Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром - Василий Звягинцев

— Уважил ты меня, вещий Олег, — говорил он Левашову. — Я теперь тебя готов шампанским бесплатно поить на завтрак, обед и ужин.

— Именно что бесплатно, — подчеркнул Новиков. — За свой счет он бы еще подумал, что выгоднее…

Освоение планеты началось с астрономических и метеорологических наблюдений. В итоге было установлено, что сутки здесь длятся двадцать семь часов семнадцать минут и сколько-то секунд, тяготение — примерно ноль девять «же», кислорода в атмосфере около двадцати двух процентов, местное солнце по спектральному классу идентично настоящему Солнцу, и размеры его такие же, а лун зато три, но только одна имеет приемлемые характеристики, а две другие совсем маленькие и невооруженным глазом почти не видны.

Короче — по всем показателям, не планета, а курорт общеоздоровительного типа. Особенно хороши были вечера.

Дневные труды закончены, территория вокруг убрана от строительного мусора, на траве под навесом расстелена холщовая скатерть, багровое солнце сползает к дальним холмам, заречные дали уже подернулись густой жемчужной дымкой, свежесрубленные бревна пахнут сосновой смолой и парусными кораблями. Настроение у всех четверых благостное, умиротворенное. Суровая мужская еда — сало, картошка в мундирах, лук, чеснок, малосольные огурцы — разложенная на скатерти, и запах поспевающих шашлыков заставляют судорожно сглатывать слюну. Последние секунды перед ужином, достойно венчающим очередной день.

— А молодцы мы все же, ребята… — щурится, глядя на солнце, Шульгин.

— Ну, а то…

— Теперь недельку отдохнуть бы, осмотреться, хоть километров на полста в радиусе, поохотиться, надо же знать, кто тут водится, и снова за работу…

— Да, к слову, а где же все-таки наши клиенты? Хоть машина от них должна же была остаться? — вспомнил вдруг Шульгин. Поразительно, но за всеми хлопотами о пришельцах совершенно забыли.

Но забыли, оказывается, не все. Воронцов, похоже, уже размышлял об этой проблеме, потому что ответил сразу:

— Если я не ошибаюсь, они должны находиться примерно километров на сорок северо-восточнее, если принять, что наше место идентично центру Москвы и здесь применима наша система координат…

— Верно, — сказал Левашов. — Я тоже упустил, что при перевозке я установку не перенастраивал. Сдвиг на Земле должен соответствовать такому же смещению на Валгалле.

— А так даже лучше, — решил Шульгин. — Мы как-нибудь потом к ним съездим. На бэтээре.

— Тебе еще и бэтээр понадобился?

— И не только. Нужно скомплектовать арсенал на все случаи жизни. Я лично не сильно доверяю всей твоей технике. Завтра у нее полетят лампы — и все. Привет.

— Дурак, там нет ни одной лампы…

— А мне это без разницы, что лампы, что эти, как их, процессоры. Я не технократ, а гуманитарий и интеллектуал…

— Видали мы таких интеллектуалов.

— Ребята, давайте без дискуссий, надоело. Пусть Сашка занимается арсеналом, Дим — стратегическими проблемами, я — техникой, а Андрей украшает наш быт и отвечает за пищу духовную. Он человек творческий…

— Верно. Если нам суждено здесь застрять, я желаю скоротать остальные полвека в комфорте.

За таким легким трепом в стиле «звездных мальчиков» шестидесятых годов прошел один из вечеров «эпохи первоначального освоения», соединивший в себе и радость от уже сделанного, и надежды на будущее, и легкий хмель, при котором, как писал Ремарк, «человек счастлив прежде всего удесятеренным ощущением самого себя», и роскошный закат над могучей и все еще безымянной рекой.

А под утро пошел дождь. Сначала он нерешительно начал постукивать по крыше, стенкам палаток, потом зачастил; торопливая дробь в какой-то момент захлебнулась, и на лагерь землян и окрестности лег ровный шелестящий гул вертикально падающих струй воды.

Воронцов, внезапно проснувшись, сначала не понял, в чем дело, и ему показалось, что он снова на корабле, в море. Потребовалось определенное усилие, чтобы осознать, где он на самом деле.

