Эвита. Женщина с хлыстом - Мэри Мейн

Я должна была прийти сюда, чтобы сказать спасибо ГКТ за Лавры, которыми они наградили меня, которые для меня – самое дорогое напоминание о рабочих Аргентины. Я должна была прийти, чтобы сказать спасибо рабочим и ГКТ, которые посвятили этот славный день простой женщине.

Я должна была прийти, чтобы сказать вам, как я всегда говорила, что нам необходимо бдительно следить за всеми направлениями нашей борьбы. Опасность не миновала. Враги народа, Перона и нашей patria не спят. Необходимо, чтобы каждый рабочий Аргентины бодрствовал и не спал, потому что враги работают под тенью предательства и подчас прячутся за улыбкой или за протянутой рукой. Я должна была прийти, чтобы поблагодарить всех моих возлюбленных «людей без пиджаков» со всех уголков нашей patria, потому что 28 сентября вы умели рисковать своими жизнями ради Перона. Я была уверена, что вы будете знать, как знали это и раньше, каким образом действовать, чтобы оградить Перона. Враги Перона и родины уже давно знают, что Перон и Эва Перон готовы умереть за народ. Теперь они знают, что народ готов умереть за Перона.

Сегодня я прошу вас только об одном, товарищи: публично поклясться защищать Перона и бороться за него, и мы должны кричать нашу клятву в течение минуты, чтобы звуки ее могли достигнуть самых отдаленных уголков земли».

После этого толпа разразилась громогласным ревом: «Моя жизнь – за Перона! Моя жизнь – за Перона!», который, если и не достиг самых отдаленных уголков земли, то вполне мог быть услышан в тюрьмах Вилья Девото и Сан-Мигель. Когда крики сменились тишиной, Эва продолжала:

«Я благодарю вас, товарищи, за ваши молитвы о моем здоровье. Я благодарю вас от всего сердца. Я надеюсь, что Бог слышит мольбы народа моей родины, и потому я смогу скоро вернуться в бой и продолжить свою борьбу вместе с Пероном – за вас, и с вами – за Перона до самой моей смерти.

Я никогда не хотела и не хочу ничего для себя. Моя слава есть и всегда будет щитом для Перона и флагом моего народа, и даже если на этом пути мне суждено терять по капле свою жизнь, я знаю, что вы соберете все их во имя мое и, словно флаг, понесете их к победе.

Я знаю, что Бог – с нами, потому что он всегда остается с униженными и презирает гордость олигархов, и потому победа будет за нами. Раньше или позже мы добьемся ее, мы заплатим за нее столько, сколько потребуется, и кто должен будет пасть во имя ее, тот падет.

Мои «люди без пиджаков», я хотела бы сказать вам многое, но мои доктора сказали, что я не должна говорить. Я оставляю вам свое сердце и говорю вам, что я уверена, и это – мое главное желание, что я вскоре снова вернусь в эту битву, с удвоенными силами и удвоенной любовью, чтобы бороться за эту страну, которую я люблю так же сильно, как люблю Перона. Я прошу вас только об одном: я убеждена, что вскоре снова буду с вами, но если из-за моего здоровья не смогу, помогите Перону, будьте верны Перону так же, как были верны до сих пор, потому что это означает быть верным patria и самим себе. И те «люди без пиджаков», которые живут в пределах нашей страны, должны знать, что я обнимаю их и прижимаю к самому сердцу, и я надеюсь, что теперь они понимают, как сильно я их люблю».

Достаточно было взглянуть на Эву во время этой церемонии, чтобы убедиться в ее искренности; она сама убедила себя в том, что является «Леди надеждой и состраданием», любящей всех и любимой всеми. Но любовь, в которой она клялась, должно быть, была горька, потому что она пронзала, жгла и наполняла болью ее душу.

5 ноября доктор Пак снова приехал в Буэнос-Айрес; здесь он жил в полной изоляции, ему не позволяли общаться даже со своим другом, американским послом мистером Эллсморсом Банкером. Стало известно, что 3 ноября Эву перевезли в клинику президента Перона, весь второй этаж которой, как говорили, был отведен лично для нее; за несколько месяцев до этого больница уже была фактически закрыта, так что оставалось лишь обставить ее с подобающей роскошью. На соседних улицах начали собираться толпы, молившиеся за выздоровление Эвы, но их жаркие молитвы были не вполне искренни и добровольны; позднее некоторые фирмы Буэнос-Айреса сообщали, что им было приказано выделить для этого мероприятия столько сотрудников и необходимого транспорта, сколько требовалось. Все торжественные мероприятия перонистов были отменены, о выздоровлении Эвы каждый час служились мессы. Папе Римскому посылались телеграммы с просьбами о личном заступничестве, сенаторы, депутаты, государственные чиновники молились так, словно весь город был поражен чумой. Но в основном вся эта любовь к Эве была всего лишь частью перонистской кампании, ее болезнь нещадно эксплуатировали агитаторы, и все это было настолько ко времени, что кое-кто подумывал, не откладывали ли ее операцию специально, чтобы, взбудоражив чувства голосующей публики, дать Перону огромное преимущество на выборах. Эвину идею мученичества, не менее важную составляющую ее болезни, чем раковая опухоль, всячески превозносили, не особенно заботясь о душевном здоровье больной, подобно тому, как в эпоху средневековья недобросовестные священники эксплуатировали видения и экстатические состояния умалишенных девушек.

6 ноября Эве удалили матку. Ходили слухи, что, ложась под наркоз, она воскликнула: «Viva Peron!» Операцию проводил доктор Пак, присутствовали доктор Рикардо Финочиетто, директор клиники, доктор Хорхе Альбертелли, известный гинеколог, и доктор Рок Иззо, директор медицинской школы при университете Буэнос-Айреса. Судя по всему, аргентинские специалисты не хотели сами оперировать Эву, поскольку не были уверены в благополучном исходе. Операция длилась три часа и двадцать минут, и наконец было объявлено, что рак по возможности удален. И снова Эва почти наверняка не знала о присутствии доктора Пака, потому что он вошел, когда она была уже под наркозом, и уж наверняка не подозревала, что проводил операцию именно он. Приехав в декабре, доктор Пак получил премию за свои исследования в области изучения рака, и примерно в то же время было сделано подношение доктору Финочиетто, причем в такой форме, что это давало основание именно его считать главным хирургом. Вероятно, таким образом от общественности хотели скрыть тот факт, что для операции был приглашен иностранный специалист; вполне возможно, что Эва так до самого конца и не знала, кто именно удалял опухоль.

Выборы состоялись через пять дней, 11 ноября, и Перон был переизбран шестьюдесятью шестью процентами голосов. К кровати Эвы принесли специальную урну для бюллетеней, чтобы она – одна из четырех миллионов аргентинских женщин, голосовавших впервые в жизни, – могла подать свой голос. Прежде чем Эву положили в клинику, она записала речь, которую транслировали в последний день кампании.