Приди и помоги. Мстислав Удалой - Александр Филимонов

Он еще раз посмотрел на неподвижное лицо посла, круто повернулся и зашагал к обрыву — спускаться к ладьям. Никита последовал за князем. Сзади снова начался шум — наверное, все спешили высказать татарам что-нибудь пообиднее, пока послы не уехали. Князь и мечник, пройдя до обрыва сто шагов, уже приготовились сойти на крутой песчаный откос, когда вдруг шум за спинами изменился: теперь это были не звуки общей ругани, а вопль и визг, перемежаемые глухими ударами.

Князь остановился, обернулся.

— Никита! — сказал он удивленно. — Что это? Бьют их, что ли?

— Бьют, — подтвердил Никита, вглядываясь. Там, где только что стояло гордое посольство, окруженное плотной толпой, была видна та самая сутолока, что бывает при драке. Исчезло куда-то и татарское знамя. Совершенно ясно было — послов бьют. Мстислав Мстиславич, вынимая меч на ходу, побежал к месту драки.

— Стой! Стой! — кричал он. — Не трогайте их!

Никита бежал за князем и понимал, что бегут они напрасно — ничего уже не остановишь и не исправишь. Слишком знакомыми были крики, раздававшиеся из толпы, — так кричат, только когда смерть приходит.

И точно — все послы лежали уже убитыми. Немногие из татар успели вытащить оружие, а воспользоваться им не удалось никому из них. Когда Мстислав Мстиславич подбежал, над побоищем нависла растерянная тишина, князья и дружинники, принимавшие участие в убийстве, убирали мечи, переглядывались. Перед князем Мстиславом расступались, опускали глаза.

Он подошел к самому старшему здесь — Мстиславу Романовичу, гневно приступил к нему:

— Ты куда смотрел? Почему не остановил?

— А что с ними — обниматься надо было? — чересчур громко закричал Мстислав Романович. — Они соглядатаи, а не послы! Насмехаться приехали!

Мстислав Мстиславич махнул рукой, повернулся и пошел обратно. Злился на себя: послов надо было проводить, подождать, пока не уедут. При нем не решились бы на такое беззаконие. Послов убивать — последнее дело. И Мстислав Романович хорош — не сам ли отдал приказ начать резню? Теперь, однако, война уже может считаться начавшейся. Проходя мимо лежащих на земле трупов, он не удержался и внимательно рассмотрел: куда им попало. Раз уж предоставился такой случай — надо было узнать, где у татарских доспехов уязвимые места. Это пригодится.

Даниил Романович догнал тестя.

— Не сердись, князь Мстислав. Так уж получилось. — сказал он виновато. — Разозлились все. Ну и я тоже не выдержал — уж очень они на нашей земле по-хозяйски разговаривали. Коня татарского — хочешь?

— Не хочу. Конь у меня свой есть, — Мстислав Мстиславич все еще был рассержен — Передай князьям, что выступаю, не стану ждать никого. Пусть тоже не мешкают Сейчас ладьи отправлю — и пойду. Возле Олешья буду всех ждать. Князья-то, поди, победу будут праздновать? — язвительно сощурился он на Даниила. — Как же — вон сколько врагов одолели! Ты не с ними ли?

— Нет, — смутился Даниил Романович. — Я лучше с тобой пойду.

— А пойдешь, так собирайся, князь Даниил. Коней татарских еще добудешь А этих не бери.

Даниил Романович, кивнув, убежал к своему стану. Мстислав Мстиславич спустился к ладьям. Там уже все было известно об избиении татарских послов и шел горячий спор — правильно их убивать или нет. Откуда узнали? Во всяком случае, разговоры следовало прекратить и трогаться. В пути договорят. Все же Мстислав заметил, что большинство осуждает этот неблагородный поступок, как и он сам А поскольку осуждать действия князей можно было только князьям — то он тут же прекратил разговоры и строго приказал воеводам начинать движение Тысяча ла дей с ополченцами, отдаваясь течению реки, под возбужденный гомон множества голосов медленно и тяжело двинулась с места.

Проводив плавучее войско, Мстислав Мстиславич незамедлительно выступил вслед за ним со своей дружиной, галицким конным полком и обозом Даниил Романович, чей стан тоже был свернут, присоединился к тестю Они вдвоем были первыми Другие пока оставались на месте, но ни к кому из князей Мстислав перед выступлением не стал подходить: что сразу за ним начнут трогаться — он и так знал, а больше разговаривать было не о чем.

Даже с Даниилом не хотелось поначалу говорить. На душе у Мстислава Мстиславича было сумрачно. Вместо радостного подъема он чувствовал только желание уйти подальше отсюда. Нехорошо начался поход — с низкого дела. Как его ни оправдывай, как ни объясняй, что убийство послов вызвано справедливым гневом, — ничем не оправдаешь.

