Правда выше солнца - Анатолий С. Герасименко

раза Спиро побеждал. Оба раза после драки их высекли плетьми. До плена Спиро был учителем борьбы на островке Кефалиния – и, похоже, отменным учителем. Он запросто избегал атак Акриона, уворачивался, оставляя вместо себя пустоту, оказывался вдруг за спиной, ловил болючим захватом, валил наземь, упирался в сведённые лопатки острой коленкой. Неудивительно: на стороне Спиро был двадцатилетний опыт и постоянные тренировки. А на стороне Акриона мог оказаться лишь страстный гнев, проклятие Пелонидов.

Но проклятие так и не вырвалось на волю – ни в первый раз, ни в другой. Порой Акриону казалось, что он вообще потерял способность разражаться ужасными вспышками гнева. Наверное, это было к лучшему.

– Ну ничего, деточка, – сюсюкая, продолжал Спиро, – тебе Гермесик поможет. Из Тартара вернётся и поможет.

– Отвали и сдохни! – взорвался Акрион. – Я тебе рассказывать-то не хотел! Ты всё сам из меня вытянул!

Спиро покатился от хохота.

– Вестник богов! – смеялся он. – Развёл тебя на кражу статуи! Спёр, припрятать хотел, а потом его же подельники самого и зарубили! А тебя – в рабство! Ну ты осёл, пацан!

Акрион вскочил и в бешенстве зашагал по солнцепёку – прочь, куда угодно, только бы подальше от этого зубоскала. Когда их привели в школу, Акриону не с кем было даже перекинуться словечком: большинство рабов говорили на тирренском, который он учил в музической школе, но успел здорово позабыть. Так отрадно было встретить соотечественника! Они поболтали пару дней, урывками, между изнурительными упражнениями, беготнёй и сном. Истосковавшийся по эллинской речи Акрион размяк, разоткровенничался и сдуру открыл Спиро свою тайну. С той поры ему не было покоя от издевательств.

– Слышь, ты богам-то помолись, – донёсся сзади голос Спиро. – Вдруг у тебя хер в волшебный ксифос превратится, и ты им всех до смерти затрахаешь!

Акрион вбежал в оружейную. Знаками потребовал у раба тренировочный меч. Выходя, споткнулся о порог, едва не упал.

Стражник у входа схватил за плечо:

– Сэру, фурте пул?

«Стой, куда собрался?» – понял Акрион.

– Лине мастарна баттуэрэ, – выдавил он по-тирренски. И прибавил на родном языке, боясь, что его не поймут: – Учиться драться…

Стражник осклабился.

– Лине млакас, маним. Учись лучше, мертвец.

Поднимая с каждым шагом облачка рыжей пыли, Акрион ушёл в дальний угол двора. Выбрал чучело из тех, что не успели окончательно размочалить утром. Встал в стойку и принялся метелить соломенного врага тупым мечом в ожидании, пока рука не онемеет от ударов, а лёгкие не запросят пощады.

Зачем только открылся этому криворожему поганцу? Спиро сразу поднял Акриона на смех. Три года назад он потерял семью во время урагана на Кефалинии и с тех пор не верил, что богам есть какое-то дело до смертных. А любого, кто полагал иначе, считал дураком. Акрион в глазах Спиро был трижды дурак: из-за того, что верил в доброту богов, из-за того, что дал себя обвести вокруг пальца ложному Гермесу и, наконец, из-за того, что до сих пор упорствовал в своих заблуждениях.

Меч свистел, раздваивая воздух.

На песок падали клочья соломы.

Чучело крякало при каждом ударе, пружинило на врытом в землю шесте.

«Это испытание, – думал Акрион, сжимая скользкую от пота, дурно сработанную рукоять. – Боги хотят, чтобы я проявил волю. «Нам интересно, как вы сами решите действовать». Так говорил Кадмил… Возможно, для этого всё было подстроено так, будто Кадмила убили? Может статься, он на самом деле жив и сейчас наблюдает за мной с Олимпа вместе с Аполлоном? Как-то сложно, однако. Он мог бы просто сказать: всё, дальше сам, отныне я тебе не помощник. Послушал бы я? Разумеется. Но при первой же серьезной опасности схватился бы за амулет и попросил о помощи Феба. Наверное».

Он перевёл дух. Взял меч в левую – вдруг ранят, и придётся сражаться слабой рукой?

Снова полетела солома.

«Ведь Киликий предупреждал: любой шаг в компании бога может оказаться испытанием. Вот оно, испытание. Я – царский сын и царь Эллады. Избранник богов. А быть избранным – не значит идти легким путём. Вспомнить Геракла. Вспомнить Персея... Да. Я обязательно сбегу! От меня зависит судьба всей страны. Я просто должен выжить и вернуться. Чтобы покарать тех, кто меня предал. Занять трон, который мне принадлежит. Да! Да!»

Хрипло дыша, Акрион отступил от чучела – верней, от нескольких пучков соломы, которые чудом ещё держались на столбе. Выронил на песок погнутый меч, упёрся в колени. По животу и рёбрам, оставляя следы на пыльной коже, стекал пот.

«А если я и не тот, кем себя считаю... Тогда всё равно сбегу. Вернусь домой – мама и папа, должно быть, уже все глаза выплакали. Боги, как же я по ним тоскую. Только бы увидеть их ещё раз. Только бы не умереть на потеху толпе. О, дай мне только сил, Аполлон. Дай мне сил».

– Всем строиться, мертвецы! – раздался вдалеке протяжный крик Меттея.

Акрион подобрал меч, смахнул с шеи пот и потрусил по горячему песку к оружейной. Что-то случилось? Почему их собирают? Вокруг тоже все бежали: лудии спешили на построение, стражники занимали места по углам двора, рабы сломя голову носились между столовой и казармами. Даже Меттей торопился куда-то, резво ковыляя на кривых ногах и обмахиваясь краем плаща.

Едва Акрион успел встать в строй, как послышалось сиплое пение бронзовых труб. Двое рабов, едва не падая от усердия, проворно раскатали прямо по земле пушистую ковровую дорожку, конец которой пришёлся аккурат ко входу.

Створки ворот дрогнули и медленно поползли в стороны. Все замерли: лудии в строю, рабы под навесом казармы, стражники у стен и на постах, устроенных в высоких башенках.

Меттей степенно прошествовал по ковру и застыл, протянув вперёд руку с растопыренными пальцами.

– Славься, дорогой кузен Тарций! – выкрикнул он. – Приветствую тебя сердечно!

В ворота вступила небольшая процессия. Сперва, бренча оружием, вошли телохранители-копейщики. Полированная бронза доспехов сверкала так, что Акрион зажмурился – и то продолжал видеть под веками сполохи. Затем показались рабы, которые несли высокие носилки, забранные ослепительно-белой тканью. Носилки опустились наземь; из них, сопя, выбрался исключительной толщины человек – вероятно, тот самый Тарций, которого Меттей назвал кузеном (если, конечно, Акрион верно перевёл слово «ати-рува»). Наконец, последними во двор вступили трое лучников с короткими мечами на поясах – и тут же разошлись в стороны, взяв хозяина в безопасный треугольник.

Тарций был одет намного богаче Меттея.