Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром - Василий Звягинцев

А вот этого Антон как раз и не хотел. Ему нравилось работать на Земле. По многим причинам. И он считал, что лучше него, тем более сейчас, с работой там не справится никто. Не видел он таких специалистов в своем департаменте. Да если бы таковой и нашелся — с какой стати из-за анекдотического происшествия уходить в отставку, подвергаться скучной и утомительной процедуре переквалификации по усмотрению Департамента интеллектуальных ресурсов, в один не такой уж прекрасный день узнать, что тебя сочли оптимально подходящим на роль инспектора-попечителя Управления тупиковых квазицивилизаций. А то и того хуже — адъюнктом на кафедру самого Бандар-Бегавана… Веселенькие перспективы тебя ждут, товарищ шеф-атташе, если не придумаешь сейчас же чего-нибудь этакого…

Последнюю фразу Антон произнес вслух, после чего попросту, по-человечески, выругался, кстати вспомнив плавание с Воронцовым и тамошний палубный лексикон.

Подстегнутое воображение заработало живее, путаница многоразрядных альтернатив на дисплеях начала приобретать некую осмысленность в первом приближении, и дело если не пошло, то, по крайней мере, сдвинулось с мертвой точки, обещая вольным и невольным участникам этой истории много новых и волнующих впечатлений…

— Профессор, — сказал Антон Бандар-Бегавану, входя в его кабинет, когда первая луна поднялась над зубчатой линией горного хребта. — Если вы готовы меня выслушать, я могу изложить соображения по своей дальнейшей деятельности, как я ее представляю в свете последних событий…

Бандар-Бегаван на этот раз принимал его в гораздо более неофициальном виде, а именно — одетым в многослойное кимоно из полупрозрачных натуральных тканей, лежа на свежих циновках. Похоже, что медитации повлияли на него в лучшую сторону. Теперь он выглядел не строгим начальником, недовольным нерадивостью подчиненного, а скорее пожилым сибаритом, настроившимся провести время в нескучной беседе.

— Что ж, изложите. Пить будете по-прежнему чай?

— С вашего позволения…

Старательно подбирая слова, чтобы неудачным оборотом или малоизящной конструкцией фразы вновь не вывести профессора из равновесия, Антон приступил к докладу.

— Вся суть моей программы заключается в том, что на первом этапе кампании делать не нужно вообще ничего. Ноту противника вы отклоните на том основании, что, как следует из их же видеозаписи, использованная в операции землян аппаратура по своим характеристикам и принципам отстает от применяемой нами как минимум на тысячу лет. И, разумеется, не применяется и не применялась. Слова же землянина доказательством не являются, так как не содержат никаких намеков и указаний на нашу к ним причастность. Что же касается сути проблемы… Я просмотрел варианты развития событий во всех одиннадцати равновероятных реальностях, которые мы можем создать, активно вмешавшись в земную действительность. Ни один из них не обещает существенного, тем более — коренного изменения положения в нашу пользу. Иными словами — ситуация стабильна настолько, насколько это позволяет определить разрешающая способность наших методик и наших анализаторов. Уверен, что неприятелю столь глубокий анализ пока недоступен. По крайней мере, я такими данными не располагаю. Можно запросить еще и Центр неэтичных методик, но вряд ли они знают больше, чем мы. Отсюда следует, что уступая нам в глубине анализа, противник наверняка ошибется при просчете вариантов, и вот тут мы их поймаем… Смотрите.

Антон легким волевым усилием включил комбинационное поле, сформировал его и продемонстрировал председателю несколько наиболее убедительных инвариантов.

— Да, пожалуй, это выглядит обнадеживающе… — согласился Бандар-Бегаван. — Но отчего вы все время задаете условия, не предусматривающие расширения масштабов операции? Разве у вас нет достаточного количества сотрудников? Я считаю, что ваши возможности позволяют работать… с большим размахом, скажем так.

— Разумеется, профессор, я мог бы подключить весьма широкие круги специалистов моей группы, даже и на транснациональном уровне. Если хотите — генерализовать конфликт, добиться того, чтобы неприятель вообще покинул вверенный мне регион, но… Посмотрите сюда и вот сюда… Сочетание этих факторов никак не обещает выигрыша. У них ведь тоже есть способы нанести нам неприемлемый ущерб, и никто не может сейчас с уверенностью сказать, сколь тяжелыми могут быть последствия в далекой перспективе. А в предложенном варианте все получается чрезвычайно удачно. Я намеренно блокирую всякую возможность расширения не только участвующих, но даже и могущих быть осведомленными лиц. Вот здесь, здесь и здесь, — Антон указал, где именно, — мы минируем информационными фугасами три развилки времени, и даже если противник попытается их обойти или форсировать силовыми методами (это невероятно, но даже если) — у них ничего не получится. Вы лучше меня знаете, как это делается… Немного цинично, разумеется, но… На войне, как на войне.

