Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Но война не являлась кульминацией сотни лет медленной агрессии, как заявил Смэтц в своем «боевом кличе». Она не стала результатом и капиталистического (а еще в меньшей степени, еврейского) заговора. Конечно, многие из тех, кто имел долю в рудниках и железных дорогах (эти интересы пострадали из-за новой ветки к заливу Делагоа), хотели модернизировать Трансвааль. В частности, они намеревались создать хорошо налаженную, организованную в соответствии с современными требованиями дешевую экономику. Но добиться этого было маловероятно при «средневековой расовой олигархии»[1278], которую возглавлял президент «из палеолита»[1279].

Поэтому акционеры настаивали на исправлении ошибок и устранении несправедливости по отношению к ойтландерам (иностранцам), надеясь, что Британская Южная Африка поглотит бурские республики. Однако историки-марксисты неправильно заявляют, будто «мотивом и движущей силой англо-бурской войны было золото»[1280]. Некоторые инвесторы и дельцы, занимавшиеся золотом, выучив урок набега Джеймсона, заняли выжидательную позицию. Другие предпочитали мир и прибыль с Крюгером.

Более того, Солсбери и Чемберлен, как и новый верховный комиссар Южной Африки сэр Альфред Милнер, в первую очередь беспокоились из-за политической и стратегической мощи. Они считали, что необходим контроль над всей Южной Африкой, потому что без этого Британия потеряет ключевую военно-морскую базу в Саймонстауне. База находилась на одном из самых важных в мире торговых путей и, как выразилось Военное министерство, окажется невозможно «создать Гибралтар из полуострова с мысом Доброй Надежды»[1281].

Милнер оказался «британским расовым патриотом»[1282] со страстью к имперской консолидации. Он был наполовину немцем. Этот человек проявил абсолютную беспринципность.

Милнер рос в бедной, но благородной семье, завоевал почти все возможные призы в Оксфорде, а подготовился к жизни губернатора колонии или доминиона, работая барристером, журналистом и гражданским служащим. Перед тем, как стать начальником Управления налоговых сборов, Милнер управлял финансами Египта. Этот чиновник казался моделью умеренности, «безопасным и надежным человеком с разумом независимого депутата британского Парламента»[1283].

Но под полным чувства собственного достоинства экстерьером скрывалась пылкая и страстная натура.

Милнер был высок и широк в плечах, с узким лицом, с усами, серыми, глубоко посаженными глазами, обаятельной улыбкой. В дальнейшем, при работе с ним, Чемберлен сожалел, что забыл совет, данный кем-то даме, на которой загорелась одежда: «Оставайтесь как можно более спокойной»[1284].

В Лондоне Милнер содержал тайную любовницу, с которой ездил на велосипедные прогулки. Помогая в кампаниях «Пэлл-Мэлл газетт» в защиту чего-либо или походе против чего-либо, он обычно восклицал: «Как забавно!»[1285]

В Кейптауне Милнер продвигал имперские интересы в «духе Торквемады — безжалостно, непреклонно, фанатично»[1286]. Он выучил голландский язык, что позволило ему всесторонне и тщательно разобраться с позицией африканеров. Он уведомил лидеров буров о том, что предстоит война[1287]. Он же сказал Чемберлену, что должность верховного комиссара — это боевой пост[1288].

Милнер помог убедить министра по делам колоний в том, что богатый полезными ископаемыми Трансвааль (возможно, при помощи Германии или даже Франции) будет представлять угрозу для британского господства в Южной Африке. Из-за маленьких размеров бурских республик этот страх может показаться абсурдным. Но империи склонны страдать от парадоксальной формы паранойи. Беспокойство по поводу уязвимости увеличивается в пропорции к их размерам. Как точно заметил Стед, чем более похожим на волка становился Джон Булль, тем больше он беспокоился из-за того, что «люди могут принять его за овцу»[1289].

Однако после набега Джеймсона Трансвааль «покупал оружие и боеприпасы в достаточной мере, чтобы перестрелять все армии Европы»[1290]. И ответ Крюгера на вопрос, почему ему требуется такой арсенал, едва ли успокаивал: «О, кафры, кафры и подобные им типы!»[1291]

В самом конце последнего года мира Уильям Батлер, ставший командующим британскими войсками в Южной Африке, увидел еще одно угрожающее предзнаменование на небе. Он стал свидетелем полного затмения луны, которая, как казалось, «была накрыта окровавленной скатертью». Она отбрасывала такой жуткий свет, что земля выглядела, словно кладбище ночью[1292].

Но в 1899 г. Милнеру, которого некоторые рассматривали, как покрытого броней Бартла Фрера, а другие — как карманного Бисмарка, — не требовалась никакая астральная помощь. Он и без нее запланировал курс на агрессию. Его тактика состояла в использовании китландеров для получения контроля над Трансваалем — или через получение ими голосов избирателей, или при помощи силы. Во время совещания в Блумфонтейне в июне, которое один из чиновников Милнера сравнил с «пустой болтовней с непокорным вождем», Крюгер понял их намерения. Со слезами на глазах он воскликнул: «Вы хотите нашу страну»[1293].

Премьер-министр и министр по делам колоний предпочли бы, чтобы президент капитулировал. Но как сказал Солсбери, они были вынуждены столкнуться с Крюгером на «нравственном поле», умело подготовленном Милнером и джингоистами, которые его поддерживали[1294]. Однако верховный комиссар, который делал для начала войны больше чем кто-либо, был просто впереди своих политических хозяев на родине. Чемберлен, который хотел получить убедительный «казус белли», формальный повод к началу войны, одобрил его зажигательное донесение с утверждением о том, что к ойтландерам относятся, словно к рабам. Солсбери дал знать Милнеру, что «главное — дать хорошо понять в Африке, что боссы — мы, а не голландцы»[1295].

Однако Солсбери и Чемберлен беспокоились, что драчливость Милнера оскорбит общественное мнение на родине. Поэтому, когда президент Трансвааля, признавая, что военных действий не избежать, выпустил ультиматум в октябре 1899 г., британский премьер-министр был рад, что освобожден от задачи объяснять своему народу, почему Британия вступает в войну. Но, позволив Британии представить себя жертвой агрессии, Крюгер пожертвовал постоянным пропагандистским преимуществом ради временного военного преимущества.

Бурский план кампании, согласно формулировке Яна Смэтца, состоял в мобилизации нации (две бурские республики могли собрать 45 000 вооруженных бюргеров), чтобы ворваться в Наталь до прибытия британского подкрепления. Смэтц, который последовательно был юристом, солдатом и государственным деятелем, сказал Крюгеру: «Страну ждет ужасающая кровавая баня, из которой наши люди выйдут или изможденными и поредевшими, став дровосеками и водоносами для ненавистной нации, или победителями, основателями республики африкандеров, тянущейся от Столовых гор до Замбии»[1296].

Он надеялся на победу при помощи иностранцев и деморализации британцев. Однако буры после триумфальных наступлений, в результате которых британские гарнизоны оказались под осадой в Мафекинге, Кимберли и Ледисмите, вскоре были вынуждены перейти к обороне.

Верховное командование буров, возглавляемое Петрусом Жубером, проявляло осторожность. Только один военачальник обладал какими-то реальными знаниями военного дела, да и он получил их у Карлайла, прочитав о жизни Фридриха Великого. Но все равно противники оказались еще более неумелыми и неприспособленными, причем в такой степени, что среди буров ходили анекдоты о смертной казни за убийство кем-либо из них британского генерала. Милнер сожалел об очевидной неуязвимости большинства старших офицеров для вражеских пуль.

Такая галерея военного гротеска оказалась непроницаемой для исторической реабилитации. Имелся глупый и медлительный Буллер с телегами, в которые были впряжены волы, с домашним скарбом, включая оснащенную всем необходимым кухню и железную ванну. Имелся бледный и страшный, словно мертвец, Гатакр (известный, как «Прогнутая Спина»). Он изматывал своих солдат горячими страстными обращениями и хозяйственными работами. Имелся Уоррен со стеклянным глазом, который считал, что его людей следует «представить»[1297] противнику перед тем, как разрешать сражаться. Был страдающий бессонницей Харт, чьи фатальные маневры отражали, как сказал один младший офицер «неугомонность, суету и беспокойство впавшего в детство старого дурака»[1298].

Леопольд Эмери в «Истории войны в Южной Африки в "Тайме"» заявил: ничто не удивляло более, чем презрение, которое военачальники буров демонстрировали по отношению к своим противникам, кроме того факта, что почти всегда оно было оправдано.