Человек системы - Георгий Арбатов

Думая потом об этих событиях, я представлял себе, что из четырех человек, принявших решение, двое не предвидели его последствий (Брежнев – из-за болезни, Устинов – из-за крайней ограниченности). Но для Громыко и особенно Андропова это просто непростительно, даже если отвлечься от глубочайшей аморальности решения, думать лишь о голом интересе государства. Пожалуй, немалую роль сыграло как раз то, что дорожка была протоптана, начиная с Анголы, где и родилась иллюзия о больших возможностях использования в политике военной силы.

Подводя итог, скажу: своей политикой военных вмешательств и «полувмешательств» в дела целого ряда стран мы во второй половине семидесятых годов помогли сложиться впечатлению о своей стране как об экспансионистской державе, сплотили против себя большое число государств и нанесли серьезный удар по разрядке. Фактически мы подыграли крайне правым в США.

Тем более что одновременно беспрецедентными темпами у нас развертывалось осуществление многих военных программ. Мы в эти годы с полной силой, азартно, мало думая как об экономических, так и политических последствиях такого поведения, бросились в омут гонки вооружений. Включились в нее так, что мне не раз приходило в голову: не руководствуемся ли мы старым сталинским лозунгом: «Догнать и перегнать»?

Почему так произошло, тем более в условиях разрядки, когда начинали приносить первые плоды переговоры об ограничении вооружений, да еще перед лицом растущих экономических трудностей? Я считаю, что логическому объяснению это не поддается.

У меня только один ответ на этот вопрос: возросшая бесконтрольность военно-промышленного комплекса, набравшего силу и влияние и ловко пользующегося покровительством Брежнева, его слабостями и тем, что он не очень хорошо понимал суть проблем.

Он по-особому относился к тем годам своей жизни, которые провел на военной службе, очень ими гордился, считал себя чуть ли не профессионалом, «военной косточкой». Не говоря уж о том, что придавал огромное значение всевозможной мишуре – я имею в виду и серьезно подорвавшую его репутацию страсть к воинским званиям и орденам, особенно военным.

Под стать Брежневу вел себя Устинов, особенно став министром обороны. Он как бы пытался доказать, что штатский министр сможет добиться для военного ведомства даже большего, чем профессиональный военный (до этого, работая в ЦК, Устинов в какой-то мере проверял оборонный комплекс, случалось, спорил с А.А. Гречко, в том числе по вопросам переговоров с США, – это я знаю достоверно). Остальные члены политбюро просто не решались вмешиваться в военные дела (включая Громыко и, насколько я знаю, Андропова).

Болезнь Брежнева здесь тоже сыграла определенную роль. До нее он в ряде случаев все-таки не только возражал, но и вступал в конфликт с военными. Так произошло, например, во время обсуждения Договора OCB-1. На политбюро с возражениями против уже согласованного текста выступил тогдашний министр обороны Гречко, заявив, что он, как отвечающий за безопасность страны, не может дать согласия. Брежнев, будучи председателем Комитета обороны и главнокомандующим, резонно считал, что за безопасность страны отвечает прежде всего он. И это заявление министра обороны задело его за живое, он настоял на положительном решении политбюро, резко одернув Гречко. Потом – об этом Брежнев рассказывал в моем присутствии год-полтора спустя – Гречко приезжал извиняться и признал, что был не прав. На что Брежнев ему – так, во всяком случае, он рассказывал – заявил: «Ты меня обвинил в том, что я пренебрегаю интересами безопасности страны, на политбюро в присутствии многих людей, а извиняешься теперь с глазу на глаз, приехав в Завидово».

Во время визита Д. Форда в СССР в конце 1974 года, когда обсуждались общие рамки Договора ОСВ-2, Брежнев тоже имел длинный, очень острый и громкий спор с военным руководством по телесвязи ВЧ. Об этом я знаю как от наших участников, так и от американцев, рассказывавших, что в решающий момент беседы советский лидер выставил всех из кабинета и чуть ли не час говорил по телефону, да так громко и эмоционально, что было слышно даже через стены и закрытые двери.

Но, в общем, это не меняет ситуации, военному ведомству дозволялось очень многое. Особенно во второй половине семидесятых – начале восьмидесятых годов. И оно этим пользовалось.

Пользовалось на разные лады, начиная с идеологии. В эти годы, по существу, у нас развернулась беспрецедентная пропаганда милитаризма, предпринимались активные попытки милитаризации духовной жизни общества. Шла беззастенчивая спекуляция на священных для советских людей темах Великой Отечественной войны: мемуары, поток художественной литературы (часто ничего общего с художественностью не имевшей, это скорее были ремесленнические поделки), многосерийные художественные фильмы, телевизионные передачи, строительство громоздких, безумно дорогих памятников, введение в обиход всевозможных церемониалов (включая почетные караулы одетых в военную форму, вооруженных автоматами школьников у памятников и солдатских захоронений). Все это на годы захлестнуло духовную жизнь страны. И притом отнюдь не в условиях, когда это оправдывалось бы нависшей над ней военной угрозой, а, напротив, в период разрядки.

Это был явно негативный, но далеко не самый существенный, так сказать, психологический аспект происходившей деформации. Как для экономики, так и для международных отношений более важным было то, что делалось в сфере вооружений. Конечно, многое для нас до сих пор остается секретом. Но и из последних советских публикаций, частично раскрывших военный баланс, и из западных, прежде всего американских, данных явствует, что именно семидесятые годы, начавшиеся с разрядки и достижения нами паритета, были периодом самых интенсивных в послевоенной истории советских усилий по созданию и накоплению всех видов вооружений. Ядерных и обычных, сухопутных, военно-воздушных, морских и любых других. В результате по многим параметрам мы не только достигли абсурдно высоких потолков, к которым подтянули свои вооружения американцы, их военно-промышленный комплекс, но и превзошли их. Это относится к таким важным компонентам обычных вооруженных сил, как численный состав войск, танки, артиллерия, тактические ракеты, многие виды самолетов, подводные лодки и многие другие системы оружия. Что касается ядерных вооружений, то мы превзошли американцев по числу носителей, мегатоннажу и забрасываемому весу стратегического оружия, а также по оружию средней дальности.

Эти лихорадочные усилия по наращиванию сверх всякой нужды количества оружия не только подорвали экономику страны, но и пагубно сказались на наших политических интересах.