Мемуары - Теннесси Уильямс

Целый год, не меньше, я отходил от постановки в «Лисеуме». Подозреваю, что и до сих пор не отошел, и что мои слабые потуги закончить «Знак Батареи Красного Дьявола» и еще одну пьесу, «Это есть» — только шрамы, оставшиеся от годовалой раны и долгого, изнурительного кровотечения.

Внезапно человек может собраться и снова начать жить — другой альтернативы, кроме смерти, в моем случае нет…

Я неожиданно начал корректировать то, что с течением времени осознал, как главный структурный изъян «Предупреждения малым кораблям» — длинный монолог бармена Монка непосредственно после длинного монолога Квентина, сценариста-гомосексуалиста — самого эффектного места в пьесе; поскольку значение пьесы — в словах, речь Квентина является кульминацией, по крайней мере — первого акта. За последние несколько дней я сделал три варианта, написал Монку начальный монолог и заставил его открывать бар. Это придало пьесе форму: она начинается с того, что Монк открывает свое заведение один, напуганный своей стенокардией, а в конце закрывает его, согласившись на компанию — faute de mieux[89] — жалкой, всеми заброшенной Вайолет, которую в конце ему удается заставить принять душ.

Я понимаю, насколько я, как драматург, старомоден в своем стремлении к классической форме, но меня это нисколько не смущает, поскольку я чувствую, что отсутствие формы почти всегда — если не всегда — так же не удовлетворяет публику, как не удовлетворяет меня. Я продолжаю считать «Кошку» лучшей из моих длинных пьес, потому что в ней соблюдено классическое единство времени и места, и по-королевски величествен Большой Па. Хотя здесь я противоречу сам себе. Я ведь часто писал о людях вообще без всякого величия — по крайней мере, на поверхности. Я писал о «маленьких людях». Но действительно ли они «маленькие»? Иногда я думаю, что существует только маленькое понимание людей. Живущий, чувствующий с такой интенсивностью человек не может быть маленьким — если измерить всю его глубину, то окажется, что любой из этих «маленьких людей» живет так напряженно, что я могу это напряжение использовать, как писатель.

Была ли Бланш «маленьким человеком»? Конечно, нет. Она была демоническим созданием, интенсивность ее чувств оказалась слишком высока для нее, чтобы не соскользнуть в безумие. А мисс Альма? Она была «маленьким человеком»? Конечно, нет. Ее страсть придала ценность всей драме — как и опере Ли Хойби.

Делайте из парадоксов моей жизни, что хотите — я честно попытался придать им смысл.

Да, это правда — я борец, и проделал долгий путь от Сент-Луиса — но в моей жизни был длинный период поражений — когда ушел Фрэнки. Я почувствовал тогда, что моя жизнь кончена, как и его, и отказался от борьбы. Теперь все по-другому. У меня появилось желание продолжать, и есть много новых проектов.

О Господи — я говорю, как Никсон!

Здесь мне хотелось бы описать — короче, чем этого требует драматичность события — мой вояж в Бангкок в 1970 году. Я отправился в это путешествие благодаря причудливому недоразумению — меня должны были там прооперировать по поводу предполагаемого рака груди, а операцию не мог провести никто, кроме хирурга Его Величества короля Таиланда.

Во время моего долгого и спонтанного круиза по Средиземноморью в начале того года я заметил у себя под левым соском маленькую припухлость. Она не болела и не привлекала моего внимания. Но вскоре я посетил Новый Орлеан и консультировался у одного знаменитого врача по поводу состояния моего сердца. Он тоже заметил припухлость на моей груди.

Врач заявил мне: «Карцинома груди крайне редко встречается у мужчин, но и редкое когда-нибудь случается».

Я заверил его, что в этом я с ним полностью согласен.

Он посоветовал мне изменить мои планы, немедленно предпринять поездку в Бангкок и удалить там опухоль. Но мне больше хотелось длительного путешествия, а моя решимость отправится на Восток подкрепилась заверениями одного друга, что он лично знает королевского хирурга, и что тот непременно примет меня в качестве пациента.

Американский врач очень расстроился из-за моего еще одного трансокеанского круиза, означавшего отсрочку операции, но я был непоколебим и в начале осени отправился в чудесное путешествие по Тихому океану, омрачала которое только все увеличивающаяся опухоль и перспектива подвергнуться операции в сказочном городе Бангкоке.

Корабль «Президент Кливленд» по пути заходил в несколько портов, включая Гонолулу, и, как мне кажется, именно в Гонолулу я в некоем прибрежном местечке принял пару лишних коктейлей «маи-таи» и открылся каким-то разговорчивым людям, что в конце путешествия я, может быть, подвергнусь операции по поводу рака груди.

Меня очень удивила суматоха, которую эта вскользь высказанная перспектива вызвала в Иокогаме, нашем следующем порту. Немедленно после швартовки меня окружила толпа фотографов, репортеров и переводчиков.

Пока меня слепили вспышки, переводчики все время кричали: «Это правда, что у вас рак, мистер Уильямс?»

Заход в Иокогаму продолжался всего несколько дней, и там произошла моя последняя встреча с Юкио Мисимой. Пока корабль стоял в порту, я поселился в отеле, и Юкио заехал ко мне однажды, чтобы вместе поужинать.

Сейчас мне кажется, что он в то время уже решился на акт харакири, осуществленный через месяц или два, когда я был еще в Бангкоке. Я заметил, когда он вошел в бар отеля, вокруг него была атмосфера напряжения и тяжести, заставившая меня понять, что он уже решился на этот акт, который совершил не по политическим соображениям — из-за того, что рухнули старинные традиции Японии — а потому, что чувствовал: завершив свою трилогию, он как художник завершил свой главный труд.

Меня очень тронуло, что больше всего его заботило мое пристрастие к алкоголю, хотя во время ужина я выпил только один коктейль и немного вина. Он позвонил мне на следующий день и попросил меня внимательнее отнестись к моим алкогольным привычкам…

После Иокогамы мы зашли в Гонконг. Оттуда я вылетел в Бангкок. Остановился в отеле «Ориент» и занял номер, освященный тем, что до меня его занимали Ноэл Коуард и Сомерсет Моэм.

Новость о моем (предполагаемом) раке долетела и туда. Только я успел устроиться в своем люксе, как мне позвонила хозяйка отеля и сказала, что репортеры ждут меня для пресс-конференции в обеденном зале на первом этаже.

Это было правдой. Длинный стал был занят взволнованными журналистами, переводчиками и операторами.

Первый же вопрос был таков: