Эвита. Женщина с хлыстом - Мэри Мейн

Выборы состоялись через пять дней, 11 ноября, и Перон был переизбран шестьюдесятью шестью процентами голосов. К кровати Эвы принесли специальную урну для бюллетеней, чтобы она – одна из четырех миллионов аргентинских женщин, голосовавших впервые в жизни, – могла подать свой голос. Прежде чем Эву положили в клинику, она записала речь, которую транслировали в последний день кампании.

«Не голосовать за Перона, – сказала она, – значит не голосовать за Аргентину. Я говорю это потому, что чувствую: поступить иначе – значит предать страну». Она сказала, что 11 ноября будет духовно сопутствовать каждому шагу каждого избирателя. «Я стану следовать за вами, словно тень, повторяя вам на ухо, повторяя вашей совести имя Перона – до тех пор, пока вы не опустите в урну свой бюллетень – как послание любви и веры и верности лидеру народа». Она закончила словами: «Пусть каждый голос перонистов 11 ноября будет молчаливым криком из глубины аргентинской души: «Моя жизнь – за Перона!»

Эва Дуарте де Перон умерла 26 июля 1952 года, менее чем через год после того, как на Авенида де Хулио было объявлено перед народом, что она баллотируется в качестве кандидата в вице-президенты. Для нее этот год был исполнен мучений. После операции несколько раз она появилась на публике: в первый раз, когда было объявлено о победе Перона на выборах, и парни из ГКТ устроили факельное шествие от Пласа де Майо вдоль Калье Флорида и по проспекту Освободителя Сан-Мартина – когда-то известному как Авенида Альвеар – к президентской резиденции; там Эва ненадолго появилась на балконе в кресле на колесиках. Ее последний выход состоялся 4 июля 1952 года на инаугурации Перона на второй срок.

Несмотря на то, что народ продолжал настойчиво молиться о ее выздоровлении и всем было ясно, что Эва тяжело больна, в прессе замалчивалась серьезность ее положения. Перед камерами она старалась выпрямиться в кресле, в храброй попытке показать свою былую энергию, но, как только их убирали, в изнеможении откидывалась на спинку. У нее не хватало сил даже на то, чтобы играть роль мученицы.

После ее смерти перонистская пресса сообщала, что, несмотря на боли, она кричала докторам, что не хочет умирать, что Перон и народ нуждаются в ней и что в самом конце она позвала Перона и заставила его поклясться, что он никогда не покинет «людей без пиджаков». Эта информация вполне может быть перонистской пропагандой, но с легкостью может и оказаться правдой, потому что Эва слишком долго жертвовала реальностью ради фантазий и безоговорочно, словно самые преданные из ее последователей, верила, что она и Перон избраны судьбой для спасения человечества.

За несколько дней до ее смерти Перон наградил ее «Ожерельем Сан-Мартина»; этот знак отличия предназначался для руководителей государства и давал Эве, не имеющей соответствующего чина, право на погребение с президентскими почестями. В ожерелье было семьсот бриллиантов, изумрудов и рубинов в золотой и платиновой оправе. Это была последняя ее драгоценность.

Когда она умирала, у ее постели были мать, брат и три сестры, Перон и члены кабинета. В тот вечер радиостанции Буэнос-Айреса прервали вещание, и вице-секретарь министерства информации исполнил свой «скорбный долг объявить, что в восемь двадцать пять сеньора Перон, духовный лидер нации, ушла от нас». Это сообщение повторялось каждые пятнадцать минут, в перерывах звучала траурная музыка. Кабинет министров заявил, что на два дня любая политическая деятельность будет приостановлена. В стране был объявлен тридцатидневный траур. Во всех церквах звонили колокола, и Аргентина на пять минут погрузилась в молчание.

Было решено, что в парке Палермо будет воздвигнут мавзолей из мрамора и бронзы, размером больше Статуи свободы, и что копии его появятся во всех провинциальных городах. На его строительство членам ГКТ предложили внести свою зарплату за 22 августа – в дальнейшем этот день стал известен как День отречения. Белый саркофаг был провезен сквозь рыдающие толпы к зданию министерства труда, где Эва царствовала в течение шести лет. В первый день собралось столько народу, что по меньшей мере три человека погибло в давке и более двух тысяч получило увечья. Женщины в истерике бросались целовать остекленный гроб; чтобы сдерживать толпу, были призваны войска. Перон объявил, что погребальный обряд откладывается до тех пор, пока не будет наведен порядок вокруг министерства труда.

В течение трех дней в Буэнос-Айресе вся коммерческая деятельность приостановилась, были закрыты магазины и рестораны, на улицах исчезли такси, в новостях сообщалось лишь о ходе траурных церемоний. В первоклассном отеле «Плаза» постояльцам приходилось самим застилать постели и довольствоваться одной трапезой в день – купить еду было невозможно. Но для продавцов цветов наступил звездный час, и даже в магазинах вскоре уже не хватало цветов для венков, которые наводнили министерство труда и дюжинами лежали вокруг здания, намокая под дождем.

В сенате и в эфире Эву называли Мученицей Труда, Защитницей покинутых, Защитницей рабочих, Путеводной звездой для детей. Было решено, что теперь и всегда 26 июля будет днем траура, что теперь и всегда все члены Перонистской партии будут носить черные галстуки на всех торжественных церемониях, что каждый день делегация школьников будет возлагать цветы к ее саркофагу и у ее гробницы всегда будет стоять почетный караул из двадцати рабочих.

Эвита умерла в тридцать три года, словно бы по воле античного Рока. Такая смерть более всего приличествовала ей. Эва всегда верила в свою судьбу, и эта вера давала ей силу. Когда-то она заявляла, что станет величайшей актрисой мира. Об этом грезило множество девочек, но судьба и случай, ее неослабная энергия и безжалостность даровали ей роль, которая далеко превосходила все мечты. Она стала самой любимой и самой ненавидимой женщиной своего времени, самой могущественной, самой легендарной и, вероятно, самой богатой женщиной в мире. Ей были оказаны все возможные почести, кроме лишь канонизации. Папа отказал ей в этом, но Эва умерла с верой в то, что она – святая.

Эпилог – 1977

Я вернусь, и я вернусь в миллионах…

Эта книга была написана в 1952 году, но история Эвы не окончилась с ее смертью. Даже спустя двадцать пять лет она не оставила свою страну. Страстные слова, которые она произносила в эфире, прорастали среди раздоров, словно драконовы зубы. Ее имени было достаточно, чтобы аргентинец пошел против аргентинца, перонист против перониста.

В Пероне угадывалась та самая столь свойственная южноамериканцам апатия, скорее духовная, нежели физическая, которая заставляет пожимать плечами и повторять: «Что же делать!» Он не был настолько азартным игроком, чтобы идти ва-банк: среди политиков он был скорее лукавым игроком в покер, который держит за манжетой козырной туз. В 1945 году, когда Перон жаловался на неудобства тюремной жизни на острове Мартин Гарсия, именно призывы Эвы подняли «людей без пиджаков» на его поддержку. До самой смерти она была той динамо-машиной, которая снабжала его энергией. Теперь, когда она ушла, его твердость поколебалась. Еще до того, как был окончен мавзолей, ставший для тела Эвы домом в вечности, Перон был отправлен в ссылку.