Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром - Василий Звягинцев

— Так, — кивнул Левашов.

— Чего же тебе еще? И мое предложение прошло сходу, практически без возражений, а я с твоими друзьями вижусь и говорю впервые в жизни. Да и вот еще… — Воронцов чуть было с разгону не сказал, что и его история с Антоном поразительно совпадает по схеме и даже по деталям с приключениями Берестина. Только там обошлось без войны. Но вовремя остановился. Рано еще Олегу об этом сообщать. И махнул рукой. — Впрочем, хватит и этих примеров. Вывод ясен. Не знаю, почему так получается, но чувствуется тут своеобразная предопределенность. Законы природы, может быть…

Мимо неторопливо прокатилась машина с зеленым огоньком, и Левашов перебил Дмитрия:

— Во, мотор — хватаем!..

Воронцов придержал его за локоть.

— Пусть едет. Вон уже и метро.

— Чего ради, на такси пять минут — и дома…

— Было б куда спешить.

— Слушай, что ты раскомандовался? То не так, это не так. Объяснил бы хоть…

— Тынянова читал? Есть у него момент. Павлу Первому докладывают: «Поручик Синюхаев, умерший от горячки, оказался живым и подал прошение о восстановлении в списках», на что Павел накладывает резолюцию: «Отказать по той же причине»… Усек?

Они вошли в пустой, неярко освещенный вестибюль станции, и когда опускали пятаки в прорези турникетов, пожилая дежурная крикнула им из своей кабинки:

— Поспешите, ребята, скоро переходы закроем…

В вагоне Воронцов, отвыкший от Москвы, так долго смотрел на схему, что Левашов не выдержал:

— Чего тут думать, до Краснопресненской, пересадка, и на Пушкинской выйдем…

— Не, по-другому поедем. Сначала вот сюда, у меня машина на улице брошена. Заберем, и своим ходом на базу…

Воронцов сел на узкий диванчик в углу вагона, снизу вверх посмотрел на Олега:

— А ты чего стоишь? Минут десять еще ехать.

— Я в метро отвык сидя ездить. Рефлекс выработался, — ответил Левашов, но тем не менее опустился рядом, вытянул ноги, помолчал и вдруг спросил: — Слушай, Дим, тебе что, действительно совсем не страшно?

— А тебе страшно?

— Да в общем не по себе… Хожу по улицам и озираюсь, как беглый каторжник. А то представляется, что я — вообще не я, а персонаж из фильма ужасов. Видел я недавно один… — Левашов передернул плечами.

— Страх есть благодетельное чувство, предостерегающее от многих опрометчивых поступков. Ладно, бог даст, прорвемся. Плохо, что мы не знаем пределов их могущества…

— Я думаю, что уже знаем. То, что уже случилось, и есть предел. Иначе бы они нас давно прищемили.

— Хорошо бы… — с сомнением сказал Воронцов и встал. Поезд начал замедлять ход.

Только они двое вышли на перрон, и огромный безлюдный зал выглядел непривычно, даже пугающе, будто декорация к фильму, о котором говорил Левашов.

— Давай быстрее, час уже… — Олег быстрым шагом заспешил к переходу. Прыгая через две ступеньки, друзья поднялись по лестнице, свернули в плавно изгибающийся тоннель.

И остановились, оба сразу, словно уперлись в невидимый барьер.

В самом изгибе тоннеля, поперек прохода, стояли два милиционера в полном снаряжении, при оружии и рациях, капитан и старший сержант, и вид у них официальный и неприступный донельзя. Пройти мимо них просто так, как ни в чем не бывало, казалось совершенно невозможным. Секунда или две, пока капитан не нарушил свое особое, многозначительное молчание, показались Левашову очень длинными.

— Вы задержаны, — сказал капитан ровным голосом. — Вам придется пройти с нами.

— Почему вдруг? — спросил Воронцов точно таким же тоном. — Мы, кажется, ничего не нарушали.

— Где нужно, вам все объяснят.

— Не выйдет, нас нельзя задерживать. Я, например, депутат… — и Воронцов опустил руку во внутренний карман. Дальше все произошло настолько быстро и неожиданно, что Левашов, собравшийся вмешаться в разговор, так и застыл с полуоткрытым ртом.

Воронцов выдернул руку из кармана, выбросил ее вперед, и капитан тоже сделал резкое движение навстречу блеснувшему металлу. И не успел.

Гулко, словно кувалдой по стальному листу, ударил выстрел. Левашов даже не понял, что произошло, и капитан еще не начал падать, а Воронцов крутнулся на каблуке и из-под руки два раза выстрелил в сержанта. Тот согнулся, прижав руки к груди. Третий выстрел сбил с него фуражку, и она покатилась по красным плиткам пола.