Он знал, что вскоре чувство стыда уйдет, вытесненное другими заботами. На войне случается много такого, о чем хочется поскорее забыть — и забываешь.

Так и получилось. Постепенно Мстислав Мстиславич вновь ощутил себя бодрым и готовым к справедливой битве. Много помог этому Даниил Романович — глядя на него, Удалой словно заражался молодым желанием боя, нетерпением встречи с татарским войском. В самом деле — скоро грянет невиданное сражение, и что тогда будут эти десять убитых татар по сравнению с бескрайним полем, устланным трупами? Никто о них и не вспомнит.

Полки галицкие и волынские двигались без особой торопливости — чтобы не слишком отрываться от остальных. Но в то же время старались не задерживаться в пути, и через два дня нагнали воевод Держикрая и Юрия Домажирича: течение Днепра, словно вдосталь набушевавшись на порогах, здесь уже было слабым, почти неподвижным, и ладьи шли медленно. От воевод узнали, что несколько раз на берегу появлялись татарские отряды — небольшие, судя по всему — разведывательные. До стычек с ними не доходило, хотя у многих галичан чесались руки. Пустив несколько стрел, татары пропадали в степи.

Дальше решили двигаться вместе — для надежности. Мстислав Мстиславич велел обозу тоже подтянуться и быть все время на виду. Отставший от войска обоз — легкая добыча для татар, которые, судя по рассказам, умели появляться из степи внезапно.

Больше их не видели — в течение нескольких дней, что войско двигалось вниз по течению Днепра, в степи ему не встретился никто. До самого Олешья степь казалась пустой — только изредка взлетит из травы стая журавлей да промелькнет вдали кем-то потревоженное оленье стадо. Два или три селения, встретившихся войску, тоже оказались пустыми. Небольшие поля и огороды вокруг них были засеяны. но люди ушли, забрав с собой весь скот и утварь. — спасались от надвигающейся беды. Вид брошенных селений подействовал на Мстислава Мстиславича: он приказал разбивать стан и дожидаться подхода основных сил. В ночь выставил усиленные дозоры, спать велел не раздеваясь и при оружии.

На следующий день пришли смоляне с Владимиром Рюриковичем. Потом — Мстислав Романович, а вслед за ним войска стали подходить густо Через три дня снова появился над Днепром целый город, а скопления лодей и насадов на воде напоминали большие острова. Отсюда надо было ходить в степь и искать противника.

На совете право первым начать поиск Мстислав Мстиславич выговорил себе и Даниилу, как прибывшим на место раньше всех. Остальное войско решили просто держать в готовности и двинуть, когда придет пора. Не шутка поднять такую громадину — более восьмидесяти тысяч воинов насчитывало союзное ополчение.

Все шло хорошо. Немного огорчала, правда. Мстислава Мстиславича размолвка с Мстиславом Романовичем — ее пока не удавалось преодолеть Киевский князь дулся на Удалого, сердился за тот небольшой, но строгий разнос, учиненный ему при всех после убийства послов. Считал, что его честь задета. А Мстислав Мстиславич так не думал: о чести надо было раньше заботиться, когда на твоих глазах творится постыдное дело, а ты ему не препятствуешь.

И они, два пожилых уже человека, сидели на советах подальше друг от друга, гордо встряхивая головами, если приходилось встретиться взглядом. Что вызывало у молодежи неуважительные смешки и улыбки, скрываемые, однако, от обоих старших князей.

Последнее перед началом военных действий совещание решили закончить товарищеским — не пиром, конечно, а обедом на открытом воздухе. Многие думали, что, выпив слегка, оба князя помирятся — неладно начинать общее дело, будучи в ссоре. И уже челядь забегала, уставляя расстеленные на траве скатерти блюдами и кубками, когда прискакал из степи дозорный.

С коня слезать, падать в ноги — не стал, в походе такое разрешалось. Крикнул сразу всем:

— Отряд едет! Татарский! Опять посольство!

И, поскольку его больше ни о чем не спросили, хлестнул коня и ускакал обратно — не то любопытствовать, не то показывать послам дорогу.

Они вскоре подъехали на своих коротконогих мохнатых лошаденках. Пятеро, снова при белом знамени с птицей и конским хвостом. Один из послов, ко всеобщему удивлению, выглядел совсем не по-татарски, да и одет был не так: лазоревый, шитый золотом кафтан его, переливавшийся на солнце, был этому человеку явно мал — распахнут и лишь на толстом животе стянут простым кожаным поясом. Сапоги были тоже явно чужие, с сильно загнутыми вверх носами, а вместо шлема или шапки — колпак из сыромятины с двумя крыльями, закрывающими уши.