Министр Щелоков - Максим Брежнев

О жизни и деятельности Солженицына на Западе нет смысла повторяться. Об этом хорошо известно.

Как говорилось выше, разногласия с Ю. В. Андроповым были у Н. А. Щелокова и по поводу Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской. Министр не раз вступался за них, когда Комитет не разрешал им выезд за границу на гастроли.

Генерал-лейтенант милиции П. Ф. Перевозник как-то стал свидетелем неприятного разговора, посвященного известному музыканту, между двумя «силовиками»: «В разговоре Щелоков настаивал на необходимости навести порядок в разрешении права на выезд деятелям культуры за границу. По существовавшим в то время правилам любой рядовой работник КГБ мог заблокировать выезд за границу известным мастерам культуры, а объявлять о принятом решении должны были сотрудники милиции. То есть мы берём вину на себя, а КГБ — в стороне. Щелоков в разговоре с Андроповым сказал ему, что на днях тогда запретили выезд за границу Мстиславу Ростроповичу и его жене Галине Вишневской, и, насколько ему было известно, для этого нет никаких оснований. Кроме того, как сказал Щелоков, такими действиями мы сами создаём почву для пополнения лиц, недовольных советскими порядками, а некоторых прямо толкаем в число диссидентов. Сами создаём диссидентов, а потом ведём с ними борьбу.

Андропов тут же ответил, что Ростроповичу отказано в выезде потому, что он защищает Солженицына, предоставив ему жильё, у него обширные связи с антисоветским элементом, и вообще он, а особенно его жена, не заслуживают того, чтобы они представляли нашу культуру за границей. Андропов довольно прозрачно намекнул, что ему известны хорошие взаимоотношения Щелокова с семьей Ростроповича, и что Галина Вишневская выдаёт себя за сестру жены Щелокова Светланы Владимировны. «Мы проверили и установили, что они сестрами не являются».

Щелоков подтвердил, что действительно, кровными сестрами они не являются, но они поклялись, что их взаимоотношения будут строиться как родственные, как между сестрами, и ничего плохого в этом нет. Щелоков сказал, что лучше бы мы меньше вмешивались в творчество писателей, художников, музыкантов, в чём наши сотрудники мало разбираются, а чаще всего основываются на информации враждующих сторон среди интеллигенции, принимая ту или иную сторону. Надо дать им право самим решать свои вопросы. Перейдя к Солженицыну, Щелоков сказал, что мы сами создали из него мученика, человек не хотел уезжать из страны. И то, что он написал и опубликовал в стране книгу о лагерях, которая в основном соответствует действительности, и потому надо бы дать ему возможность продолжать заниматься своим творчеством в стране, а не за рубежом. В результате мы получили удар по престижу страны.

В конце разговора Андропов пообещал пересмотреть дело Ростроповича, и, как оказалось, через некоторое время ему было разрешено выехать в Англию.

В то время я не заметил ничего такого, что свидетельствовало бы о разладе взаимоотношений между Щелоковым и Андроповым. К слову сказать, Щелоков, узнав, что я собираюсь в командировку в Оренбург, поручил мне проверить, что сделано в УВД по выполнению его указания, связанного с одной из просьб Ростроповича. Кроме того, Ростропович продолжал пользоваться гаражом МВД и другими бытовыми привилегиями. Из этого я сделал вывод, что Щелоков не изменил своей позиции и чувствует себя уверенно».

Такой малоизвестный факт: благодаря протекции Николая Щелокова началась и дирижерская карьера виолончелиста М. Л. Ростроповича в Большом театре, где его не хотели видеть в качестве дирижера. В 1967 он дебютировал в «Евгении Онегине» П. Чайковского. В знак искренней признательности Ростропович после дебюта вручил Щелокову дирижерскую палочку с собственноручно вырезанной перочинным ножом надписью «Н. А. от М. Р.».

— Ростропович и Вишневская многим папе обязаны, — рассказывает Игорь Щелоков. — Чуть ли не каждые выходные у нас: «Николай Анисимович, надо Екатерине Алексеевне позвонить. Вы попросите, чтобы она нам…». Фурцевой не стало, «Николай Анисимович, надо Шауро позвонить… Вы попросите, чтоб он нам…». Мстислав Ростропович во время эвакуации в годы войны жил у брата моего дедушки по маме. Благодаря ему, их семья спаслась и не погибла от голода. Ростропович об этом не раз говорил[125].

Дружеские отношения связывали министра Щелокова с Ильей Глазуновым. Художник также не был обойден вниманием КГБ. В своей записке в ЦК КПСС по поводу И. С. Глазунова Юрий Андропов, в частности, отмечал: «(…) Глазунов — человек без достаточно четкой политической позиции, есть, безусловно, изъяны и в его творчестве. Чаще всего он выступает как русофил, нередко скатываясь к откровенно антисемитским настроениям. Сумбурность его политических взглядов иногда не только настораживает, но и отталкивает. Его дерзкий характер, элементы зазнайства также не способствуют установлению нормальных отношений в творческой среде».

Министр напротив, ценил творчество Ильи Глазунова. В то время, когда художник был в опале и на него шел поток клеветы его собратьев по искусству, Щелоков вручил Брежневу портрет Индиры Ганди работы Глазунова, перед тем как тот отправился в Индию с государственным визитом. И там эта картина была преподнесена Индире Ганди.

Затем Щелоков договорился с Брежневым о том, что Илья Глазунов напишет официальный портрет генсека (у Брежнева были портреты работы художника Налбандяна). После этого Илья Глазунов пишет портрет Суслова, который долго отказывался, зная о репутации художника. На одном из официальных мероприятий Щелоков вновь порекомендовал ему сделать портрет.

Суслов ответил:

— Опять Глазунова советуете?

— Да. Леонид Ильич уже сделал…

Суслов тут же дал согласие.

Затем последовали портреты и других советских руководителей. Немало министр сделал для художника в бытовом плане.

Вот как писатель Леонид Бородин определил отношение Щелокова к Илье Глазунову и те последствия, которые в будущем они имели для министра: «(…) Его дружеские отношения с Глазуновым, безусловно, строились или выстроились не просто на личных симпатиях. Хозяин собственной, весьма представительной картинной галереи, министр, надо понимать, разделял многие взгляды Глазунова на живопись и искусство вообще. Таковое «разделение» не могло не смыкаться и с прочими мировоззренческими аспектами, каковые в недрах другого ведомства уже к тому времени определенно были отнесены к разряду враждебных коммунистической догматике. И без всяких на то оснований, то есть не имея ни одного факта в подтверждение, я рискну предположить, что в каких бы грехах Щелоков ни был уличен, его «уход» в значительной мере — часть той общегосударственной политики в идеологической сфере, что была в свое время сперва публицистично декларирована Александром Яковлевым в «Литературной газете», а затем документально сформулирована Ю. Андроповым в известной «записке» для Политбюро: «русизм — идеологическая диверсия, требующая особого к себе внимания и мер воздействия».