Контракт Паганини - Ларс Кеплер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Позвоните отцу Беверли, и я смогу искать дальше, — сказала Анья и отключилась.
Сага съехала на обочину и набрала присланный Аньей номер. Прямой номер — 0418, значит, Сконе. Может быть, Свалёв, подумала она, слушая гудки.
106
Отец
Где-то посреди Сконе, в обшитой еловыми досками кухне, мужчина снял телефонную трубку. Он только что вошел, а до этого час выпутывал зацепившуюся за соседскую колючую проволоку корову, которая сумела перешагнуть через «электрического пастуха». Пальцы у Эверта Андерссона были в крови, и он вытирал их о свой синий комбинезон.
Когда зазвонил телефон, взять трубку ему помешали не столько грязные руки, сколько чувство, что нет ничего, о чем ему хотелось бы теперь поговорить. Он нагнулся, посмотрел на определитель. Скрытый номер. Наверняка какой-нибудь продавец с неестественным голосом.
Телефон перестал звонить, но тут же затрезвонил снова. Эверт снова взглянул на дисплей и наконец ответил:
— Андерссон.
— Здравствуйте. Меня зовут Сага Бауэр, — послышался нервный женский голос. — Я из полиции, комиссар Службы безопасности. Мы разыскиваем вашу дочь, Беверли Андерссон.
— А что случилось?
— Она ничего не натворила, но я думаю, что она знает кое-что, что важно для нас.
— Она пропала? — слабым голосом спросил Эверт.
— Я рассчитывала, что вы сможете дать мне ее телефон.
Когда-то Эверт видел дочь своей наследницей. Он думал, что она продолжит традицию, будет жить в его доме, ходить в его сараи, хозяйственные пристройки и по его лугам.
Будет ходить по саду, который разбила ее мать, в заляпанных грязью зеленых резиновых сапогах, такая же толстая, как мать, но в кожаном пальто и с косой, перекинутой через плечо.
Однако Беверли уже в детстве была совсем другой. Это пугало его.
Она росла, и вместе с ней росло то, другое. Она отличалась от него, отличалась от своей матери. Однажды он зашел в сарай, когда Беверли была совсем маленькой, лет восьми-девяти. Она сидела в пустой тележке на перевернутом ведре и, закрыв глаза, что-то пела. Она вся ушла в звук собственного голоса. Эверт хотел прикрикнуть, чтобы она прекратила дурачиться, но светлое выражение на детском личике смутило его. С этой минуты он знал: в дочери есть нечто, чего ему не понять. И он перестал разговаривать с ней. Едва он пытался что-нибудь сказать, слова пропадали.
Когда мать Беверли умерла, в усадьбе воцарилось полное молчание.
Беверли начала надолго уходить из дома, могла пропадать где-то часами, иногда — сутками. Полиция привозила ее домой из мест, в которые она не знала, как попала. Ее мог увести с собой кто угодно. Ей было достаточно, чтобы с ней ласково заговорили.
— Мне нечего ей сказать. Так откуда мне знать ее номер? — по-сконски грубовато, словно через силу проговорил он.
— Вы уверены, что…
— Стокгольмцы! Вечно вы ничего не понимаете, — оборвал он и повесил трубку.
Он посмотрел на свои пальцы, сжимавшие трубку, увидел кровь на костяшках, грязь под ногтями, в лунках ногтей, в каждой складке и трещинке. Медленно подошел к зеленому креслу, взял приложение к вечерней газете, стал читать. Вечером наверняка покажут передачу памяти Оссиана Валленберга. Потом газета упала на пол. Эверт зарыдал. Он вдруг вспомнил, как Беверли сидела на диване рядом с ним и хохотала над глупостями из «Золотой пятницы».
107
Пустая комната
Сага Бауэр громко выругалась. Зажмурилась и несколько раз стукнула кулаком по рулю. Медленно напомнила себе, что должна собраться с мыслями и двигаться дальше, пока не поздно. Она настолько ушла в свои думы, что дернулась, когда зазвонил телефон.
— Это снова я, — сказала Анья. — Соединяю вас с Гербертом Саксеусом из больницы Сердца Святой Марии.
— Хорошо, а что…
— Доктор Саксеус наблюдал Беверли Андерссон те два года, что она оставалась в клинике.
— Спасибо…
Но Анья уже переключила Сагу на другую линию.
Сага ждала, слушая гудки. Клиника Сердца Святой Марии, думала она. Вспомнила, что клиника находится в Торсбю, к востоку от Стокгольма.
— Это Герберт, слушаю вас, — сказал ей в ухо приветливый голос.
— Здравствуйте. Меня зовут Сага Бауэр, я из полиции, комиссар Службы безопасности. Мне нужно связаться с девушкой, которая была вашей пациенткой. Беверли Андерссон.
