Милорд (СИ) - Баюн София

На краю коробки, вцепившись в картон, висел мертвый котенок, совсем маленький, может за неделю до смерти впервые открывший глаза. Свалявшаяся белая шерсть казалась мокрой, пасть с тонкими полупрозрачными зубами была оскалена, а в пустых глазницах, ушах и серой глотке деловито копошились черви. Но шуршали не они, а второй котенок — живой. Он лежал в углу и скреб разлохмаченный угол коробки, пытаясь выбраться.

— Надо же, дружок, а ты сегодня победитель, — хрипло сказал Виктор, поднимая котенка на ладони. Тот не смог даже открыть слипшиеся от гноя глаза, только раскрыл пасть и тут же закрыл, не издав ни звука. Котенок был серым.

Скрипнула дверь, и ему пришлось обернуться. Котенок бессильно царапал его ладонь.

Оксана стояла на пороге, закутанная в пушистый розовый халат. Виктор видел его впервые, и он вызывал стойкое отвращение. Полина стояла у нее за спиной, положив руки ей на плечи, и смотрела прямо ему в глаза. Виктор впервые ответил ей тем же, преодолевая спазматически пульсирующую тошноту.

На него смотрели его собственные белые глаза. Он не мог вспомнить, какого цвета они были раньше — Полина всегда держалась в тени, смотрела под ноги и опускала ресницы.

— Ну и что вы стоите в проеме, — проворчала Лера, протискиваясь к Виктору и тут же с визгом отпрыгивая от коробки. — Что за херня?! Что это за херня, Вик?!

— Котяточки, — участливо ответил он, протягивая ей руку. — Смотри какой. А тебя не сильно-то смущало такое соседство, а? — Виктор поднял глаза на мать.

Полина кивнула и улыбнулась — совсем как он, одними уголками губ. Виктор не выдержал и отвел взгляд.

— Она хотела, чтобы ты ее любил, — тихо сказала она, и ее голос звучал четко как никогда до этого. — А ты ее не замечал.

— Мама, ты что, все знала?! — Лера переводила осоловевший взгляд с Виктора на Полину, а потом возвращалась к котенку. — Мама, ты-то зачем в это полезла?!

А Ника явно все поняла. Она стояла у косяка, и ее глаза сияли так, что казалось, от ее взгляда, направленного Полине в затылок, должны были дымиться волосы. Виктор не видел ее такой счастливой даже когда прикидывался Милордом.

Полина не ответила, только крепче сжала Оксану за плечи.

— Чья была идея? — спросил Виктор.

— Моя, — одновременно ответили они, и это было первое слово, которое он услышал от Оксаны с ее возвращения.

«Скажи, что Оксана ни за что бы не додумалась до такого», — подсказал Мартин.

— Твоя, — Виктор в упор смотрел на мать, — это была твоя идея. Эта дура бы не додумалась.

— Неправда! — Оксана дернулась из-под руки Полины, и она с трудом удержала ее. — Это я придумала! Мама помогала, говорила, как надо, — она метнула быстрый взгляд на коробку. — А сначала сомневалась! Говорила, не смогу человека убить, да, мама? Я сказала, что все смогу, и котят приносила…

— Зачем ты хранила эту дрянь дома? — Виктор по-прежнему не смотрел на сестру.

— Может, мне тоже было одиноко, — пожала плечами Полина.

— Тогда на кой черт ты заморила животных в коробке?!

— Забыла, — улыбнулась она. — Не заметил — я не очень-то умею заботиться.

Виктор с ужасом смотрел на ее лицо, поражаясь, как раньше не замечал в нем свои черты. Он всю жизнь так боялся стать похожим на отца. Приехав в город, стал тренироваться по нескольку часов в день, панически боясь набрать вес. Но до этого момента ему и в голову не приходило, что на самом деле он похож на мать — высокую, костлявую женщину с бесцветными волосами, сгорбившуюся у Оксаны за спиной, как оберегающий призрак.

Некстати вспомнилось мятое зеленое платье, которое она надевала, пытаясь казаться хорошей матерью.

— Ты не хотел меня слушать, — тихо сказала Полина, продолжая улыбаться его улыбкой. — Никто не хотел меня слушать… кроме нее, — она поправила пластырь у Оксаны на шее. — Она хорошая девочка. Чуткая.

