Осуждённые грешники (ЛП) - Сомма Скетчер

Похоже, третий раз получился магическим, потому что зернистое изображение становится более четким, а из динамиков доносится музыкальная заставка к фильму «Идеальный голос».

Он плюхается рядом со мной на диван и пристально смотрит на мой профиль. Я запихиваю в рот горсть попкорна, чтобы заглушить вздох. Вот оно.

— Сколько у них ванных комнат?

— Я не знаю, Мэтт. Я писала только в одной.

— Да, но если бы ты рискнула предположить?

Мои глаза закатываются на трещины на потолке, когда Мэтт начинает подсчитывать количество возможных туалетных комнат, ванных и душевых, которые были бы в доме с десятью спальнями. Конечно же, он говорит об особняке Анджело и Рори. Он не переставал спрашивать о нем с тех пор, как я рассказала ему, что провела там вечер, играя в Блэкджек, поедая конфеты и смотря Роми и Мишель54 с Рори. По крайней мере, ванные комнаты — более безопасная тема для разговора, чем причина, по которой я вообще там оказалась: потому что я только что услышала, как мужчина после выстрела упал на землю, как мешок с картошкой, а я была не в том состоянии, чтобы закончить смену.

Мэтт похож на золотистого ретривера — лохматые светлые волосы и счастливая улыбка. Я не хочу останавливать его виляющий хвост негативными разговорами, такими как убийства и тот факт, что Анна даже не помнит его имени, не говоря уже о желании встречаться с ним.

Ты видела какие-нибудь машины в гараже?

Есть ли у них один из этих модных кранов с горячей водой?

А как насчет тайной комнаты? У них, должно быть, есть какая-то тайная комната.

Вопросов у Мэтта становится все меньше и меньше, пока я украдкой не бросаю на него взгляд и не понимаю, что он крепко спит, а миска с попкорном ненадежно балансирует у него на коленях.

С беспокойным гулом в крови я наблюдаю за ярким светом телевизора, освещающим стены темной комнаты, пока не начинаются титры.

Время близится к часу ночи, когда я выключаю телевизор, и, несмотря на рок-музыку, от которой вибрируют стены позади меня, становится устрашающе тихо. Слишком бесшумно для моего маниакального ума.

Я знал, что это была ты.

Бах.

Я знал, что это была ты.

Бах.

События этого дня повторяются в моей голове, и каждый раз, когда выстрел выводит из себя мои внутренности, я становлюсь все более и более напряженной. Этот человек знал, кто я такая, и хотя он сейчас находится где-то в мешке для трупов, у меня ужасное чувство, что моя тайна не умерла вместе с ним.

Мартин О'Хара, возможно, прямо сейчас находится на пути к Побережью.

Уставившись в стену, я провожу кулоном с четырехлистным клевером вверх-вниз по цепочке, но это мало помогает успокоить нервы. Я не могу понять, стала ли я вдруг самой невезучей девушкой на свете, потому что мое прошлое настигло меня в третьем по спокойствию городке США, или самой удачливой, потому что Рафаэль застрелил брата Мартина по не связанной причине.

Как бы то ни было, я должна бежать. Взять все деньги, лежащие в верхнем ящике комода, и пересечь границу с Канадой. Я вернулась на Побережье, чтобы спастись от своих грехов, но мне начинает казаться, что все, что я сделала — низвергла себя в низший круг ада.

Когда я закрываю глаза, призрак успокаивающих слов Рафаэля у моего уха и его горячей руки на моем животе пробирают меня до мурашек.

Самая худшая часть этого всего? Я думаю, мне здесь нравится.

Оранжевый свет загорается за моими веками, и я в замешательстве распахиваю их. Проходит несколько секунд, прежде чем гостиная снова озаряется двумя быстрыми вспышками подряд.

Что за хрень?

Затаив дыхание, я соскальзываю с дивана и выглядываю в окно. Знакомый Гелендваген небрежно припаркован на другой стороне улицы, его фары направлены на мое окно. В тот момент, когда я отдергиваю штору, они снова вспыхивают.

О, черт возьми, нет. Что Рафаэль здесь делает?

Мое сердце бьется быстрее, когда я отступаю от окна. Я ни за что не сяду в машину этого мужчины, несмотря на глубокое, темное желание снова почувствовать его руки на своем теле. Он только что убил человека из-за проигрыша в Блэкджек. Уехать с ним в ночь было бы одним из трех самых глупых поступков в моей жизни. А я натворила много глупостей.

Мой телефон жужжит на журнальном столике, заставляя меня подпрыгнуть. Это сообщение с неизвестного номера.

Десять.

Я в неверие смотрю на текст, следом приходит еще одно.

Девять.

И еще одно.

Восемь.

Я не из терпеливых, Пенелопа.

Вибрация дребезжит по стеклу, и я беспомощно смотрю, как текстовые сообщения отсчитывают время, словно бомба замедленного действия.

Один.

Я крепко зажмуриваю глаза.

Тишина.

И тут самый громкий гудок, который я когда-либо слышала, слышится сквозь окно и наполняет мою гостиную.

— Блять, — визжу я, зажимая уши руками.

Мэтт резко встает, рассыпая попкорн по полу.

— Что это за хрень?

Мудак с манией величия. Гудок не стихает, и я знаю, что Рафаэль достаточно мелочен, чтобы продолжать сигналить в свой клаксон, пока я не спущусь вниз. Бормоча что-то о том, что я сейчас вернусь, я мчусь через холл, на ходу хватая ключи и засовывая ноги в кроссовки. Спустившись вниз, я выскакиваю на обледенелую улицу, распахиваю дверь со стороны водителя и кричу в темноту внутри машины.

— Прекрати! Господи, остановись!

Рафаэль — это словарное определение невозмутимости. Одной рукой он нажимает на клаксон, закатав рукав до локтя, а другой просматривает электронную почту на своем мобильном. Он отрывает глаза от экрана и окидывает меня безразличным взглядом.

— Скажи пожалуйста.

— Через мой труп…

— Это не похоже на пожалуйста.

Подстегиваемая смесью разочарования и упрямства, я забираюсь в машину и бью в его татуированное предплечье.

— Ради бога, у меня есть соседи…

Моя тирада обрывается на полуслове, когда он бросает телефон на пассажирское сиденье, обхватывает меня сзади за бедра и одним быстрым движением усаживает к себе на колени. На мне только шорты, и моя кожа потрескивает в предвкушении, когда они скользят по мягкой шерстяной ткани его брюк.

Его рука обхватывает мою талию, как ремень безопасности, и гудок клаксона затихает, как будто теперь я слышу его под водой. Я слишком отвлечена твердой, горячей тяжестью его груди, прижимающейся к моей спине, и теплым мужским запахом, окутывающим меня. Это опасное сочетание, из-за которого свет уличных фонарей через лобовое стекло становится туманным.

Его дыхание овевает мой затылок.

— Скажи пожалуйста, Пенелопа.

— Пожалуйста, — шепчу