В трубке стало тихо, потом доктор спросил:
— С ней все в порядке?
— Не знаю. Мне надо поговорить с ней. Дело срочное.
— Она живет у Акселя Риссена, который… Он ее неофициальный опекун.
— Значит, она живет у Риссена? — Сага тут же повернула ключ зажигания и тронула машину с места.
— Аксель Риссен выделил ей комнату, пока она не найдет другое жилье. Ей всего пятнадцать, но было бы ошибкой принуждать ее уехать домой.
Дорога была почти свободной, и Сага ехала быстро.
— Можно спросить, от чего лечили Беверли?
Доктор Саксеус тяжело вздохнул:
— Не знаю, насколько это интересно… Как врач я бы сказал, что у нее, когда она поступила к нам, были серьезные личностные расстройства, кластер В. — У него был приятный глубокий голос.
— Что это значит?
— Неважно. — Саксеус откашлялся. — Но если вы спросите меня просто как человека, то я отвечу, что Беверли здорова, здоровее большинства людей… Я знаю, что говорю банальности, но на самом деле больна не она.
— Болен мир.
— Верно, — вздохнул доктор.
Сага сказала «спасибо», закончила разговор и свернула на Вальхалласвеген. Спина была такая потная, что приклеивалась к спинке сиденья. Зазвонил телефон; Сага рванула мимо светофора возле стадиона «Олимпия» в тот момент, когда желтый сменился красным. Звонила Анья.
— Я подумала, что тоже могу поговорить с отцом Беверли, — сообщила она. — Классный дядька, только у него был неважный день — пришлось возиться с раненой коровой. Он сказал — «я ее утешал». Прежде вся его семья жила в этом доме. Теперь он остался в усадьбе один. Мы поговорили про «Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона»,[49] под конец он принес несколько писем от Беверли. Он их даже не распечатывал — представляете, какой упрямый. Беверли писала свой телефон в каждом письме.
Сага несколько раз сказала «спасибо», потом остановила машину возле дома Риссенов и набрала номер мобильного Беверли.
Гудок за гудком исчезали в пустоте. Солнечный туман стоял перед церковью. Сага почувствовала, как дрожит от напряжения; времени оставалось все меньше, Йона вот-вот окажется один на один с Рафаэлем Гуиди.
Прижимая телефон к уху, Сага подошла к двери Роберта Риссена и позвонила. Вдруг в телефоне щелкнуло и послышался слабый шорох.
— Беверли, это ты? — спросила Сага.
Кто-то дышал в трубку.
— Беверли, ответь, пожалуйста. — Сага старалась говорить как можно ласковее. — Ты где?
— Я…
Снова тишина.
— Что? Беверли, что ты сказала, я не расслышала.
— Мне еще нельзя выходить, — прошептала девушка и отключилась.
* * *Притихший и бледный Роберт Риссен проводил Сагу в комнату Беверли и попросил запереть дверь, когда она закончит. Комната казалась почти необитаемой. Там не было ничего, кроме висевшей в шкафу одежды, пары резиновых сапог, стеганой куртки и зарядного устройства для телефона.
Сага заперла за собой дверь и спустилась на половину Акселя Риссена, пытаясь понять, что имел в виду Йона, сказавший, будто девочка может быть свидетельницей. Она прошла через гостиные, салоны и тихую библиотеку. Дверь в спальню Акселя была полуоткрыта. Сага прошла по толстому китайскому ковру, миновала кровать, зашла в устроенную рядом ванную. Что-то заставило ее напрячься. По комнате разливалось странное чувство; Сага потянулась к «глоку» в наплечной кобуре. На столе стоял тяжелый стакан со свисавшим из него засохшим одуванчиком.
Пыль плясала в солнечном луче, мебель и вещи были обременены молчанием. У Саги встрепенулось сердце, когда ветка росшего за окном дерева стукнула по стеклу.
Сага подошла к разобранной постели, посмотрела на складки измятых простыней, на две подушки.
Ей показалось, что из библиотеки доносятся осторожные шаги, и она уже собиралась прокрасться туда, когда чья-то рука схватила ее за ногу. Под кроватью кто-то лежал. Сага рывком высвободилась, попятилась, достала пистолет и случайно перевернула столик со стаканом.
Она встала на колени, навела пистолет, но тут же опустила оружие.
Из темноты на нее большими перепуганными глазами смотрела девочка. Сага сунула «глок» в кобуру и глубоко вздохнула.
— Вы светитесь, — прошептала девочка.
— Ты Беверли?
— Мне уже можно выйти?
— Можно. Честное слово.
— Час уже прошел? А то Аксель сказал, что мне нельзя вылезать час.
— Прошло гораздо больше часа.