Ледолом - Рязанов Михайлович

Дядя Ися полулежал неподалёку, на низком топчане, одетый в вязаный шерстяной свитер и поверх него — в меховую безрукавку. На ногах его, привлекая нежной белизной, красовались новые толстые шерстяные носки — это в такую-то невыносимую жарищу-духотищу! Мы в одних трусах бегали и под уличной колонкой за день несколько раз обливались.

Преодолевая сковывающую робость, я произнёс:

— Тётя Бася (она казалась мне главной во всём семействе), у вас в сарайке наша собака, Водолазка. У неё есть собачата. Два. Маленькие. Голодные. Они без матери не смогут выжить. Умрут.

— Откуда вы узнали, что у нас вообще есть собака? И кто вам сказал, что собака — ваша? — назидательно спросила тётя Бася. — Я бы хотела взглянуть на того человека и плюнуть ему в глаза.

— Плюйте мне в глаза, — осмелился я, — но эта собака — наша. Мы её с речки привели. Она ничейная была. В глиняной норе жила со щенятами. А после — у нас. В сарайке.

Дядя Лёва молчал, у него из зубов торчали белые берёзовые шпильки.

Дядя Ися осторожненько и очень бережно кашлял в стеклянную баночку и после каждого плевка завинчивал жестяную крышечку.

Молчала и тётя Бася. Наконец, объявила:

— Это собака — наша, ребятки. И звать её не Водолазка, а Линда. Она от нас убегала раньше, ненадолго, а теперь вернулась. А собачат вы себе возьмите.

— Они же грудные. Им молоко нужно, — пояснил я.

— Принесите их нам, — нашлась тётя Бася. — И мы их будем кормить.

— Они уже обещаны. Не нарушать же честное слово.

— Тогда кормите их сами. Как вы думаете: кто нам даст столько молока, чтобы кормить всех приблудных щенков? Или корову для них купить? А кто нам продаст эту корову? И куда мы её поставим? Не в спальню ли рядом с кроватью Розочки?

Я не нашёл, что сказать в ответ. Мы с Гарёшкой продолжали стоять, чего-то ожидая. Выручил друг:

— У вас ведь ещё одна собака есть… Она вас охранять будет.

— Не видать… вам Линды… как… своих… ушей, — сипло и тихо произнёс дядя Ися. — Канай… те.… на хрен… отсюдова. Собака — моя… и пёс — мой… Залупу… вам… конскую… а не… Линду…

— Исаак, постыдился бы так выражаться при детях. Ты же культурный человек. Что скажут за тебя люди? — приструнила его мать.

— Уходите, — уже более сдержанно выпроводил нас дядя Ися из своего жилища.

Нам ничего не оставалось, как покинуть квартиру Фридманов, но в этот момент отдёрнулась бирюзовая занавеска с зелёными драконами, с них я не спускал глаз, изображения их порождали в моей голове фантастические сцены битв чудовищ. Из-за зелёных с алыми раскрытыми пастями драконов выглянуло смеющееся, лукавое личико Розки. Она раздёрнула занавеску и соскользнула с высоких перин на пол, причём длинная ночная рубашка немыслимого розового цвета и почти прозрачная, отделанная белыми кружевными лентами, задралась так, что высоко обнажились полные, обворожительной перламутровой белизны ноги. У меня моментально кровь хлынула в лицо. Я почувствовал, что уши мои нестерпимо горят, — в низком вырезе, в оправе кружев, сияли чудесные, с плоскими розовыми сосками, перламутровые же девичьи груди. Такой роскошной красоты я ещё не видел. Приходилось мельком окидывать взглядом на речке, конечно, обнажённых женщин и девчонок, но они во мне такого молниеносного удара электротоком не вызывали — какое-то волшебство!

По-видимому, моё смущение было явным, и причину его правильно поняла быстроглазая и сообразительная тётя Бася. Она зло зыркнула на дочь и что-то буркнула. Розка только рассмеялась в ответ, обнажив прекрасные, сверкнувшие белейшей эмалью зубы.

Розка, вероятно, потешалась над нами. Она, громко смеясь, сказала нам:

— Мальчики, чем бегать за собаками, вы начинали бы ухаживать за девочками. Особенно, когда они отвечают взаимностью.

И опять заливисто засмеялась.

От Фридманов я вылетел со взмокшей спиной. Ну и Розка! Бесстыжая! Думает, что я маленький, ничего не понимаю. А мне уже тринадцать лет! Четырнадцатый! Ведь она всё время именно на меня, а не на Игоря поглядывала. Потешалась.

— Нет, Водолазка не сама к ним пришла, — сказал мне Гарик. — Даже если её раньше Линдой звали.

— Сам знаю, что они её силком увели, — сердито ответил я. Мой мысленный взор всё ещё был заполнен Розкой, её невообразимой красотой вдруг расцветшего тела.

— Что делать-то будем, Юр? — донеслось до меня.

