Правда выше солнца - Анатолий С. Герасименко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Долго… я? – выдохнул он, когда чёрные кометы убрались восвояси.
Локсий аккуратно свернул свиток, отложил в сторону и развернул следующий.
– Сегодня десятый день гекатомбеона. С тех пор как тебя подобрала Орсилора, прошло два месяца.
– Два месяца! – хотелось вскрикнуть, но вышло хриплое кукареканье, как у старого петуха. Локсий кивнул, не отрываясь от свитка. Кадмил откашлялся и уже тише спросил:
– Орсилора? Подобрала?
Свиток проворно скрутился в спираль, почуяв свободу. Локсий сложил пальцы домиком и впервые посмотрел в глаза Кадмилу.
– Тебе очень повезло. Дважды. Во-первых, я в тот день вернулся с Батима, хотя собирался пробыть там ещё неделю. Во-вторых, после того, как ты вломился в эфесский храм, жрецы Орсилоры доложили ей о твоём безобразном поступке. Она, понятное дело, рассвирепела. Пустилась за тобой вдогонку с детектором магического поля, летела до самого Пирея. И отыскала. Ты был уже мёртв, остывал. Орсилора связалась со мной, описала ситуацию. Я пошёл за тобой в Разрыв, а она тем временем перенесла тело и голову сюда, на Парнис, и сложила всё в биокамеру. Вытребовав для этого у меня допуск в лабораторию.
«Я пошёл за тобой в Разрыв»… Кадмилу вспомнилось небо, полное острых звёзд, серый песок, опасные чёрные стебли, вьющиеся по земле. Батимские боги называли это место «Разрывом». Временная обитель душ, область посмертия, откуда ещё можно вернуть умирающего. Можно вернуть – если ты бог. Настоящий бог, такой, как Локсий. «Это уже во второй раз, – с трудом признал Кадмил. – Он спас меня дважды».
Он попытался улыбнуться и качнул головой. Затылок откликнулся на движение новым лавовым потоком.
– Орсилора сложила меня в биокамеру? Кха… Неслыханная доброта. Не иначе, хотела дождаться, пока я оживу… Кха-кха! Чтобы открутить мне башку… Кх-ха!! Собственными лапами.
Локсий хмыкнул:
– Вполне вероятно. Она была в страшной ярости, я её такой не видел с тех пор, как... Гм, ну, в общем, давно.
Кадмил снова откашлялся. Кажется, ему становилось лучше. Жар, что расходился от шеи до поясницы, утихал, к ногам возвращалась подвижность. Порой начинало частить сердце, но на это, пожалуй, и вовсе не стоило обращать внимания. Стрела, пущенная с нескольких шагов в грудь, знаете ли, не слишком хорошо влияет на сердечный ритм.
Локсий задумчиво смотрел на Кадмила, крутя большими пальцами. Взгляд был одновременно строгий, отстранённый и какой-то оценивающий. Это пугало куда больше криков и жутких иллюзий. Которых Кадмил ждал уже чуть ли не с нетерпением.
– Я... – он сглотнул насухую. – Со мной всё нормально?
Локсий пожал плечами.
– Думаю, да. Надо бы провести осмотр, но, судя по тому, что ты сам ходишь и разговариваешь, клинически ты более-менее здоров.
О, дивная манера замолкать тогда, когда больше всего ждут продолжения!
– Но? – не выдержал Кадмил.
Локсий испустил долгий вздох и откинулся в кресле.
– Я ограничил твои возможности. Сделал слабее. Хочу, чтобы ты перестал носиться как угорелый и творить бесчинства. Чтобы посидел на месте, подумал и сделал выводы.
Сердце пропустило удар и запрыгало с удвоенным рвением, разгоняя по жилам огонь. В глазах всё поплыло, разъехалось, завертелось. Кадмил сжал кулаки, так что отросшие ногти впились в ладони.
– Вы сделали меня слабее? Как? За что?
Локсий внезапно оскалился. Хватил по столу кулаком:
– За что? За что?! Ты хоть понимаешь, что мог спровоцировать политический скандал? Орсилора имела право пойти на Элладу войной! И только в счёт старой дружбы этого не сделала. Больше того: она тебя спасла! Но, конечно, потребовала, чтобы ты понёс наказание. И я не вправе был ей возразить.
Пейзажи на стенах затянуло сплошной бурой мутью. Кадмил мельком глянул на потолок. Статуи были там – многоногие, с роговыми отростками, с клешнями, лепились к светильникам, готовые напасть. Он перевёл взгляд на лицо Локсия и вздрогнул: узоры перетекали по коже верховного бога, сходясь в жуткие маски, личины ярости.
– Что вы сделали? – хрипло спросил Кадмил.
Локсий сердитыми, резкими движениями рук скомкал в кучу разбросанные по столу свитки. Выругался, смахнул свитки на пол.
– Тебя пришлось собирать по частям, – гневно проговорил он. – Буквально. У меня был полный доступ ко всем жизненным функциям. Я воспользовался этим в твоих же интересах, чтобы ты не вогнал себя в могилу. Опять.
– Что вы сделали? – спросил Кадмил снова. Горло перехватило, он осёкся. – Что я… теперь могу? И чего не могу?
Локсий шумно выдохнул.
– Ты не можешь летать, пользоваться «золотой речью» и становиться невидимым, – сказал он. – Я оставил тебе повышенную способность к регенерации. И умение накапливать пневму. Без этого не удалось бы восстановить тело. Но зарядным ложементом тебе пользоваться запрещено, имей в виду.
Лава затопила голову, ударила в поясницу, дошла до ступней. Кадмил зажмурился, глубоко дыша, ожидая, пока станет легче.
К тому времени, как он открыл глаза, Локсий успел подобрать один из свитков и с отвращением вглядывался в начерченные жрецами-аналитиками диаграммы. Узоры на коже побледнели. Картины вновь изображали мирные пейзажи. На статуи Кадмил решил не смотреть – сама мысль о том, чтобы повернуть голову, вызывала судорогу.
– Это навсегда? – спросил он.
– Посмотрим, – проронил Локсий. – Как покажешь себя. Увижу, что ты достоин снова стать богом – возможно, верну что-нибудь из умений. Но пока ты сумел продемонстрировать только глупость и безответственность.
Кадмил молчал, пытаясь осознать услышанное. Не может летать. Нет «золотой речи». Нет невидимости. Фактически, он стал обычным смертным. То, к чему привык с детства, что считал естественным и даже недостаточным для настоящего бога – всего этого больше нет.
А главное – как же теперь без пневмы?! Без зарядного ложа, без подпитки, без чистейшего, высшего наслаждения?..
Может, напомнить Локсию о заслугах? Объяснить, ради чего спланировал операцию, рискнул жизнью?
– Что с алитеей? – выдавил Кадмил. – Мой план сработал? Культ дискредитирован? Удалось очернить Семелу?
Локсий сделал неопределённый жест, будто бы огладив воздух перед собою:
– Что до Семелы – вышло в точности, как ты хотел. Весть о ритуалах с мёртвыми младенцами разошлась по всем Афинам. Теперь
