Ледолом - Рязанов Михайлович

Урок географии в нашем пятом «б».

Нина Ивановна постучала тупым концом карандаша о столешницу кафедры и громко, насколько позволял стёртый за долгие десятилетия преподавания голос, объявила:

— А сейчас Юра Рязанов расскажет нам что-нибудь интересное о земноводных, а конкретно — о крокодилах.

К подобным отвлекающим манёврам географичка прибегала, когда классом овладевали отупение и разброд от предшествовавших занятий и тридцать с лишним сорванцов выходили из повиновения, становились неуправляемыми и агрессивными от одуряющей скуки уроков и бестолкового изложения учебного материала бездарными учителями, по-видимому по недоразумению попавших на эту очень ответственную стезю.

Не такой была Нина Ивановна Абрамова,[207] которая пестовала ребятишек ещё с царских времён, хотя учителка истории нам вдалбливала, что до революции все люди не владели грамотой и только советская власть предоставила им такое благо — бесплатно обогащаться знаниями. Настроила множество школ, институтов и университетов, и сейчас у нас все грамотные. Поголовно. Я возразил историчке, что на улице Свободы мне известны с десяток пацанов, совершенно не посещающих школу, не умеющих читать и писать. Это моё открытие очень не понравилось историчке, за что я получил в дневник кровавую двойку по поведению.

Одноклассники неплохо знали мои исповеди о самых крупных рептилиях, живших и продолжающих существование на нашей планете Земля, но не прочь были послушать ещё. Каждый понимал, что это гораздо лучше, чем самому стоять у доски с большой картой полушарий.

Предложение Нины Ивановны застало меня врасплох, ибо в этот момент я успел доползти с камчатки, места постоянной своей «прописки», лишь до середины класса. А путь предстоял не ближний — до первой парты среднего ряда, за которой сидел мой друг Витька Чекалин.

Несколько минут назад он прислал мне записку с пометкой «срочно!», извещавшей о том, что закончил домашнее задание по алгебре, и справлялся, не готово ли ответное сочинение по литературе. Такое разделение труда применялось нами довольно успешно: Витька обогащал меня пониманием квадрата или даже куба суммы двух чисел, а я охотно делился с ним впечатлениями о литературных произведениях, которые мы обязаны были пройти по программе, и даже сочинял ему сверх того…

— А где же Рязанов? Он только что находился на своём месте…

Класс насторожился в ожидании развязки.

Преподавательский стол, водруженный на помост, возвышался над партами настолько, что весь класс и каждый ученик в отдельности были видны учителю, как горошина на собственной ладони. Поэтому проползти даже вплотную к партам второго ряда не всем удавалось незамеченным. Я рискнул.

«Ничего не поделаешь, придётся вставать», — подумал я и попытался приподняться с четверенек, но Толька Мироедов, он вечно мне стремился навредить, возле чьей парты я в ту секунду продвигался, решил подшутить и навалился на меня. И без него я ощущал тяжесть, которая тянула меня к полу, а тут и он вдобавок.

Я напрягся изо всех сил и оттеснил Тольку на край скамьи, а сам протиснулся между ним и знаменитым в классе художником Лёшей Антуфьевым, низкорослым и молчаливым мальчиком, которого не интересовало ничто, кроме рисования.

Не выдержав моего напора, Мироедов сверзился со скамьи, распластавшись на полу под дружный хохот одноклассников.

Разумеется, он не захотел остаться в долгу и принялся выдёргивать меня из-за парты. Назревал крупный скандал с возможным удалением из класса и последующим оставлением портфелей у Александрушки, она же абсолютно всем учащимся известная под кличкой Крысовна (Александра Борисовна Кукаркина — настоящие имя, отчество и фамилия завуча школы). И пионервожатая по совместительству, ненавидимая всей школой за жестокость, злобность и презрение к нам, как она думала (и не ошибалась), личным врагам её. Совсем другим человеком была Нина Ивановна, хотя и она наказывала нас, но всегда справедливо. И никто, по крайней мере в нашем классе, не обижался на неё.

— Мироедов! — вмешалась географичка. — Прекратите сейчас же возню!

— А он чего моё место захватил?

— Рязанов!

Я встал, откинув крышку парты.

— Потрудись объяснить, как ты оказался за партой Мироедова.

— По ошибке. Сел не за свою парту, Нина Ивановна. Извините, — дурачился я, делая серьёзную мину. Мы, в общем-то любили географичку и относились к ней уважительно.

