Жизнь Рембо - Грэм Робб

Письмо ясно отражает удрученное состояние Рембо. В каждой строке возникают все новые страхи: еврофоб, воспоминания о котором растают как мираж; седой колонист, который вернется, как Абель Мэгвич[697], чтобы злорадствовать по поводу собственной одаренности. Это была мечта самопровозглашенного неудачника: вырастить сына, успехи суперобразования которого искупят каждую ошибку родителя и превратят растраченную впустую жизнь в чистую прибыль. Слова имеют долгую память. Через десять лет после «Одного лета в аду» Рембо еще может вызвать в памяти затхлый запах «зеленой, как капуста» Библии. Его письмо было полно цитат из Ветхого Завета: «нехорошо быть человеку одному»; Адам родил сына «по образу Нашему [и] по подобию Нашему»; «…я буду изгнанником и скитальцем на земле». Когда он позволил ручке фонтанировать его воспоминаниями, он по-прежнему был «рабом своего крещения».

В действительности Рембо вернулся в Харар с новым решением. Теперь, когда он стал единственным управляющим конторой, он поставил вопрос о ее реформировании с рвением римского губернатора. Его аппетит к «несказанным испытаниям» был сильнее, чем когда-либо.

На этот раз Рембо обеспечил себе надлежащее домашнее хозяйство. Он нанял смышленого мальчика-харари тринадцати лет по имени Джами Вадаи[698]. Как и большинство европейцев в Африке, он также завел местную женщину[699]. По одним сведениям, эта женщина была родом из племени аргоба, которое населяло страну между Хараром и Бубассой и, как говорили, происходило от португальских поселенцев XVI века. В Южной Абиссинии женщин-компаньонок часто покупали у торговцев или родителей, как правило, для практических целей – приготовления пищи, уборки, ухода за больными и обучения языку.

Языки, о которых Рембо упоминал так пренебрежительно в своем письме как о простом интеллектуальном хаосе, были жизненно важными инструментами для расширения торговой империи и для того, чтобы оставаться в живых[700]. Рембо, как известно, освоил или имел некоторые практические знания арабского, амхарского (сейчас государственный язык Эфиопии), адари или харари, оромо (или галла) и сомалийского. Возможно, он говорил на языке аргоба (близкородственный амхарскому языку) и тиграйском: епископ Харара говорил Ивлину Во, что Рембо жил одно время с женщиной из племени тиграй. По сведениям из анонимного источника, который опросил несколько знакомых Рембо в 1911 и 1913 годах и который теперь может быть идентифицирован как эксперт эфиопских языков по имени Марсель Коэн[701], Рембо также говорил на языке, называемом коту (Kotou). Он, возможно, был первым и последним европейцем, освоившим коту, поскольку этот язык исчез к 1937 году.

В большинстве случаев можно было обойтись небольшим словарным запасом. Исследователь Жюль Борелли, который путешествовал вместе с Рембо в 1887 году, без особого труда создал список полезных фраз на трех эфиопских языках, возможно с помощью Рембо: «Они ударили его своими копьями, он мертв», «Вы видите слона?» и восклицание, которое вряд ли имеет практическую пользу: «Вот носорог: бежим!»[702]

Рембо теперь вошел в один из наиболее продуктивных и увлекательных периодов своей жизни. Под его руководством харарское отделение стало базой для целой серии экспедиций, целью которых было открыть неизвестную часть Африки торговцам, путешественникам, политическим шпионам и миссионерам.

Это отнюдь не очевидно, если рассматривать письма Рембо в качестве единственного источника. Без Альфреда Барде, например, ничего не было бы известно об историческом путешествии Рембо в Бубассу; а без итальянского исследователя Пьетро Саккони не было бы никаких записей о его трехдневном путешествии на север с Саккони и Ригасом, чтобы расследовать слухи о том, что Менелик, король области Шоа, собирается вторгаться в Харар.

По словам Саккони, они вышли на рассвете 13 июня 1883 года и поехали верхом к амхарским горам по длинным плоским долинам, поросшим оливковыми деревьями, тутовыми рощами, молочаем и мимозой. Они миновали неизвестные озера, проскакали через враждебные деревни племен иту, галла, сжимая поводья в одной руке, а револьвер – в другой. В конце концов они достигли Варабейли, где голодные беженцы скрывались от истребления ордами короля Менелика. Боко показал им дерево, где был убит Люсеро. Они сфотографировали его и вернулись в Харар, не останавливаясь, чтобы поесть или попить, как объяснял Саккони: «При путешествиях через земли галла первым условием является скорость. Мы должны миновать их как метеоры, потому что, если им дать время подумать, мы пропали. Горе тому путешественнику, который посылает кого-то вперед!»[703]

