Пробуждения - Оливер Сакс

Итак, состояния падения или «срыва» — это не простое и, если можно так выразиться, «нормальное» истощение, обладающее защитными и восстанавливающими свойствами такого рода истощения. Невозможно представить эти состояния и как проявления «защитного торможения», по Павлову, или «защитного выравнивания» — по Гольдштейну. Эти состояния значительно менее доброкачественны, так как представляют собой тотальные отказы, рикошеты или извращения ответа, которые буквально выбрасывают больного на неуправляемую траекторию, соединяющую полюса области их возможного нахождения в «пространстве» [Павлов, говоря о подобных переключениях у экспериментальных животных и больных, страдающих маниакально-депрессивными психозами, ведет речь о «волнах возбуждения, за которыми следует прорыв торможения». Точно так же многие больные говорят о протекающих через их тело волнах, иногда они сравнивают себя с лодкой, которую шторм бросает на волнах вверх и вниз. Такие ундулирующие образы уместны, если отвлечься от представлений о простых синусоидальных волнах и вообразить себе этот волнующийся океан вихреобразного возбуждения в виде пиков гиперболической формы, которые вздымаются вверх с нарастающей крутизной, создавая впечатление потенциально бесконечной высоты. Такие волны, к счастью, отсутствуют в наших земных морях, они служат проявлением сил и пространств несколько необычного типа: возникают только в нелинейных пространствах, для образного представления которых надо приложить немало усилий.].

Противоположностью каждой избыточности является противоизбыточность, и больной перемещается между этими состояниями так, словно находится в среде, напрочь лишенной сил трения: расстояния до полюсов и амплитуда движений постоянно нарастают в пугающей парадигме петель положительной обратной связи, или «антиконтроля», а «промежуточные состояния» (управляющие состояния) стремятся съеживаться и сокращаться до нуля. Стоит только начаться этим онтологическим осцилляциям или реверберациям, как возможность «нормального состояния» становится все меньше, а «промежуточные» состояния наблюдаются все реже.

Почти все мои пациенты, оказавшиеся в такой ситуации, используют образ туго натянутого каната для выражения своего самочувствия. Действительно, этот образ почти верен, ибо эти больные превращаются в онтологических канатоходцев, балансирующих над пропастью болезни, или, прибегая к более знакомой метафоре, ищут островок спокойствия в океане тотальной избыточности. Например, таково было желание измученного Леонарда Л.: «Если бы мне удалось отыскать око моего тайфуна!»

При упорном продолжении таких состояний, а они могут стать весьма и весьма продолжительными, несмотря на отмену леводопы (см., например, историю болезни Рэйчел И.), может происходить дальнейшее расщепление и декомпозиция. При этом избыточность раскалывается на множество плоскостей и аспектов, на резко отличающиеся между собой «эквиваленты» бытия. Например, Эстер И. демонстрировала подобное кристаллическое расщепление и очень четко его описывала. Такое последовательное расщепление приводит к онтологическому бреду, в котором поведение преломляется во множестве плоскостей, мгновенно перескакивая с одной плоскости или аспекта на другую [Размышления об этих кипящих делириозных состояниях, а также о кинематических видениях и «остановках», с которыми эти бредовые состояния могут сочетаться (см. историю болезни Эстер И.), приводят нас к понятию о «внутреннем пространстве», еще более странном и трудном для образного постижения, чем рассмотренные выше искривления пространства. Кинематические феномены демонстрируют нам пространство, лишенное измерений, где имеют место последовательности без пространственных размеров, моменты, не соотнесенные к времени, и изменения, лишенные переходов. Короче говоря, здесь мы переходим в мир квантовой механики.].

Эти рассуждения, как мне кажется, рисуют обобщенную форму или структуру реакций на леводопу. Эти рассуждения не отклоняются от основ физиологической энергетики и экономики. Эти рассуждения позволили выявить в мельчайших деталях различные энергетические и экономические положения или фазы состояния головного мозга и их взаимоотношения, которые в принципе могут стать предметом точного математического анализа и представления.

Введение леводопы является общим лечением, лечением всего организма, лечением, каковое, по мысли врача, должно соответствовать реакциям головного мозга или временным фазам его состояния. Рассуждая теоретически, можно предположить, и практика подтверждает это, что по мере продолжения приема лекарства становится все труднее подобрать адекватный уровень дозировки, соответствующий фазовым состояниям деятельности головного мозга. Дело в том, что уровень дозировки имеет только одно измерение или один-единственный параметр: мы можем увеличить или уменьшить дозу — ничего больше (сюда же относят разбиение дозы на разное количество приемов с различными временными интервалами между ними), но при этом не учитываем, что реакции головного мозга и поведение растекаются по многим измерениям или координатным осям, что делает их неподходящими объектами для описания терминами линейного пространства.

Тот, кто думает или предполагает, что ответ можно «оттитровать» изменением дозы, пытается представить головной мозг обыкновенным барометром, игнорируя его реальную сложность. «Биологическая организация не может быть сведена к физико-химической организации, — напоминает нам Нидхэм, — ибо нет такой вещи, которую можно было бы свести к другой». И действительно, на практике мы обнаруживаем, что, как только пациент вступает в сложнейшие состояния пертурбаций и завихрений, его реакцию на леводопу становится исключительно трудно предсказать, хотя иногда, внутренне, эти реакции вполне предсказуемы. Если начинают развиваться эпизоды акинезии, например, то их выраженность можно иногда уменьшить увеличением дозы леводопы, иногда уменьшением дозы, а иногда и оставлением прежней дозы — все зависит от конкретного больного. Зависит от двух, десяти или пятидесяти переменных, которые сами по себе взаимозависимы и связаны между собой сложным образом.

Дживонс уподобил сложные экономические отношения к погоде, и здесь мы вынуждены прибегнуть к тому же образу: погода головного мозга, или онтологическая погода, этих пациентов становится уникально сложной, полной неупорядоченных нарушений чувствительности и внезапных изменений, которые не поддаются предметному анализу, но требуют целостного рассмотрения, как рассматривают метеорологи мировую карту погоды.

Воображать, что такую метеорологическую ситуацию можно «разыграть», применяя фиксированные формулы и правила наиболее упрощенного вида, это все равно что заставить слепца изобразить на холсте реальную картину мира [Не случайно, что те, кто больше других склонен говорить о леводопе как о «чудо-лекарстве», также склонны к публикации сложных таблиц, формул и правил правильного применения «магического средства». Такие мистические и механистические подходы не только подвергают опасности больных, но и не являются научными в своей основе, так как основываются на неверном подходе к Природе. Творцы таких формул испытывают надменные чувства в отношении Природы: она-де существует только для того, чтобы распоряжаться и править ею, хотя в действительности мы должны испытывать благоговейное чувство и потребность понять ее.]. Для такого подхода надо быть алхимиком или астрологом — «поставщиком» секретов. Это есть «математическая химера, раздувшаяся до невероятных размеров в биологическом вакууме» (если воспользоваться этим образом Хаксли, который тот, перифразировав, заимствовал у Рабле). Нельзя, таким образом, играть в терапевтические игры, каковы бы ни были при этом наши желания, но — в той только мере, в какой они вообще допустимы — в них можно играть «на слух», интуитивно оценивая, что же именно происходит в действительности.

Надо отбросить все предположения и догмы, все правила и формулы, ибо они ведут лишь к безвыходному положению или катастрофе. Надо перестать рассматривать всех больных как безликие реплики и воздавать каждому индивидуальным вниманием, вниманием к тому, как чувствует себя именно этот больной, каковы именно его индивидуальные реакции и склонности. Только таким способом, с больным как равным себе, как сотоварищем, а не как с марионеткой, можно отыскать наилучшую стратегию, выбрать тактику, которую можно немедленно изменить, когда меняется клиническая ситуация. Поскольку «стратегическое пространство» не является простым и сходящимся в одной точке, интуитивное «чувство» является единственным безопасным путеводителем, — а в этом отношении больной подчас значительно превосходит своего врача.