Окись серебра - Виктория Александрова

что в нашем королевстве у дворян не принято праздновать его с размахом, как это делают простолюдины. Мы с Генрихом, конечно, обменялись подарками и выпили по бокалу вина, но сейчас мне кажется, что этого мало. Мы ведь могли бы украшать свои замки еловыми ветками, зажигать свечи и загадывать желания, петь и танцевать под лютню и арфу…

Ты бы могла сыграть для меня на арфе, София. Я помню, как чудесно у тебя это получалось.

Почему-то Новый год у меня ассоциируется именно с тобой. Возможно, это связано с теми временами, когда я, будучи замужем за твоим дядей, жила в вашем замке. Мы с тобой однажды устроили небольшой праздник для нас двоих: я подарила тебе новую книгу стихов знаменитого менестреля, а ты связала для меня чудесные розовые рукавички. Розовый мне не идёт, но я всё же до сих пор храню их как память. И до сих пор от всего сердца благодарна тебе за этот милый подарок.

Потом мы тихонько, чтобы не разбудить всю нашу башню, пели песни о зиме, и они звучали очень трогательно даже без сопровождения арфы. Даже с моим фальшивым подпеванием… Хотела бы я услышать их снова — конечно, в твоём исполнении. Прошло уже много лет, некоторые из них я забыла, хоть и, видит Бог, забывать не хотела. Но их вытеснили из памяти дела моей земли, заботы о замке, налогах, хозяйстве, семье… Хотелось бы мне и сейчас быть такой же наивной и беззаботной, как тогда. Но это невозможно.

София, милая, я бы многого хотела тебе пожелать — и любви, и удачи, и благополучия… Несмотря на то, что любви в твоей жизни и так хватало, лишней она никогда не бывает. Я не жалею, что решила свести тебя и Хельмута. Вы очень красивая и гармоничная пара, кажется, что вы были созданы друг для друга. После встречи с тобой он очень изменился: поубавил спеси, самолюбия, дерзости… Ох, ладно, не буду говорить плохо о твоём муже. Он на самом деле никогда не был плохим человеком, но после вашей свадьбы стал хотя бы добрее и заботливее, и я рада, что ты так на него повлияла. Это лучше в первую очередь для тебя.

Да, я бы многое ещё могла вспомнить и многого хотела пожелать тебе, моя родная, но…

Я никогда не отправлю это письмо, а ты его никогда не получишь. Сейчас я допишу его, подожду, когда высохнут чернила, и брошу в камин. Оно не будет запечатано и отправлено с гонцом к югу от Эори, в Даррендорф. Оно не будет прочитано и сохранено в фарфоровой шкатулке на память. Потому что с миром мёртвых связаться невозможно.

Мне остаётся только молить Бога о упокоении твоей души и верить, что ты наблюдаешь за нами с небес.

После того, как ты оставила нас весной, я не нахожу себе места, изнывая от тоски и чувства вины. Конечно, Генрих поддерживает меня, и оба мы поддерживаем Хельмута, но всем нам очень тяжело без тебя. Тяжело, больно и пусто. И ты уже никогда не споёшь балладу о зиме под переливы арфы, никогда не свяжешь для меня пару розовых рукавичек, никогда я не увижу твоей нежной улыбки и не поймаю тёплый взгляд зелёных глаз.

Ты прости, что я пишу о своей боли в письме, которое начала с поздравлений. Но, как я уже сказала, я верю, что ты следишь за нами с неба, и, возможно, видишь, что я всё ещё помню тебя как живую… и что эта светлая зима, этот искрящийся снег, эта бьющаяся полночь, знаменующая приход Нового года, не позволяют мне о тебе забыть.

С любовью, Кристина.

Новый друг

1399 год от Великого Затмения, конец сентября — начало октября

День выдался безоблачный, но холодный — солнце светило ярко, хоть и почти не грело. Из-за этого выходить из дома не очень хотелось, хотя Нижний город так и манил шумом и весёлой суетой… Винсент смотрел на него из окна своей комнаты, и улицы напоминали ему реки, в разные стороны разливающиеся из одного истока — Эори.

Нижний город был гораздо обширнее и оживлённее, чем городок у подножия Эдита, который, в свою очередь, напоминал скорее большую деревню. Тем не менее, городок рос с каждым годом, и теперь его развитие было под ответственностью Винсента… Да и не только городка, но и всего феода, что достался ему по воле отца.

Винсент вздохнул, опершись руками на подоконник. Он очень скучал по дому, ибо никогда надолго его не покидал, а его пребывание в Эори длилось уже почти две седмицы — и это не считая времени, потраченного на дорогу… Достаточно долгий срок, а Винсент не привык отлучаться из Эдита дольше, чем на пару-тройку дней. Ездить ему было особо некуда, охоту он не любил, даже соколиную, в гости его не звали (наверное, могли бы позвать, но Джейми его не брал), а дипломатические поездки к соседям и сюзерену всегда совершал сначала отец, потом брат, а Винсент оставался дома. И он привык к этому дому, привык находиться там всегда, не выпускать из виду прочные каменные стены Эдита, пусть даже и не всегда эти стены сулили ему безопасность.

Именно в Эдите он постоянно переживал разного рода боль: боль от потери брата и осознания того, что его смерть никак нельзя предотвратить… Боль от тех унижений и оскорблений, что так и сыпались из уст Джейми по самым ничтожным поводам или даже без повода… Боль от мыслей о собственной никчёмности и слабости — даже после того, как Винсент смог дать отпор брату и прогнать его прочь из Эдита и своей жизни. Он постоянно думал о том, что должен был сделать это раньше, должен был защитить Натали, что он не имел права бояться Джейми, когда рядом была она… Кажется, девушка боялась его гораздо меньше, а Винсент вёл себя как последняя тряпка.

Но теперь поздно сожалеть. Брат отправился в изгнание, Эдит перешёл во власть Винсента, а Натали стала его невестой — они поженятся через пару дней. Уже почти закончены все приготовления к свадьбе, оставалось лишь дошить наряды. Натали едва ли не каждый день ходила к швее примерять платье, но Винсент по традиции этого платья видеть права не имел. Сам он тоже навещал портного, которого ему посоветовала леди Кристина, сказав, что это, по её мнению, лучший портной всего Нижнего города. Конечно,