Месть палача - Виктор Вальд

Предчувствуя новое зрелище, что грозило перейти в настоящую драку, народ поспешил на нарастающий шум. В этом общем движении никто не обратил внимание на то, как мужчина в не подходящей для все еще теплого начала осени плотной шерстяной хламиде[237], с явным наслаждением ударил ногой по одной из двух клюкв, на которые опиралась пополам согнутая старуха, которая была одета во множество одежд, подобно луковице.

Не ожидая такой подлости, калека попыталась устоять при помощи второй изогнутой палки, но и ее выбил из старушечьей руки этот же бессердечный мужчина. Теперь, лишенная поддержки несчастная зашаталась и в поиске подмоги опустила руки на каменные плиты площади. Но в таком положении она простояла недолго. Толчок правой ноги изверга повалил ее на бок.

Сердито сопя и что-то бормоча себе под нос, старуха подтянула к себе помощники-клюквы и с трудом стала подниматься. Но мужчина с ехидцей засмеялся и толкнул убогую той же ногой.

Только теперь старуха освободила свой глаз из-под нескольких чепцов и накидок и с грустью посмотрела на обидчика. Узнав того и тяжело вздохнув, она тихо и пискляво произнесла:

– Не пристало… И очень странно для святого отца вот так топтать ногой свою паству.

На это мужчина еще громче рассмеялся и наклонился к своей жертве:

– Палка для глупца – лучшая из наук. Да и полезно это – вразумить действием заблудшего. А уж для изгнания демона из праведного тела христианского годятся все средства. Так что вытрясти из кучи старушечьих нарядов «синего шайтана» – это богоугодное дело для любого святого отца.

– Даже для такого удивительного святого отца, как сам прот земли афонской, – согласно кивнула головой старуха, и, оглядываясь по сторонам, медленно поднялась на ноги, не забыв о своих клюквах и пополам согнутой спине.

– И куда же ты опять собрался, сын мой? – с насмешкой спросил отец Александр.

– Дела у меня. Срочные и неотложные, – вернулся к своему естественному голосу Гудо.

– А я был лучшего мнения о твоем уме и сообразительности, сын мой. Ну, допустим, Никифор и его люди упустили тот момент, когда отвратная калека старуха подбросила на груду подарков очень заметный и притягательный для невесты синий мешочек. Пусть не сейчас, а позже Грета увидит его, откроет и порадуется подарку своего Гудо. Несмотря ни на что, ее Гудо пришел на свадьбу и даже преподнес очень дорогой подарок. Может быть, единственное, что у него есть из драгоценностей. И я бы тебя не узнал. Но вспомнив о том, что иудеи во многом тебе помогли и обязаны тебе за лечение их братьев, я решил, что ты скрываешься у них.

– Мэтр Гальчини всегда говорил: «Нет хуже врага, чем собственный язык».

– Доля истины в этих словах велика. Ни один еврей не вышел из своего квартала на эту свадьбу. Только согнутая старуха. Мои люди строго выполняют указания и проследили бы за каждым. Благо, что ты был единственным. Но! Твои враги не так уж и глупы, чтобы не продумать сеть, в которую они заманили тебя вот этой самой свадьбой. Ты ведь это понимаешь? Верно? Ты знаешь, что это ловушка, сплетенная только с единственной целью – схватить «синего шайтана», чтобы потом выгодно его устроить согласно их планам. А в их планы совсем не входит такое доброе дело, как вернуть отцу дочь, а мужчине его дорогую сердцу женщину… Да, постой ты! Постой, Гудо!

Но Гудо, казалось, оглох. Как ослепший старый кабан, он низко опустил голову и ею раздвигал людей, как тот же дикий зверь раздвигает камыш, кусты и камни, стоящие на пути.

– Я тебя сейчас так огрею по твоей огромной башке, что из нее выскочат мозги, остынут и опять вернутся на свое прежнее место! – с явной угрозой произнес отец Александр, доставая из-под плаща окованную железом короткую палицу.

Только после этих слов Гудо остановился, и, осмотрев оружие прота земли афонской, с горечью сказал:

– Что вам всем от меня нужно? Я просто хочу, чтобы Адела и Грета были вместе. Свободными и счастливыми. Хочу и сам быть рядом с ними, если на то будет их воля и желание. И большего я ничего не желаю. Слышишь ты, мудрый из мудрых? И им всем передай. И Господу скажи. Ты ведь с ним в особых отношениях. На него у меня еще есть надежда. А если и он меня подведет, то…

– Остановись и в этом! – властно велел отец Александр. – В Библии сказано: «Не обманывайтесь, Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет»[238]. Уж слишком многое ты посеял, чтобы просто от всего отойти. Многим нужны тайны тамплиеров. Ты хранитель их страшных секретов. А мне эти тайны не нужны. Мне важно другое. Я могу помочь тебе. Ты же должен помочь мне.

