Записки опального директора - Натан Гимельфарб

Сёма просил не беспокоиться о нём, так как ему, якобы, уже намного лучше, велел больше уделять внимания учебе и готовиться к самостоятельной жизни. Он просил помочь Шуре, Андрею и Полечке перебраться в Красилов, куда и он собирался приехать весной. Говорил он спокойно и уверенно, но меня не покидала мысль, что это может быть последний с ним разговор. Я с трудом сдерживал слёзы, спазмы

сжимали горло и я не мог произнести ни единого слова. В знак согласия я только кивал головой, обещая выполнить его поручения и просьбы.

Когда время прощания подошло к концу и мне нужно было уже торопиться к вечернему поезду на Ростов, Сёма открыл прикроватную тумбочку и велел забрать подготовленный им вещмешок со всем тем, с чем он не расставался всю войну.

Я и на сей раз отказался выполнить эту его просьбу, считая, что это может отрицательно повлиять на его оптимистический настрой и пообещал приехать после первого семестра, чтобы сопроводить его из госпиталя домой.

Не раз потом я сожалел о том, что тогда не послушался Сёму и не забрал ценные семейные реликвии, лишив себя и Полечку драгоценных для нас предметов памяти о самом дорогом и любимом нами человеке.

В минуту прощания мы оба не сдержали слёз, но Сёма и на этот раз оказался сильней и мужественней меня и, улыбаясь, произнёс:

-Всего тебе доброго, Нюсик!

67

На четвёртом курсе было много спецпредметов, призванных готовить из нас специалистов-геологов. Кроме геологии и палеонтологии начался курс кристаллографии, геотектоники и ряда других дисциплин.

Следуя советам Сёмы, я твёрдо решил в следующем учебном году, когда уже непременно закончится война, перевестись в другой институт с учётом состояния своего здоровья. Больше всего мне хотелось поступить в какой-нибудь Одесский ВУЗ. Полюбился мне этот город у моря по рассказам Зюни и недолгому моему довоенному знакомству с ним.

Я надеялся после четвёртого курса уговорить Выдрина дать согласие на мой перевод, но несмотря на эти планы не изменил своего отношения к учёбе, в том числе и к предметам узкой геологической специализации.

Много времени отнимала общественная работа. Как секретарю комсомольской организации института приходилось участвовать в собраниях городских активов, в работе пленумов горкома комсомола, в заседаниях учёного Совета института.

Инна часто приглашала меня домой по выходным и праздничным дням, чтобы угостить обедом, который, наверное, специально для меня готовила с Надей. Когда я хвалил удивительно вкусные закуски и разнообразные горячие блюда, Инна относила благодарные отзывы в адрес своей сестры, которая отличалась, по её словам, редкими способностями сочинять рецепты и вкусно готовить. Надя же утверждала, что Инна владеет не меньшим талантом поварского искусства, и в том, что обеды получаются вкусными больше её заслуг. Трудно было в то голодное время не соблазниться очередным приглашением сестёр Крыликовых на воскресный или праздничный обед, но когда это стало повторяться каждое воскресенье, стал придумывать различные причины отказа. Я хорошо представлял себе, что стоило приготовление такого обеда, особенно если для него требовалось покупать на рынке мясо или рыбу. А без этих дорогих продуктов не обходился почти ни один из них. Мучила совесть, что ввожу сестёр в такие расходы, а сам я в то время участвовать в покупке продуктов или напитков был не в состоянии.

Инна понимала настоящие причины моих отказов от воскресных обедов в их доме и стала приносить еду к нам в общежитие. То винегрет или салат приготовит, то кашу рисовую или гречневую наварит, а то и кастрюлю украинского борща, что считался фирменным блюдом Крыликовых, принесёт. Всё это Инна готовила, конечно, на всех четырёх обитателей нашей комнаты, ибо хорошо знала, что здесь всё делится поровну.

Моим друзьям, особенно Лёне Шустеру и Рувке Фан-Юнгу, очень нравились эти блюда и они вообще были без ума от Инны.

Не могли они не нравиться и Лёве Хайкину после однообразных и безвкусных студенческих мамалыг, но его совесть не позволяла ему съедать то, что приносилось ради меня и стоило немалых средств, и он под разными предлогами уклонялся от участия в этих застольях. Может быть тому была и другая причина. Ему очень нравилась Инна и об этом догадывались не только я и мои друзья, но и предмет его любви, которая хорошо к нему относилась, но всем своим поведением подчёркивала, что чувства её принадлежат другому. Как бы там не было, но когда по вечерам приходила Инна с сумкой вкусных закусок, Лёва часто находил причину отказаться от участия в общем ужине и уходил на какие-то мероприятия или свидания.

Грызла и меня совесть, что ввожу Инну в такие расходы. Я поставил перед ней условие, что такие застолья возможны только по праздничным дням и что в расходах мы будем принимать равное участие. Она была вынуждена на словах с этим согласиться, а на деле всё равно находила разные поводы подкармливать нас за свой счёт.

Отношение и чувства Инны ко мне не вызывали ни у кого никаких сомнений, но она долго открыто мне в них не признавалась. Не делал этого и я из-за скромности, присущей всем Гимельфарбам, а главным образом в связи с нееврейским происхождением Инны.

После предательства и коварной измены Шуры, после открытого участия многих русских, украинских и других националистов в поголовном и безжалостном уничтожении всего еврейского населения на оккупированной немцами территории, в обстановке продолжающегося государственного антисемитизма и открытой дискриминации евреев со стороны местных и центральных органов власти, я твёрдо решил, что не должен повторять ошибки моего брата и что женой моей может стать только еврейская девушка.

К такому решению прийти было не просто, если учесть, что Сёма воспитывал нас на интернациональных принципах, что тому же учила нас школа, комсомол, партия и все средства советской пропаганды и агитации на протяжении всех сознательных лет моей жизни. Особенно трудно было придерживаться этого воззрения по отношению к Инне. Её открытая натура, искренне чистые и добрые чувства ко мне как бы абсолютно исключали всякую возможность проявления ею неприязни на национальной почве. А самая главная трудность состояла в том, что я больше не сомневался в своих чувствах к Инне, которая мне всё больше нравилась и без которой мне трудно было прожить хотя бы несколько дней. Я всячески откладывал открытое выяснение отношений с ней, не решаясь в то же время и оттолкнуть её от себя.

Как-то я поехал в составе студенческой делегации на несколько дней в технологический институт в город Орджоникидзе - столицу Северо-Осетинской автономной республики. Наши институты поддерживали тесные дружеские связи по учебной, общественной и спортивной работе. Тогда такие связи очень поощрялись партийными и комсомольскими организациями национальных республик. Они должны были демонстрировать нерушимую дружбу народов СССР.