Острый пороховой запах повис в неподвижном воздухе.

Левашов, оцепенев, смотрел на лежащие у его ног тела в серых кителях. Воронцов схватил его за руку и сильно рванул.

— Ты что, мать… — рявкнул он и поволок его за собой.

Они скатились вниз по уже выключенному короткому эскалатору, слыша нарастающий гул подходящего последнего поезда.

Пустые вагоны ярко светились изнутри, и до них было совсем недалеко — через зал и перрон, — но уже раздался ласковый женский голос: «Осторожно, двери закрываются», и тогда Левашов рванулся вперед, как спринтер на Олимпиаде за ускользающей победой, вцепился в обрезиненные створки, удержал, пока вслед за ним не протиснулся в сжимающуюся щель Воронцов.

…В отдалении дремал на диване подгулявший полуинтеллигент в сползшей на очки капроновой шляпе. Левашов опасливо на него оглянулся и показал глазами на руку Воронцова, в которой тот по-прежнему сжимал пистолет непривычных очертаний. Говорить он пока не мог, переводя дыхание.

Дмитрий дернул щекой и сунул «Беретту» в брючный карман. Склонил голову, словно прислушался к своим ощущениям, и переложил его на старое место, во внутренний карман пиджака. И до следующей станции они промолчали. Так же молча поднялись наверх, не глядя на дежурного милиционера и друг на друга, вышли на улицу. И только в тупике между старыми трехэтажными домами Воронцов остановился, стал закуривать.

— Зачем? Что ты наделал? — голос Левашова срывался.

Воронцов осмотрелся по сторонам, еще раз затянулся поглубже.

— Не врубаешься, что ли? Это опять они… Только как они нас перехватили?

Дмитрий был уверен, что система защиты, предложенная Антоном, сработает. И вот… Неужели он со страху стрелял в настоящих людей? Нет, не может быть. Милиции к ним цепляться просто не за что, да и работают там иначе. И выглядели «сотрудники» слишком плакатно-уставно: сапоги надраенные, аж с синими искрами, ремни необмятые, в лицах непреклонность…

— У тебя с собой, случаем, ничего из ихних железок не осталось? — спросил он.

— Нет… — машинально ответил Олег. И вдруг хлопнул себя по боку. — …Вот же!.. — Он достал из кармана и показал Воронцову тускло блеснувший золотой портсигар.

— Что это? — Воронцов взял его, подкинул на ладони, попробовал открыть.

— Не нужно… Это Иринин. Такая штука, вроде как многоцелевой манипулятор. И средство связи, и дистанционный преобразователь… — Он не успел договорить.

— Так какого ж ты… — Вспышка ярости Воронцова была внезапной и бурной, Олег почувствовал себя матросом, попытавшимся закурить на палубе танкера во время погрузки. Но так же быстро, как Воронцов вспылил, он успокоился. — Впрочем, ты-то тут при чем… Штука хоть ценная?

— Кроме моей установки, ничего ценнее я на Земле не знаю.

— Ну, это еще как сказать… Ладно. Если доберемся живыми — спрячем. Хрен найдут. Только… Ты здесь подожди. Вдвоем не нужно… — и Воронцов протянул Олегу свой пистолет, от которого до сих пор попахивало порохом. — Держи. Если что — до последнего патрона. Их там еще двенадцать. Только не ошибись, в кого стрелять…

— Нет… Я все равно не смогу, — отказался Левашов.

— Как знаешь. Толстовец… Если другие — то пожалуйста, а сам — так нет, — беззлобно сказал Воронцов. — Тогда давай так. Клади свое сокровище хоть вот сюда… — Он привстал на носки и едва дотянулся до карниза над головой. — И жди, посиди в сторонке. Наблюдай. Надеюсь, за десять минут они дом не сдернут, как твой. А я сейчас… — и скрылся в темноте.

Вернулся он даже быстрее, чем обещал. Остановил машину у газона, с контейнером от «Книги» в руках прошел в тупичок, снял с карниза «портсигар», спрятал в контейнер, туго обмотал крышку изолентой. «Будем надеяться, — подумал он, — что детекторы у них не мощнее, чем у форзейлей. Не учуют…» Окликнул Левашова:

— Поехали. — И, чтобы отвлечь внимание Олега от своих манипуляций и от контейнера, объяснить суть которого было бы затруднительно, заговорил с напором: — Я чего не понимаю — как они нас еще там, у Берестина, с твоей игрушкой не засекли. Засветил ты и ту явку, куда теперь деваться — не представляю…

— Нет. Блока там не было. Он у Сашки в багажнике мотоцикла лежал.

— Все равно непонятно. Отчего-то пареньки все время запаздывают. Или вправду каждую акцию в десяти инстанциях согласовывают? Больше ничего нигде не осталось? Подумай.