Контракт Паганини - Ларс Кеплер

— И Швеция посылает одного-единственного полицейского?

— Точно, — улыбнулся комиссар.

— А мы, значит, помогаем — на этой старой безоружной лоханке.

— Как только у нас будет решение прокурора, нам пришлют почти целый отряд, — равнодушно заметил Ранникко. — Я свяжусь с Урхо Саариненом с «Ханко», и через двадцать минут они будут здесь.

— А как же проверка? — удивился Нико. — Надо же сначала проверить…

— Не в эстонских водах, — перебил Ранникко.

— Вот черт, — пробурчал Нико.

— Все устроится, — мрачно пообещал Йона.

102

Оборотная сторона

Аксель Риссен лежал одетый на кровати в спальне — одной из пяти больших кают, выделенных ему на яхте Рафаэля Гуиди. Рядом с ним валялась папка с подробной информацией о доноре печени — человеке, находящемся в коме после неудачной операции. Показания отличные — его ткани идеально подходят Акселю.

Аксель, уставившись в потолок, слушал, как колотится сердце. Когда в дверь постучали, он вздрогнул. Вошел мужчина в белом — тот, что встретил его, когда сел вертолет.

— Обед, — коротко сообщил он.

Они вместе прошли через небольшой спа-салон. Аксель мельком глянул на зеленую, утопленную в полу ванну, полную пустых бутылок и банок из-под пива. Полотенца в упаковке все еще лежали на элегантных полках белого мрамора, приделанных к стенам. За туманной стеклянной стеной угадывался гимнастический зал. Двойные двери из матового металла беззвучно разъехались, когда Аксель и его провожатый проходили по комнате для отдыха с бежевым ковровым покрытием, мягкой мебелью и низким, но массивным столиком из прессованного известняка. В помещении было странное темноватое освещение, отчего по стенам и полу скользили тени и светлые пятна. Дно бассейна было стеклянным, и над мусором и пришедшей в негодность мебелью виднелось бледное небо.

Рафаэль Гуиди сидел на диване, одетый в те же штаны и в белую футболку, обтягивавшую живот. Он похлопал по дивану рядом с собой, и Аксель сел. Оба телохранителя, словно тени, стояли у Рафаэля за спиной. Все молчали. У Гуиди зазвонил телефон; он ответил, начался долгий разговор.

Вскоре человек в белом вернулся, везя сервировочную тележку. В полной тишине он уставил низенький столик из известняка тарелками и бокалами, поставил большое блюдо с горячими гамбургерами, хлебом и жареной картошкой, бутылку кетчупа и большую пластиковую бутыль пепси-колы.

Рафаэль, не поднимая глаз, беседовал по телефону. Совершенно равнодушным голосом обсуждал подробности того, как побыстрее доставить товар.

Все прочие терпеливо, молча ждали.

Спустя пятнадцать минут Гуиди закончил разговор и спокойно посмотрел на Акселя. Потом заговорил, мягко-тягуче:

— Может быть, хотите бокал вина? Через пару дней у вас уже будет новая печень.

— Я несколько раз перечитал досье донора, — начал Аксель. — Прекрасно, мне нравится, мне все подходит…

— Интересное дело — эти человеческие желания. Чего люди хотят больше всего? Я бы хотел, чтобы моя жена была жива, чтобы мы всегда были вместе.

— Понимаю.

— Но для меня желания всегда связаны с их противоположностями.

Рафаэль взял гамбургер, стаканчик с картошкой и отправил официанта к Акселю.

— Спасибо.

— Пожелания на одной чаше весов уравновешивают ночные кошмары, лежащие на другой, — продолжал Рафаэль.

— Кошмары?

— Я имею в виду — в жизни мы носим с собой много чего лишнего. Носим желания, которым не суждено сбыться, и кошмары, которым никогда не стать реальностью.

— Возможно. — Аксель немного откусил от гамбургера.

— Ваше желание вернуть себе возможность спать может сбыться, но как… как насчет второй чаши весов? Как выглядит ваш самый страшный кошмар?

— Понятия не имею, — улыбнулся Аксель.

— Чего вы боитесь? — повторил Рафаэль и посолил картошку.

— Болезни, смерти… и когда очень больно.

— Естественно, насчет боли я согласен. А вот для меня — я начал это понимать — это мой сын. Он скоро вырастет, и я начал бояться, что он уйдет, исчезнет из моей жизни.

— Одиночество?

— Да, наверное. Мой кошмар — абсолютное одиночество.

— Я и так одинок, — улыбнулся Аксель. — Мое худшее уже случилось.

— Не говорите так, — усмехнулся Рафаэль.

— Ну, если только это опять повторится…

— Что «это»?

