За огнями маяков - Геннадий Баннов

На улице разноголосый гвалт. Перрон, как всегда, полон народу, шевелится, шумит, смеется и восклицает на разные голоса. Из недр его появляются спешащие к подножке вагона две девушки. Две, обе! Вместе с Верой — его Леночка, ура!

Олег больше никого не видит, отставив чемодан, протягивает руки. К груди его она припадает, всхлипывает. Русые ее волосы шевелит ветер, она поднимает голову:

— Как тебя долго не было! — Прелестные, мокрые от слез глаза ее останавливаются на нем. — Соскучилась, изболелась, — шевелит губами. — А ведь еще год, целый год!

— Переживем, не расстраивайся, — он шепчет.

С другой стороны ее подружка Вера:

— Тебе, Олег, помочь? Дай чемодан.

— Не надо, справлюсь сам.

В автобусе Вера отстала от них, потерялась — не обиделась ли? Теперь они глядят друг на друга — не наглядятся, беспричинно улыбаются. Вперебой вспоминают детали прошлогодних прогулок: как стоя, например, под луной на покачивающемся подвесном мосту через овраг читали друг другу стихи, рассказывали занятные истории. Вспоминали и смеялись, смеялись.

— Мне, вообще-то, надо бы в общежитие! К ребятам, — от встрепенулся. — Поди, кто-нибудь остался на лето…

— Какое еще общежитие! Дома тебя ожидают папа, мама, Санька. И я сколько ждала!..

— Ну, успокойся. Я ведь на всякий случай.

— Да шибко-то я не расстраиваюсь. Только никакого случая не будет.

Прошли мимо общежития железнодорожного техникума, миновали разрушенную церковь, по переулку вышли к овражку с дурно пахнущей речкой Сутолокой. Поднялись в горку. Вот знакомые дворы. Этот Верин, а вот Леночкин! Загремела цепь — подбежала собака. Стала скулить. Леночка заговорила — сразу успокоился, ждет. Олега Джульбарс узнал, но ласки не удостоил. К Леночке ткнулся в колени.

— Джуличка ты мой хороший.

Санька вылетел, расставил руки — Олег его подхватил, закружил. Отец Петр Игнатьевич и Леночкина мама вышли на крыльцо, поздоровались, сказали: «С приездом!»— и проводили в дом.

Стол, как и прежде, стоял в середине большой горницы, был накрыт, похоже, ждали гостей. Олег разделся, умылся, с улыбкой поглядев на Леночку, приобнял ее.

— Ну, что, граждане, — хозяин провозгласил, — давайте за стол. С дороги оно будет как раз.

Все шевелились, Олегу было указано место, он, садясь, вспоминал детали случившегося в дороге, в его рассказе они казались смешными, Леночка укатывалась от смеха.

— Ну, с приездом, молодой человек, Олег Иванович. Давайте выпьем за твой приезд, за возвращение.

Не сразу, но предложение хозяина, было одобрено. Выпили. В ход шла холодная закуска: селёдка, зелень. И начинались разговоры.

— Ну как, Олег, пролетел твой первый год службы? Понравился тебе Сахалин?

— Не заметил, как он пролетел. Работа, спорт, люди вокруг. Люди такие же, как здесь. Только пьют побольше.

— Деньги есть — и пьют, — вставил Петр Игнатьевич.

— Зима там, — продолжал Олег, — не так сурова. На юге вообще тепло. Снегу, правда, выпадает много.

— Вот как! И на юге, и на севере бывал?

— На Крайнем Севере, в Охе, нет, не бывал. А на юге часто. Работал-то я в середине острова, в Александровске. Часто бывал и в Южно-Сахалинске.

— Костюмчик, вижу, приобрел, — хозяин кивнул на вешалку, где висел пиджак. — Значит, в магазинах там все есть.

— Есть. На Сахалине все есть.

— Ну-ка, ну-ка, — вступила в разговор Ленина мама, трогая костюм. — Сшит как хорошо!

— В мастерской заказывал.

— Дорогой, поди, материал-то?

— Даже не знаю, Наталья Федоровна. Это мне сделали подарок. Премия будто бы.

— Да-а? У-у! — одобрила Ленина мама.

Леночка рассматривала Олега красивыми глазами. В них созревал вопрос: за что? На немой ее вопрос Олег отвечал:

— За подготовку юношеской команды боксеров. За успешное выступление.

И стал глядеть в одну какую-то точку на полном яствами столе. Испытывал неловкость: пришлось хвастать… И потихоньку нанизывал на вилку на резанные огурцы, помидоры. Ел, хрустел. Наталья Федоровна между тем принесла на блюде дымящиеся пельмени.

— Это вот настоящие, сибирские. Такие мы с Гошей ели во Владивостоке. Не наелись, правда, но взяли с нас — ого! Это, видать, за скрипку да за цыгана, который, не переставая, пел.

— Ну, давайте кушайте, пока горячие. И за Владивосток, где не наелись.

После обеда встал Олег, открыл чемодан, достал завернутый в бумагу сверток, протянул Леночке со словами: «Это тебе». Она не трогалась с места, держала руки по швам, только внимательно разглядывала, угадывала ли, что там такое.

— Крепдешин! — развернув, воскликнула. — Ну, придется идти в мастерскую. А? Ты не составишь мне компанию?

— Компанию, так компанию.

И стали собираться. Смотрели на часы, что-то доставали: сумочку, сеточку, по поводу чего-то советовались, над чем-то смеялись. Он видел, что она довольна. Как же, составит ей компанию. Идти рядом, внимать друг другу, держаться за руки. Одним словом, быть вместе!

Да, в альбоме разглядывали модели платьев, советовались. Оказалось, он ничего не понимает в платьях: она выбрала модель по своему вкусу. Заказала, сняли с нее мерку.

На улице Сталина зашли в ювелирный, велел примерить кольцо. И купил.

На обратной дороге шли по знакомому подвесному мосту через овраг.

— Узнаешь? — спросила.

— Узнаю. Остановимся?

— Давай. Может, стихи вспомним.

— Сейчас? Но сейчас неудобно — вон люди идут.

Шли неторопливо, слегка, в такт колебаниям моста, покачивались. Опираясь на его руку, говорила, не торопясь, с паузами:

— Удивляюсь тебе, Олег: таким спортом занимаешься, боксом. Тренер даже… Отмечен премией, как лучший. Но в тебе не умирает любовь к поэзии. И тонкость отношений. И еще стеснительность!

Он помолчал, глядя в даль.

— Говорят, будет так. Любимые у всех на виду будут стихи читать и целоваться. Во мне же, должно быть, больше прошлого, чем будущего. О чем я, конечно, жалею.

— Дорогой мой… — Она сжала ему руку. — Не жалей. Останься таким, какой есть. И я перестану удивляться.

— И будешь любить?

— Да! Да! Люблю и не хочу тебя никуда отпускать!

— Но мы же должны, разъехаться должны. Еще на год, по крайней мере…

— Нет, я с тобой!

— А ты хорошо подумала?

— Лишь бы ты был рядом. Университет бросать мне жалко, да учиться можно и заочно. Когда вместе, все будет хорошо.

Он затаенно вздохнул.

— Ну теперь можно ехать на Сахалин. Осталось совсем немного.

— А что осталось?

— Совсем немного. Мелочь.

— А именно?

— Сходить в ЗАГС, расписаться.

— Ух ты! — вспыхнула, опустила глаза. И подняла их опять. — А что? Или слабо?

…Через две недели, после заезда в Тюмень, к его родственникам, они, как муж и жена, возвращались на остров Сахалин.