Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром - Василий Звягинцев

«Да, — сказал он себе. — Им-то хорошо. Сейчас 6:35. Часа три они еще проспят, мало им было поезда. А я тут сиди, как дурак. А потом весь день придется таскаться за ними по городу. И вся выгода — бесплатный стриптиз. И даже без музыки. Моим коллегам — частным детективам на Западе — небось побольше платят. Ну да ладно, не корысти ради… Но с Андрея за подтверждение Иркиного целомудрия я слуплю… Если все будет хорошо, — суеверно предостерег он себя. — Еще не вечер…» И отправился искать, где в этот ранний час можно перекусить быстро и недорого.

И он действительно ходил за ними весь бесконечно длинный день, и по центральным улицам, и на «Ракете» до Петергофа, а потом по длинным аллеям парка, а в самом конце дня еще и по линиям и галереям Гостиного двора. Ходил, все больше убеждаясь, что на этот раз Андрей в своих расчетах и предположениях дал маху, потому что если бы пришельцы действительно знали о местонахождении Ирины и собирались ее захватить, то сделали бы это еще утром, за глухими стенами квартиры, а раз такого не случилось, то и дальше ничего не случится.

Но в общем-то все правильно, думал он дальше, известно же, что отрицательный результат — тоже результат, и теперь можно общаться с Воронцовым без опаски.

Ноги у него давно уже гудели, и вообще устал он до крайности, потому что ждать да догонять плохо, как известно, но куда хуже водить кого-нибудь на коротком поводке, так, чтобы и оставаться незамеченным, и по возможности быть рядом на случай чего. Тем более, что Берестин вел себя неспокойно, часто оглядываясь, очевидно, опасаясь того же самого.

Врагу не пожелаешь такой работы. Да еще и без подстраховки, без подмены. И чем дольше все это тянулось, тем длиннее становился счет, который он собирался предъявить Новикову.

Только один раз представился ему случай слегка развлечься. Надо же было такому случиться, что в Гостином дворе, на Садовой линии, где Ирина покупала какую-то женскую мелочь, ею заинтересовался настоящий, серьезный щипач-карманник. Шульгин точно определил момент, когда вор приготовился взять у нее кошелек, и, притершись к нему в толпе, провел ущемление локтевого нерва рабочей руки.

Никто так и не понял, отчего представительный мужчина вдруг сел на затоптанный пол, подвывая от боли.

А больше ничего интересного не случилось. Глубокой уже ночью, когда поднадзорные вернулись домой из артистического кафе, улеглись по-прежнему в разных помещениях, и в окнах погас свет, Шульгин спрятал в кейс бинокль и, пошатываясь от усталости, пошел по Невскому к вокзалу.

Постоял на углу площади, оглянувшись на город, который так и не увидел за сутки, сокрушенно махнул рукой.

— Ну что ж. По крайней мере, я сделал все, что мог. Кто хочет, пусть сделает лучше, — слегка исказив, произнес он вслух латинскую поговорку.

Утром он доложил Новикову все, что счел нужным, в последний момент удержав при себе заготовленную фразу: «А еще, честь имею доложить, мадемуазель Ирен оказалась восхитительно сложена». Вовремя вспомнив свое же жизненное правило.

— Вот и хорошо, — несколько рассеянно кивнул Новиков. — А мы тут без тебя еще кое-что придумали. Грандиозное. И события всякие произошли…

— Я же говорил, добром это не кончится, — ответил Шульгин, выслушав краткое изложение событий последних суток. — Одиссей, Одиссей… Вот тебе и Одиссей. С вами только свяжись. Причем, кто из нас Одиссей, пока не ясно, а вот что моя жена не Пенелопа, это исторический факт…

Глава 8

На то, чтобы собрать приставку в первом, упрощенном варианте, Левашову потребовалось меньше суток. Правда, выглядела она, как и многое другое, выходившее из рук Олега, довольно примитивно — технически некультурно, как он сам выразился. Гирлянды проводов, наскоро припаянные контуры, пакеты печатных плат, какие-то неизвестные Воронцову блоки, выкорчеванные из цветного телевизора, новиковского компьютера «Филипс» и даже принадлежавшего Берестину двухкассетного «Шарпа». Работать это устройство могло бы, наверное, только в фильме о сумасшедшем изобретателе.

Но ни Воронцов, ни Левашов в успехе не сомневались, хотя и по разным причинам.

Во время монтажа Олег не раз и не два вспоминал пришельцев самыми неодобрительными из известных ему слов. Если бы не их хамская выходка с похищением квартиры, все получилось бы втрое быстрее и впятеро лучше. А так, несмотря на то, что Воронцов несколько раз ездил с записками Олега по разным адресам и привозил от спекулянтов тщательно подобранные по кондициям наборы радиодеталей, выходная камера получилась объемом всего только в один кубометр.

— Мало, конечно, но пока хоть так, — сказал Левашов, откладывая паяльник. — Потом переделаю, на японских микросхемах. Теперь часок поспать бы, и можно начинать испытания…

— Что, и выдержки хватит? — не поверил ему Воронцов. Посчитал, что позирует Олег, научившись этому от Новикова с Шульгиным. Сам бы он не утерпел.

— При чем тут выдержка, — рассеял его сомнения Левашов. — Тут наладки часа на три, а то и больше, а у меня и руки дрожат, и глаза не смотрят…

В расчетах своих Левашов и тут не ошибся, возиться с наладкой и настройкой ему пришлось даже чуть больше, чем три часа. Но зато когда все, на его взгляд, было в полном порядке, он посмотрел на Воронцова с нескрываемой гордостью.

— Ей-богу, я-таки молодец. Без «брешешь». Конечно, Ирина мне здорово помогла и твой чертежик тоже, но я бы и без них справился. Тут главное — идея. А ты говоришь — пришельцы… Нобелевскую по физике я наверняка заработал!..

Воронцов слушал его, а сам думал, какие же грандиозные возможности таятся в людях, неведомые им самим, если рядовой инженер Олег буквально из ничего создал такую штуку. И что совсем не дураки пришельцы всех мастей, окружившие Землю своим пристальным вниманием. Он не понимал физического и математического смысла совмещенного пространства-времени, но практические выводы были ему доступны вполне. И нет никаких сомнений, что другой изобретатель-одиночка, или, скорее, научный коллектив в любой момент может открыть или выдумать нечто другое, для чего и названия нет, но окончательно перевернуть все наши представления о мире. От таких мыслей становилось и весело, и жутко, и озноб пробегал по спине — как в тот раз, когда он выходил на боевое траление, а оркестр на пирсе играл «Прощание славянки».

— Так с чего начнем? — прервал его философические размышления Левашов. — Заказывай…

— Да я как-то и не соображу. Оно ведь все равно в принципе. Если только для истории, для мемуаров и некрологов… Не будешь же писать потом, что первым предметом, извлеченным из потустороннего континуума, оказалась бутылка виски «Джонни Уокер». Так что давай что-нибудь более идеологически выдержанное.

— Хорошо. Тогда я сразу начну свои проблемы решать. А то ведь я сейчас как инженер Смит на Таинственном острове. Отвертка — и та не своя…

Он начал, шевеля губами, как малограмотный при письме, набирать какие-то комбинации цифр, букв и иных знаков на клавиатуре. Внутри серебристых ящиков возникло и стало нарастать ровное трансформаторное гудение, между медными прутьями кубической конструкции, которая и являлась центральным элементом установки, заструилась голубоватая завеса ионизированного воздуха и начали проскакивать искры.

— Кожух надо будет поставить, — озабоченно сказал Левашов, — тут напряжение под сто киловольт…

Воронцов не заметил, как и что произошло, но в следующую секунду внутри камеры ниоткуда возник аккуратный, в красно-черном корпусе компьютер «Атари».

— Порядок, — сказал Левашов. — Теперь я подключу его вместо этого барахла, и дело пойдет…

И дело действительно пошло. Когда за окнами рассвело, уже не только Левашов, но и Воронцов наловчился управлять установкой почти свободно. Попутно Олег в доступной форме объяснил ему не только практическую, но и этическую сторону вопроса.

— По сути можно было бы и не возиться. Тот же эффект достигается и напрямую. Я бы мог организовать совмещение с любой точкой на Земле, к примеру — со складом готовой продукции той же «Сони». Заходи и бери, что нужно. Кстати, и размер камеры не лимитировали бы…

— Так в чем вопрос? Может, и вправду не стоило велосипед изобретать?

— Потому я об этике и заговорил. Это ведь уже будет кража или даже грабеж? Кому-то расплачиваться придется за наши дела, люди пострадают.

«Надо же, — подумал Воронцов, — у Олега еще и на нравственные размышления время остается». Сам он, честно сказать, этот аспект в виду не имел совершенно. Велика ли беда, если у классовых врагов позаимствовать кое-что? Тем более, что на общечеловеческое, в конце концов, дело. Он настолько уже ощущал себя участником пусть и не объявленной, но войны, что считал реквизицию необходимых для ее ведения средств вполне законной.