— Забудьте. Не хочу обсуждать.

— Что вы снова можете стать причиной самоубийства какой-нибудь девушки, — медленно проговорил Рафаэль и положил что-то на стол.

— Да.

— Кто же должен погибнуть?

— Беверли, — прошептал Аксель. Он увидел, что именно Рафаэль положил на стол. Фотографию.

Она лежала белой стороной вверх.

Аксель, сам того не желая, протянул руку. Пальцы дрожали, когда он переворачивал фотографию. Он отдернул руку, потом снова потянулся. На снимке было удивленное лицо Беверли в тени — снимали со вспышкой. Аксель уставился на фотографию, пытаясь осознать увиденное. Он понимал, что это — предупреждение, что фотографию сделали несколько дней назад, не в доме, а на кухне, когда Беверли пыталась поиграть на скрипке, а потом искала вазу для одуванчиков.

103

Всё ближе

Йона уже два часа был на борту сторожевого катера и только теперь в первый раз увидел, как яхта Рафаэля Гуиди скользит вперед где-то на горизонте. Облитая солнечным светом, она походила на сияющий хрустальный кораблик.

Командир судна, Паси Ранникко, вернулся, встал рядом с комиссаром и кивнул в сторону огромной яхты.

— Насколько близко надо подойти? — сосредоточенно спросил он.

Йона сверкнул на него глазами и спокойно сказал:

— Настолько, чтобы видеть, что происходит на борту. Мне нужно…

Он замолчал — в висках вдруг закололо. Комиссар схватился за поручень и постарался дышать спокойно.

— Что? — насмешливо спросил Ранникко. — Морская болезнь?

— Ничего страшного.

Голова загудела от боли; комиссару удалось удержаться на ногах, пока длился приступ. Он подумал, можно ли при нынешних обстоятельствах принять лекарство — из-за него он мог стать рассеянным и начать быстро утомляться.

Йона почувствовал, как ветерок высушивает пот у него на лбу Вспомнил взгляд Дисы, ее серьезное лицо, на котором легко читались все чувства. На гладкой воде играло солнце, и перед внутренним взором комиссара вдруг появился свадебный венец. Он лежал в своей витрине в Музее северных стран, и над переплетенными лучами разливалось мягкое сияние. Ощутил аромат полевых цветов, вспомнил церковь, где происходили летние венчания. Сердце забилось так сильно, что комиссар не сразу понял, что капитан что-то говорит ему.

— В каком смысле?

Йона в замешательстве посмотрел на Паси Ранникко, стоящего перед ним, а потом — вдаль, на большую белую яхту.

104

Страшный сон

Акселю стало плохо, есть он больше не мог. Фотография Беверли притягивала взгляд.

Рафаэль макнул кусочек картошки в лужицу кетчупа на краю тарелки.

Аксель вдруг увидел подростка, стоявшего у двери и смотревшего на них. Молодой человек казался уставшим и встревоженным. В руке он держал мобильный телефон.

— Питер, иди сюда! — позвал Рафаэль.

— Не хочу, — слабым голосом ответил подросток.

— Это не просьба, — раздраженно улыбнулся Рафаэль.

Мальчик подошел и застенчиво поздоровался с Акселем.

— Это мой сын, — пояснил Рафаэль, словно они были на самом обычном приеме.

— Добрый день, — приветливо ответил Аксель.

Мужчина, сидевший в вертолете рядом с пилотом, стоял возле бара, бросая земляные орехи счастливой лохматой собаке. Седые волосы казались металлическими, очки поблескивали белым.

— Ему от орехов плохо, — сказал Питер.

— Может, принесешь скрипку после обеда? — предложил Рафаэль с внезапной усталостью в голосе. — Наш гость любит музыку.

Питер кивнул. Он был бледен, весь вспотел, а круги под глазами казались почти фиолетовыми.

Аксель попытался улыбнуться.

— Какая у тебя скрипка?

Питер пожал плечами:

— Все равно она для меня слишком хороша. Амати. Мама была скрипачкой, это ее Амати.

— Амати?

— А какой инструмент лучше? — спросил Рафаэль. — Амати или Страдивари?

— Зависит от того, кто играет, — пожал плечами Аксель.

— Вы родились в Швеции, — сказал Рафаэль. — В Швеции находятся четыре скрипки Страдивари, но Паганини не играл ни на одной из них… и я представляю себе…

— Верно, — кивнул Аксель.

— Я собираю струнные, которые еще помнят… нет, — перебил он сам себя, — лучше сформулировать по-другому… Если за этими инструментами ухаживали должным образом, вы услышите пустоту, которая осталась после утраченной души.

— Может быть.