— Почему вы с отцом развелись? — Виктор завороженно следил за ее пальцами. Полина подняла руку и что-то нарисовала в воздухе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Анатолий был порядочный ублюдок… но я думала, мне с ним будет проще, чем без него, — мягкое движение кисти — белой, похожей на бабочку в темноте, — а потом он стал пить и совсем перестал следить за руками. И однажды обнаружил, что ему все время хочется спать.

— Это ты?..

— Что ты, сынок, — рука вздрогнула и очертила короткую волну. — Я всегда любила море. Разве человек, который любит море, может быть плохим?

Мартин обернулся к Мари. Она щурилась, глядя в проем, но в глазах читался ужас. Сигарета упала ей на колени и тлела, прожигая бархат, и Мартин быстро стряхнул ее. Мари стянула перчатку и сжала его руку ледяными пальцами. Он накрыл их ладонью.

Виктор, повторяя его движение, накрыл ладонью котенка.

— Ты убила девочку? — спросил он у Оксаны, которая с отчаянием смотрела на него снизу вверх.

— Я думала, ты испугаешься! Будешь беспокоиться за меня, мы наконец-то станем как семья…

— Ты понимаешь, что тебя не поймали только потому, что никто и подумать не мог, что такая мелкая дрянь, как ты, на такое способна?!

Оксана часто закивала, и на ее лице расцвела самодовольная улыбка, сделавшая ее еще больше похожей на отца.

— Я знаю! На маленьких девочек думают в последнюю очередь!

— Куда нож дела? — почти нежно спросил Виктор, думая, какой из вопросов имеет значение, и что подумают в милиции, когда найдут в реке правильно убитую девушку.

— Выбросила…

— Куда?

— В речку, рядом с Майей…

— Вся в отца, — устало сказал Виктор, проводя кончиками пальцев по липкой кошачьей шерсти. Там, под холодным, холодным, влажным и до абсурдного хрупким, часто билось кошачье сердце. — Такая же тупая сука… Говоришь, ты ее воспитывала?

Лера ошеломленно смотрела на сестру, плотно сжав губы и не замечая, что по лицу катятся слезы.

— И Дмитрия ты убила? — он машинально потянулся туда, где обычно лежало портмоне.

— Он нам угрожал… я пришла к нему домой и на пороге заре…

— Дверь хоть закрыла?

— Нет…

— Нож куда дела?

— В речку, где…

Она осеклась и замолчала — в тишине раздавался странный, прерывистый звук, похожий на приглушенный кашель.

Мартин сразу обернулся к Мари, но она только покачала головой.

Ника сидела в проеме, словно нарочно — в позе Мартина, и хрипло смеялась, прикрывшись манжетой. Поймав взгляд Виктора, она только показала пальцем сначала на него, а потом на Полину, и продолжила смеяться, уже совсем без звука, запрокинув голову и закрыв глаза руками. Она вздрагивала в полной тишине, нарушаемой только гулом мух под потолком, и Виктору на миг показалось, что все это — подогретый наркотиками бред.

— Ты должен был волноваться, — нарушила тишину Полина, на которую выходка Ники не произвела никакого впечатления. — Но ты не взял ее с собой, хотя я слышала, как она просила…

— Конечно. Потыкать в человека ножом много мозгов не нужно, правда? А вот похищение… впрочем, я знал женщину, которая справлялась с такими спектаклями гораздо лучше, — Виктор отвернулся и открыл окно, чувствуя, что задыхается. Мимо лица тяжело пролетела муха.

— Но ты ведь вернулся. Понял, что тебе все-таки не все равно, — тихо ответила Полина. Лера протяжно всхлипнула.

— Я думала… если ты и узнаешь, то будешь мной гордиться, — тихо сказала Оксана, а Виктор никак не мог заставить себя осознать это нежное выражение, с которым на него смотрят глаза его отца. — Я могу быть как ты!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Слова дернулись в сознании электрическим ударом. «Как ты»? Если все его преступления, все грехи выглядели так же — проще не ставить Мартину условий, а просто выстрелить себе в голову.

Виктор закрыл глаза. Сколько раз он напивался и исповедовался Лере, не обращая внимания на мать и младшую сестру? Сколько раз он сам закладывал в них эту мысль, и как мог ни разу не подумать, что они все же одна семья?