— Нет, подождите, — оживился и даже возбудился председатель. — Я не уверен, что вы предусмотрели все варианты. Согласно разведданным, неприятель планирует полную оккупацию Таорэры, развертывание на ней мощной станции преобразования времени и с ее помощью — в пределах формально допустимых методов — макровоздействие чуть ли не по классу ноль. И что тогда?

«Дилетант! — с сожалением, но и с чувством профессионального превосходства подумал Антон. — Оригинальное, цепкое мышление, но поверхностное. Все они таковы, кабинетные стратеги…»

Однако ответил по-прежнему почтительно, стараясь не затронуть самолюбия начальника:

— Именно в этом и состоит ключ замысла. Пусть делают, что наметили. Вот тут и сработает третья мина. И мой агент перехватит инициативу в тот самый момент, когда игра уже будет как бы сделана. Проще говоря, всю работу за нас проделает противник, а мы с вами только снимем банк.

Бандар-Бегаван еще раз всмотрелся в радужное мерцание взаимопроникающих информационных объемов, увидел наконец то решение, на которое указывал Антон, и одобрительно почмокал губами:

— Пожалуй, шеф-атташе, пожалуй… Что ж, я рад. Я всегда говорил, что мои ученики заслуживают тех усилий, что я на них затратил… Очень, очень нетривиально. Только не забывайте и об эпифеноменах… Они иногда бывают весьма неприятны. Но я санкционирую… Воплощайте.

Посмотрел на Антона тем взглядом, которым обычно смотрел на студентов, сдавших экзамен на «отлично», но не внушавших, тем не менее, полного доверия. Чувствуется, что обманули, но уличить невозможно… А это само по себе заслуживает высокой оценки. Однако страдает гордость экзаменатора. Зато может быть доволен наставник. Такая вот эмоциональная гамма.

— Да, кстати, если хотите, можете воспользоваться… как это у вас на Земле… двухнедельным отпуском.

— Благодарю, профессор. Если позволите, я лучше вернусь обратно. Отпуск на родине слишком выбивает из колеи. А отдохнуть можно между делом и там. На «Солнечном берегу», в Болгарии, к примеру. Если не были, очень рекомендую. Получите незабываемые впечатления.

Глава 5

Когда Левашов привел Воронцова в мастерскую художника, все были в сборе. Солнце давно уже село, сумерки сгустились до синевы, разбавленной серым, вот-вот должны были зажечься уличные фонари, и только вдали, над деревьями и крышами Бульварного кольца, никак не могла догореть полоска багрянца на сизых тучах.

Во время несколько натянутой процедуры знакомства Дмитрий подумал, что вполне понимает состояние и настроение друзей Олега. После того, что с ними произошло, и в предчувствии предстоящего они и не могли выглядеть и держаться иначе.

«Слава богу, что никто тут не подозревает, кто я на самом деле, — подумал Воронцов. — Первое, что люди теряют во время социальных потрясений и катаклизмов — это беспристрастность и чувство юмора…»

Берестин, Новиков и Шульгин внешне оказались почти такими же, как он представлял их себе по словам Левашова, а Ирина — бывшая инопланетянка — превзошла все ожидания. Таких красивых женщин он вообще не видел, даже в иностранных рекламных проспектах и каталогах.

И при всем этом она ему скорее не понравилась. Возможно — из-за недоверчивого, почти враждебного взгляда глаз немыслимого фиалкового цвета. Воронцов постарался сделать вид, что не понял их выражения, улыбнулся ей как можно простодушнее и поскорее к картинам, которыми были завешаны стены огромной, довольно захламленной, но тем не менее уютной мастерской.

Воронцов довольно долго и внимательно рассматривал картины Берестина, делая время от времени замечания, долженствующие показать, что он тоже кое-что понимает в живописи, но в конце осмотра как можно небрежней сказал, что по большей части вся современная живопись — мура, и не стоило бы хозяину держаться за протертые штаны импрессионистов, лучше уж изобрести что-нибудь свое, вроде социалистического неосюрреализма. Впрочем, если основная цель автора — выставляться и добиваться официальных почестей — то ему виднее.