Увидев, как наливается кровью лицо Гудо, отец Александр поднял свою палицу.

Но не для удара. Это был сигнал. Тут же зазвучали призывные фанфары, и громогласный голос дьяка из собора святой Софии, перекрывая и трубы, оповестил:

– Молодые приглашают за стол…

Далее уже разобрать было невозможно. Гром тысяч восторженных голосов покрыл площадь и вознесся к самим небесам. Тут же людское море всколыхнуло и высокой волной потекло к столам.

Едва устояв на ногах, Гудо выпрямился и осмотрелся. На быстро освободившейся площади остались лишь он отец Александр и четверо селян в зеленых и коричневых туниках. Эти крепыши держали на своих руках связанного…

– О, Господи! – сладостно застонал Гудо. – Проклятый герцог.

Тут же он посмотрел на угол площади и улицы, куда другие крепыши уже загоняли людей сопровождавших Джованни Санудо.

– За мной! – громко велел прот земли афонской и все, в том числе и растерявшийся Гудо, побежали в след отца Александра.

– Здесь мы в безопасности! – радостно воскликнул отец Александр.

Он подошел к столу и налив из кувшина вина осушил большую чашу вина.

– Ах, прости!..

Прот земли афонской наполнил вторую чашу и протянул ее Гудо.

– Пей, Гудо! И радуйся! В этом тайном доме ты сможешь все нужное спросить у своего долгожданного герцога, а потом мы вместе подумаем, как нам быть дальше.

Но Гудо не стал пить вина. Он уже склонился над лежащим Джованни Санудо. Тот все еще был без памяти.

– Ах, да! Сейчас. Ему не проломили голову. Это удивительная жидкость, пары которой погружают человека в сон. Я долго искал средство, чтобы утишить телесную боль страждущих. Чеснок, гвоздичное масло, кровь и слюна мышей… А особенно, пчелы… Я так много времени провел, изучая различные соединения. Надеюсь, у нас будет время, обменятся нашими знаниями. А пока…

Отец Александр достал из своих одежд маленький стеклянный пузырек. Он открыл плотную пробку и поднес пузырек к носу великого герцога.

Джованни Санудо тут же отвернул голову и широко открыл глаза.

– Где я?! Что со мной?!

– Ты – в аду! – тут же на него насел Гудо. – А я – твой собственный дьявол.

– Гудо, – застонал герцог наксосский. – Я знал… Нет, я был уверен. «Синий шайтан». Не сгинул в пещерах Марпеса, не убит на улицах Галлиполя, не утонул в кипящих водах Золотого Рога. А этот тощий хорек Никифор Богом клялся, что все продумал, и с моей головы не упадет и волосинки. Я знал. Я знал. Но… Что я мог поделать?..

– Где моя Адела? – приблизил свое страшное обличие «синий шайтан» к исходящему потом лицу великого герцога.

– Адела? – не выдержал и отвернулся Джованни Санудо. – Она… Она не со мной.

– Где?! – взревел Гудо.

На этот крик отворилась боковая дверь комнаты, и в нее боком вошел маленький человечек в больших для его роста монашеских одеждах.

– А! Отец Иеремия! Я обещал сломать тебе ногу. Но это потом… – внимание Гудо вернулось к извивающемуся в веревках герцогу наксосскому. – Где Адела?

– Она… она в Венеции. С капитаном Пьетро Ипато. Нет! Нет! Не с ним. При нем… Ах, дьявол! Отпусти мою руку, дьявол! Я оставил ее с ним в Венеции. Я желал обменять ее на тайну венецианского стекла. Пусть дож[239] Венеции сам ломает голову с ней и с тобой, «синий дьявол». Мне достаточно было тайны магических венецианских зеркал. С меня уже достаточно всякий тайн. Но Андреа Дандоло обманул меня. Отпусти мою руку. Отпусти!

– Отпусти его! – положил руку на плечо дрожащего Гудо отец Александр. – У меня есть люди в окружении дожа Андреа Дандоло. Мы еще покажем себя!

– Прот! – робко раздалось у боковых дверей.

И отец Александр, и Гудо и их пленник одновременно повернули головы.

И тут произошло неожиданное. Маленький человечек в больших одеждах вдруг гордо выпрямился и хищно оскалился:

– Ты уже никому и ничего не покажешь!

Тут же он отступил в сторону, а из дверей вышли отец Павликий, настоятель сербского монастыря святого Афона и игумен Эсфигменского монастыря святого Афона отец Анфим. Замыкал их неожиданное появление низложенный патриарх Каллист.

Как три соединенных молитвенных перста, строго и величественно встали они судьями у стола тайного жилища прота в Константинополе. С осуждением осмотрели святые отцы дорогую посуду, кувшины с вином и блюда с мясом. Первым слово сказал владыка Каллист: