – ещё полчаса осталось. Неси ещё что-нибудь.

Пока Люда бегала до кухни и обратно, оставшийся стоять у бюро Олег пытался рассмотреть лежащие за неровным стеклом фигурки.

– Играла она ими в детстве, – продолжил Лапин свой рассказ о непонятно как попавший в размеренный быт глине, – возилась с ними, как минута свободная выпадала. Вот, даже с собой забрала.

– Тоже нравятся? – спросила Олега Люда, вернувшись из кухни с полным подносом всякой всячины, – сейчас, достану, покажу.

Расставив новую перемену, она раскрыла створки, положила перед уже вернувшимся за стол Олегом плоские фигурки, внешне смахивающие на тёмно-коричневые пряники размером с три четверти мужской ладони и толщиной в два пальца.

– Правда, на семью похожи? Вот это – мама, – пальчик девушки указал на широкую в бёдрах фигурку, – вот это – папа, – фигурка выше и пошире в плечах, – а это – дитёнок, – палец переместился к самой маленькой фигурке, похожей на перенесшего обрезание ушей Чебурашку.

– А это кто? – подыгрывая, спросил Олег о последней, четвёртой фигурке, похожей на нечто четвероногое, горбатое и длиннохвостое

– Это дракон, – серьёзно ответила девушка, – он их от зла охраняет.

– Понятно, – глубокомысленно ответил Олег, разглядывая народное творчество, – сама сделала?

– Нет, что ты! – с жаром ответила Люда. Фёдор только хмыкнул в уже полупустую чашку, – их наш прадед привёз из Средней Азии. Он был конюхом в экспедиции Пржевальского, много с ним путешествовал и вот в одном заброшенном оазисе…

Дальше последовал ставшим уже фамильным преданием рассказ о находке среди древних развалин кусков обожжённой глины. Собственно, предок наткнулся на них совершенно случайно, запнувшись о почти засыпанную пешком шкатулку. В отличие от содержимого, весьма богато украшенную. Собственно, именно по этой причине она перекочевала экспедиционному начальству, а непонятно для чего предназначавшиеся игрушки забрал себе нашедший их Лапинский предок. Никакой исторической ценности они не имели, по единодушному заключению археологов экспедиции. Так и пролежала находка на дальней полке в сенях, передаваемые из поколения в поколение, пока туда не засунула свой нос крайне любопытная девочка Люда, правнучка экспедиционного конюха. Нашла и быстро прибрала себе в игрушки. Играть всё равно было больше нечем. Тряпичные и деревянные куколки не шли ни в какое сравнение с дышащей древностью находкой.

– Вот, а потом я их с собой забрала, – Люда поставила фигурки на ребро, составив сценку пешей семейной прогулки с добрым и ручным дракончиком.

– Можно? – спросил разрешения Олег, взял посмотреть фигурку дракоши.

Покрутив в руках фигурный кирпичик, Олег собрался было поставить его на место, как между державшими фигурку пальцами правой руки пробежала знакомая дрожь.

– Странно, – он остановил руку буквально в сантиметре от скатерти, поднёс фигурку поближе к лицу, удерживая уже двумя руками. – Ты ничего не чувствуешь? – обратился он к Веронике

– Что я должна чувствовать? – удивилась невеста.

– Ну это, – Олег не хотел называть вслух причину, надеясь на догадливость Вероники, – что несколько дней назад было.

– Брось! – выкрикнул переводивший всё это время взгляд с фигурки на Олега Фёдор, но не успел. Грубо слепленная фигурка вспухла и развалилась, засыпав стол мелким крошевом, с резким металлическим звуком.

– Ё… – только и успел сказать Олег, разглядывая то, что осталось. На скатерти лежала полуприсыпанная глиняными остатками металлическая пластинка размером с обычную визитную карточку. Покрытая лёгкой патиной, но сохранившая чёткие геометрические размеры.

Рядом всхлипнула Люда. Покосившись в её сторону, Олег двумя пальцами поднял за угол пластину, отряхнул. На жёлтом фоне проступили две размытые строчки.

– Тут что-то написано, – Олег протёр поверхность подушечками пальцев, подобрал наилучший угол обзора, – буквы вроде наши, только черточками написаны. Сейчас, – он, наконец, смог разобрать похожие на иероглифы буквы, – здесь написано «Мёртвое мёртвым для жизни живых».

– Не понял, – он положил пластину на стол, – что это значит?

– Что здесь непонятного? – после паузы сказал Фёдор, – это про всех нас. Скажи, внучка, – обратился он к Веронике, – они тоже скоро умрут?

Ника кивнула, сжав побелевшие губы.

– Кто умрёт? – растерянно спросила Люда.

– Я только про тебя знаю, – тихо сказала Вероника, – после начала войны тебя арестуют за спекуляцию и антисоветскую пропаганду, посадят в тюрьму, а когда немцы прорвутся к Белгороду, расстреляют.

– Кто? – только и смогла спросить Люда.

– Наши, кто, – ответила Вероника, – вывезти не успеют. Всех расстреляют, кто в тюрьме останется. Потом, после войны, в пятьдесят седьмом, баба Поля подаст на твою реабилитацию. Из всей родни ты одна не от немецкой пули погибла. Вот, – она вздохнула. – В пятьдесят восьмом ей справку пришлют. Она мне её показывала.

– Подождите, – вмешался Олег, – этой штуке лет сто, а то и двести. Вы хотите сказать, что кто-то когда-то в песках Средней Азии специально сделал золотую пластину, написал на ней вот это, закатал в глину и подкинул вашему предку? Предупредить, значит? Но это ведь абсурд полнейший!

– Абсурд, не абсурд, – пожал плечами Фёдор, – но для всех нас это не имеет значение.

– Как это не имеет? – возмутился Олег, – мы, например…

– А вас вообще ещё нет, гражданин потомок, – грубо оборвал его Фёдор, – вы все, вместе взятые, ещё более покойники, чем мы. У нас ещё есть время судьбы, а вот вы, здесь, – он постучал указательным пальцем по столу, – вообще не предусмотрены, ясно?

– Чего уж яснее! – ответил Олег, – не забывай только, что если мы здесь изначально отсутствовали, то и законы ВАШЕЙ судьбы на нас не распространяются! Для нас ВАШЕЙ судьбы нет, ясно?

– Таки я, что, в Иерусалиме имею шанс умереть? – спросил от окна Зальцман, – не оставьте немцам старого еврея, пожалуйста.

– Однозначно, – ответил ему Олег, не сводя взгляд с Лапина, – ещё одно, Фёдор. Коли мы здесь оказались, то самим своим присутствием мы вот это, – он кивнул на пластину, – по любому изменим. Может не в мировом масштабе, конечно, а в региональном, но вот здесь, – он, повторяя жест Фёдора, постучал по столу, – уже многое поменялось и если мы под вашу карму не подпадаем, то и вы, соответственно, тоже.

– Это как? – не понял Фёдор.

– Очень просто. Мы как громоотвод сработали и теперь вот здесь, – он обвёл пространство вокруг себя ладонью, – ни для кого никакой жизненной определённости нет! Нет судьбы, ясно!?

– Олег прав, – вступила в разговор Антонина, – я например, уже ничего не могу угадать. Совсем ничего.

– Ну и хорошо! – воскликнул Олег, сделав зарубку в памяти, – вы свободны!

– Да уж, – Фёдор покрутил головой, словно приспосабливаясь к этой неожиданной, но такой сладкой мысли, – свободные граждане….

Он захотел что-то добавить, но посмотрел на женщин и вовремя остановился. Быстро взглянул на часы и вынес окончательный вердикт разговору.

– Мы поехали, Моисеевич. Извини, что так быстро, но, – он слегка развёл руками, – Время пришло.

Машина повернула направо и под бдительным присмотром всё так же торчащего на крыше пулеметчика покатилась в сторону Долбино. Олег расслабленно крутил руль, негромко звучали динамики, почти не заглушая шум двигателя и работающего на второй скорости вентилятора. Кондиционер, так удививший советских граждан, легко справлялся с забортной температурой и делал путешествие в знойный день, плавно переходящий в не менее знойный вечер, лёгким и даже приятным. Выходить из машины после прибытия в пункт назначения совершенно не хотелось.