Сам себе я назойливо задавал вопрос, отгоняя видение Розки с её неотразимыми прелестями: почему столь яростно облаивала дядю Исю Водолазка в первую их встречу? В этом была какая-то загадка, имевшая отношение ко всей нашей собачьей истории.

Все мы желали скорейшего возвращения Водолазки, но не знали, как это сделать. Минул день. Мы собрались снова.

— А где та собака, что жила в сарае Фридманов раньше? — спросил я. — Куда они её заныкали?

— Верно, продали, — предположил Гарёшка. — Нет… Не для продажи они их держат.

Вспомнили и про отрубленную голову на решётке помойки. Ясно — это убийство. Кто его мог совершить? Похоже, они. Такая же участь ждёт и нашу Водолазку. Надо немедленно вызволять! Спасать!

— Нам Водолазку они не отдадут, — уверенно заключил Гарёшка. — Разве что за выкуп.

— Не на что нам её выкупить.

— Не на что, — подтвердил друг.

Чтобы не мельтешить на виду у Фридманов, мы вернулись к нашему крыльцу, где соседки продолжали лузгать семечки и судачить о том о сём.

— Нашли шабаку-те? — сочувственно спросила Герасимовна.

— У Фридманов. На привязи в сараюшке сидит, — ответил я. — Не отдают её нам.

— Вшё, каюк ей… — так же сочувственно произнесла бабка.

— Почему каюк? — вздёрнулся я.

— Пошему, пошему — Ишак их ешт. Ждоровье поправлят. Шало иж них топит и пьёт. По большой ложке три ража в день. Ш мёдом. От шихотки шибко помогат шобашье шало.

— До чего озверели люди, — равнодушно произнесла завмаг, держа за ручку большой ночной горшок с нарисованными на нём синими цветами. — Уже и собак едят…

Эти незабудки меня сильно покоробили — вспомнилась картина на мольберте, Николай Иванович…

После этой беседы с соседками мы с Гариком срочно навестили Юрку. Он поведал нам возмутительную историю: Толька Мироедов побожился Бобыньку, что знает наверняка, где и у кого находится Водолазка. Он даже поклялся: «Век Свободы не видать!». Всей улицей поклялся, что лично будто бы проследил, как незнакомый «фраер» вывел из нашего двора Водолазку и потащил её к железнодорожному вокзалу. Толька, по его уверениям, крался за злоумышленником и сопроводил его до самого дома, куда тот якобы и завёл нашу Водолазку. Мироед охотно брался помочь нам в розыске и показать «тот дом». Но не за «здорово живёшь», а за хлеб, картошку или тарелку супу. Лучше — домашнего. С мясом. Согласен он и на стакан семечек с двумя молочными тянучками в придачу. Или, на худой конец, кусок — большой кусок, с кулак! — жмыха.

— А ещё чего он желает? — спросил я. — Ху-ху он не хо-хо?

И я продемонстрировал нехитрую комбинацию из трёх пальцев.

— Вкусненького ему, трепачу, супу захотелось. Обманщик! За такие фокусы сопатку[201] бьют.

— Я ему талон на второе в четэзэвскую столовку проиграл. В жёстку. И отдал уже, — печально признался Юрка. — Отец вчера ночью принёс. Талон-то — стахановский, гуляшёвый. С пшёнкой.

— Вот подлюга, — не сдержался я. — Да как тебя-то угораздило? Ты же знаешь, что в жёстку он всех обставляет запросто…

— А он сказал, что ежли я выиграю, то он бесплатно скажет, где Водолазка. А ежли продую — то его желание. Он и говорит: моё желание — что в карманах было ваше, стало наше. Вывернул карман, а в ём талон.

— Ну ничего, он ещё заплатит за это, — погорячился я. — Надо его проучить, чтобы помнил.

— А я свистну отцу, что всё второе слопал сам. Без Гальки. Скажу, что не утерпел. Нет. Чтобы не отлупил, фукну:[202] потерял. А ещё лучше — спёрли.[203]

На том и порешили. Я предложил объявить Мироеду бойкот.

— Давайте отдерём доску с обратной стороны и выпустим Водолазку, — воскликнул Юрка, выслушав мой рассказ об обнаружении нашей любимицы.

Я понял, что это и есть, пожалуй, единственная возможность спасти друга.

Перемахнув через забор, мы проникли в огород Свободы номер восемьдесят один, незаметно пробрались вдоль сарая, длинного коммунального строения в зарослях малины, отыскали отсек Фридманов.

Слышно было, как, сдавленно хрипя, металась за стенкой Водолазка, учуяв нас. Однако оторвать намертво прибитые доски без шума оказалось невозможным, и мы вспомнили о щели на крыше.

Вернулись ко мне домой и более основательно подготовились к вызволению нашей любимицы: я взял моток бельевой веревки, за использование которой не по назначению неоднократно наказывался мамой, из дедовского инструмента выбрал небольшой гвоздодёр.