Еще более замечательную экспедицию удалось обнаружить лишь с помощью подробной хронологии. Рембо, по-видимому, вернулся в Харар весной 1883 года не из Зейлы, а с французской угольной станции Обок[704]. Это означало, что он был первым европейцем, который пересек области свирепых данакильских воинов с севера на юг, не завершив свое путешествие трупом. Годом раньше человек по фамилии Арну, который представил европейскую цивилизацию царству Шоа в виде ружей и бренди, был зарезан в Обоке соплеменниками данакилов. То же племя было в ответе за двадцать смертей европейцев в период с мая 1881 года по октябрь 1883 года. Даже в 1927 году регион был назван одним американским исследователем terra incognita; северо-восточной части «наверное, нельзя достичь без применения силы не менее тысячи хорошо вооруженных людей»[705].

Странствия пьяного корабля знакомы большинству французских школьников, но многие из пионерских путешествий Рембо совершенно неизвестны. Отчасти это объясняется самой Абиссинией. До недавнего времени карты Южной Эфиопии безнадежно устаревали еще до того, как были напечатаны: поселения исчезали, реки пересыхали, целые племена истреблялись, вынужденные мигрировать, или продавались в рабство своим соседям. Потомки некоторых из племен галла, известные Рембо, сейчас живут в Северной Кении. Некоторые точки и линии на ранних картах европейцев были не чем иным, как рассказами погонщиков верблюдов. Поэтому некоторые ученые, которые могли цитировать номера домов Рембо и названия улиц в Шарлевиле, писали о его африканских приключениях, не всегда зная, где он побывал.

Сам Рембо был вдвойне осторожным. Он не был заинтересован в водружении флага или присвоении собственного имени географическим открытиям, он неохотно шел на разглашение своих передвижений. Поскольку судьба торговца зависела от доброй воли и покровительства местных работорговцев и поскольку Великобритания якобы была приверженцем искоренения работорговли, важно было не вдаваться в подробности. Письма часто вскрывались шпионами или должностными лицами консульства, особенно письма Рембо, которые, как считал один политический агент, были «самыми подробными и достоверными» письмами, отправляемыми из Абиссинии. Еще в 1897 году Альфред Барде неохотно дал разрешение на публикацию документов Рембо на случай, что они представляют угрозу безопасности[706].

Поэтому легко объяснить коммерческий интерес Рембо в маршруте Обок – Харар. Он не проходил через британскую территорию. Купец, который купил защиту работорговцев и который выехал из Обока, все равно мог быть атакован воинами, но он не хотел обременять себя вмешательством англичан.

Теперь, когда его каждодневные потребности удовлетворялись слугой и домохозяйкой, Рембо начал расширять сферу влияния компании. Он тщательно изучил местную моду и слал точные приказы в Аден: «50 кистей из красной или зеленой плетеной шерсти, чтобы пришить к узде и седлу, для племен галла и сомалийцев; 500 туник, которые можно выкроить из материи, прочностью легкой парусины, с продольными полосами красного или синего цвета, шириной 5 см и расстоянием между ними 20 см. Будет модно у племен галла и абиссинских племен».

Барде интересовал только кофе. Рембо, казалось, намеревался создать первый универмаг на Черном континенте. Помимо одежды и модных аксессуаров, он заказывал инструменты, оружие и ювелирные изделия, произведенные по местным образцам.

К сожалению (как он жаловался Барде), он был вынужден работать с идиотами. Когда он узнал, что в Харар должен был приехать друг и партнер Барде Пьер Мазеран, он предложил свою профессиональную оценку:

«Я верю… что не будет принято решение, обостряющее обстановку, приездом человека, который ничего не умеет делать, кроме как разбазаривать инвестиции, мешать нам, делать из нас посмешище и разорять нас всеми возможными способами. Лично мы можем переносить все лишения без страха, а каждую неудачу без нетерпения, но мы не можем терпеть в компании сумасшедшего»[707].

Рембо был слишком хорошо организован и уверен в собственных силах, чтобы терпеть равноправного партнера. Его приказы основывались на собственном опыте и тщательных расчетах. Он гордился качеством своих товаров. Кофе, который отправляла на побережье конкурирующая компания трех братьев-греков, был «дрянью, которую соскребали с пола домов Харари». Точно так же, как его стихи писались вопреки произведениям других поэтов, его коммерческая деятельность была критикой несостоятельности других торговцев: «Охотник на слонов, которого вы прислали из Адена [сообщал он Барде], скачет, не переставая, по ущельям Даримонта и появится где-то тут, когда у него закончатся все ваши килограммы[708] свинины и консервированного молока среди племен гереро и батри».