— А о крокодилах у меня есть абсолютно неизвестные никому сведения, — сфантазировал я, чтобы перевести разговор на безопасную тему, хотя ничего нового о любимых земноводных не успел узнать после прошлого своего блестящего выступления, в котором бессовестно использовал прочитанное не в учебнике, а у Альфреда Брема. Но в тот же миг перед глазами у меня возникла огромная туша — метров шести или семи, не меньше, — крокодилища, выползавшего из камышей на знакомый берег. Я аж вздрогнул, такое это было жуткое зрелище и настолько осязаемо длиннорылое, пахнущее тиной животное.

Дальнейшее общение с ним прервал скрипучий голос учительницы, вдруг оказавшейся рядом со мной.

— А это что на тебе?

У Нины Ивановны было слабое зрение, о чём мы отлично знали и часто её недостатком умело пользовались. Но сейчас она не могла не увидеть того, что свисало из-под моей тесной короткополой куртки, расстегнувшейся во время барахтанья с Толькой.

— Кольчуга, Нина Ивановна.

— Кольчуга?

Если бы она могла защитить меня от завуча, размечтался я.

Нина Ивановна поправила на носу сильно увеличивающие очки в роговой оправе, вероятно не веря в реальное существование того, что увидела.

До боли оттянувшая плечи железная рубаха, которой я самозабвенно гордился, бессовестно хвастался и поэтому упорно терпел её тяжесть, повергла географичку в изумление.

— Вот, поглядите, — сказал я, демонстрируя кованые колечки, сплетённые в единую сетку. — На каждом звене кузнец поставил своё клеймо.

Я распахнул полу куртки и показал неоспоримо не однажды побывавший в битвах доспех — на его левой части, как раз напротив сердца, зияло отверстие — кулак пролезет. Прорвана кольчуга была ещё в двух-трёх местах, и тоже, несомненно, в бою.

— Как она на тебе оказалась? — встревоженно спросила учительница. — И почему она так отвратительно пахнет?

— В керосине отмочил, — признался я.

Находка кольчуги поистине могла многим показаться невероятной. Давно, ещё в прошлом году, в беседе с друзьями-одноклассниками я неожиданно для себя проговорился, что знаю дом, на чердаке которого среди разной рухляди лежат рыцарские доспехи — полное облачение.

— Свистис! Откуда взялся лыцаль в Целябе? — припёр меня к стене сообразительный и дерзкий Витька Захаров по уличной кличке Тля-Тля.[208] — Тут их слоду не водилось, лыцалей.

Толком объяснить происхождение воображаемых лат, пылящихся на каком-то чердаке, я сразу не смог, но на всякий случай сказал, что в прежние, очень древние времена здесь, в Челябинской крепости, тоже жили военные люди. Они воевали с местными кочевыми племенами. Как всегда. От них…

— А если не свистис, показы дом, — наступал на меня напористо Витька. Он горячился и требовал, будто доспехи принадлежали ему по праву. Как самому сильному и задиристому. Витьку поддержали остальные, дружившие с ним пацаны.

— Пожалуйста, — отчаянно произнёс я. — Эх, вы, не верите. Да я ещё не такое знаю… Мне известно, где спрятан рыцарь на железе, убивающий змея-страшилу. Свидетель есть… Юрка Бобылёв.

…В Заречье, в одном дворе, нас с Вовкой Кудряшовым давно привлекло каменное двухэтажное строение без окон, но с коваными ржавыми решётками, уцелевшими на втором этаже. Сложено оно было из плитняка. Крыша отсутствовала. Оно-то и всплыло моментально в моей памяти, когда Витька припёр своим каверзным вопросом. С Вовкой мы не смогли досконально обследовать этот, по сути дела, каркас здания, хотя и протиснулись внутрь через окно-бойницу — искали гнёзда голубей.

…С великими трудностями мы забрались — и я, разумеется, первым — на древние, сложенные из плитняка стены. В них на уровне, где когда-то существовал потолок, зияли отверстия от сгнивших балок. В этих отверстиях жили птицы. Однако кроме вековых накоплений пыли да птичьего помёта, мы внутри каркаса здания ничего не обнаружили. Вовка тогда углядел в отверстиях из-под балок пустые голубиные гнезда, а в одном что-то непонятное, какой-то лоскут. От него по настенной кладке, по сизому плитняку, приблизительно на метр, ясно наблюдался треугольный, сходивший внизу на нет потёк ржавчины. Поскольку до высоты второго этажа не допрыгнешь, а лестницей мы не запаслись, поразмыслив, пришли к выводу, что в тряпке, запихнутой в балочное отверстие, находится что-то железное. Что? Начальник штаба тогда, в сорок третьем, призадумался над моими предположениями.