Дмитрий вышел на площадку под туго натянутым тентом, разминая сигарету, хотя не единожды зарекался до завтрака не курить. И замер, настолько неожиданно прекрасным показалось ему это раннее утро. Солнце не встало, но уже достаточно рассвело, чтобы видеть стволы деревьев на фоне серовато-сизого облачного неба, туман, поднимающийся над оловянной гладью реки, пузыри на лужах, седую от водяной пыли траву. И над всем этим — неутихающий, мерный, умиротворяющий шум никуда не спешащего дождя. Ясно, что он может идти так и сутки, и двое, и трое… И недоуменная мысль — если на Валгалле нет своей разумной жизни, то неужели до их появления здесь все равно вставало и садилось солнце, шли дожди, вспыхивали радуги — ни для кого? А вообще существует ли красота, если на нее некому смотреть?

Он простоял так, наверное, не меньше получаса, ни о чем специально не думая, вдыхая пахнущий сырой землей и мокрой зеленью воздух, потом замерз и вернулся в палатку, так и не закурив приготовленную сигарету.

Лег на койку и неожиданно быстро заснул.

Серый, сплошной и прохладный дождь действительно не перестал ни утром, ни к полудню, и вопрос о походе по окрестностям временно отпал. Зато у Новикова родилась идея и заслуживающая внимания мысль.

В ходе разговора о постройке стационарной базы, не только удобной, но и долженствующей представлять здесь человечество, то есть отражать определенные эстетические и даже идеологические моменты, Левашов предложил, увеличив до возможных пределов пропускную способность своей аппаратуры, воспроизвести любое нужное и подходящее строение, до храма в Кижах включительно.

Однако идея эта, несмотря на свою внешнюю простоту и привлекательность (Олег даже успел спланировать возможные варианты внутреннего оформления собора), большинством голосом не прошла. Сыграла роль психология первооткрывателей, не захотевших стать просто эпигонами.

И вот тут Андрей и сказал:

— А какого хрена мы мучаемся? У нас же есть дипломированный художник. Вызовем сюда Лешку Берестина и пусть сделает красиво.

— О'кей, — согласился Левашов. — Канал я хоть сейчас перенастрою, а Алексей действительно может придумать то, что надо…

Шульгин при этих словах скрестил руки на груди и изобразил на лице некоторое сомнение. Впрочем, вряд ли относящееся к художественным и архитектурным способностям Берестина.

Новиков его сразу понял.

— А вот это ты зря… — в голосе его прозвучали неожиданно мягкие, увещевающие нотки. — Не путай грешное с праведным. Я имею в виду только Алексея.

— Ну-ну, — ответил Шульгин. Они вообще понимали друг друга более чем с полуслова, слишком многое в прошлом их связывало, включая и поверяемые тайны первых юношеских увлечений.

— Нет, отчего же, — тут же отреагировал Шульгин, причем так, что Воронцов с Левашовым даже и не уловили предыдущего, — просто я уже устал состоять офицером для поручений…

— А что делать, раз ты поручик? — улыбнулся Новиков, довольный, что Сашка воздержался от комментариев по сути вопроса. — Олега не пошлешь, он при технике, а Дим вообще человек новый. Я бы и сам пошел, но…

— Ладно, сбегаю, — сказал Шульгин.

Он действительно сбегал, дождался на уже привычной ему площадке дома напротив, пока уснет Ирина, и осторожно постучал в дверь.

…Задача, поставленная Берестину, была одновременно и крайне проста, и таила в себе хитрости архитектурно-эстетического плана.

Дом, или, как он уже назывался попросту, форт, который решено было воздвигнуть как опорный пункт человечества на Валгалле, должен был обеспечить комфортабельное размещение, защиту от возможных природных катаклизмов, агрессивных действий местной разумной и неразумной жизни, не располагающей, конечно, осадной артиллерией и ядерным оружием, гарантировать полную автономность на длительный срок и вместе с тем своим внешним видом достойно представить самобытную культуру и национальные традиции первопереселенцев.

Пока Берестин трудился над эскизами и чертежами, расчетами потребных материалов и набросками интерьеров, на строительной площадке развернулись работы «нулевого цикла».

Метрах в двадцати от края обрыва, у подножья колоссальных сосен, больше похожих на секвойи, разместили, а потом и выкопали с помощью двух экскаваторов котлован десять на десять метров. Вначале шел мягкий грунт, а потом ковши заскребли по сплошной гранитной подушке. И Воронцову пришлось вспомнить свою флотскую специальность минера и подрывника. Конечно, работа с минами заграждения и торпедами отличается от гражданской пиротехники, но только в деталях. И он вполне успешно бурил шпуры, начинял их итальянским пластитом, в щебенку дробил розовый зернистый монолит.

— Надгробные памятники из него делать — цены бы не было, — усмехнулся Новиков, налегая на перфоратор и сплевывая попавшую на губы каменную крошку.