Светорада Золотая - Симона Вилар

– Эх, девушка! Шла бы ты лучше прясть, – огорчился Стема. – Чтобы дальше стрелу пустить, сила нужна. «Вейг» – сила, кажется, так? Видишь, у меня ладится, а у тебя…

Но тут Игорь что-то произнес громко со своего места по-скандинавски. Светорада, поняв, даже лук опустила, оглянулась почти с испугом. А Стема выглядел озадаченным. Поглядывал то на Игоря, то на княжну. Игорь осклабился.

– Плохо же ты обучаешь благородной варяжской речи своего рынду, невеста моя, раз он не понял того, что я сказал.

– И нечего ему всякие глупости понимать, – отозвалась княжна.

Почувствовав подвох, Стема закрутил головой, словно надеясь, что кто-то подскажет.

– Что – не дошло? – опять недобро улыбнулся Игорь.

Парень потер лоб.

– Кажется, ты сказал «хирдманн», что по-нашему означает воин, витязь. И еще различил я слово «храуст» – храбрый то есть.

Игорь опять повторил сказанное, медленно, по слогам. А затем перевел:

– Я сказал, что лук – оружие труса. Не храброго витязя – «храуст хирдманн», а наоборот – не храброго, то есть труса.

Стема продолжал глядеть на князя. Тот вытер потные ладони о красные штаны, улыбнулся.

– Я сказал, что лук – оружие труса, который бьет только издали и опасается выйти на ближний бой. Разве не так. И разве ты, Стемид, не прославился, сражаясь только на расстоянии, как степняк, а вот в ближнем бою редко когда себя показывал. На расстоянии и трус может справиться с противником.

Стема негромко присвистнул. Погладил свой лук, словно не столько за себя обиделся, сколько за свое оружие.

– Верно только то, князь, что я в твоей дружине стрелок, а не мечник и не копейщик. Сам же меня во время походов ставил среди стрелков. Потому я и не рвался туда, где ты разил врагов, как коршун голубей. Но ведь и мои стрелы не раз помогали воинам в бою. Припомни хотя бы ту сечу…

Тут Стема исподлобья взглянул на Игоря, который смотрел на него с кривоватой усмешкой.

– Припомни сечу у речки Сулы, князь. Не мои ли стрелы тогда помогали твоему отряду уйти от выскочивших из-за кургана хазар? И это тогда, когда твой конь уже перешел реку вброд, а мы, стрелки, сдерживали отступление – и твое, и твоих гридней. Никто из нас не струсил тогда, не отступил, многие там полегли от таких же «трусливых» хазар, острые жала стрел которых обратили в бегство даже столь славного витязя, как Игорь Киевский.

Стема продолжал говорить, а Игорь медленно поднимался, и лицо его стало серым, что было заметно даже под слоем пыли, на скулах заиграли желваки. Ох, как не любил Игорь, когда при нем вспоминали тот его бесславный поход, в котором под Сулой полегла почти половина его войска. А ведь именно в том бою Стема добыл свой знаменитый пояс, успев перед самым наскоком хазарской конницы снять его с пробитого стрелой хана, скатившегося с Коня по крутому склону. Да разве не Стема тогда заслужил похвалу, за то, что отстреливался скоро и умело, заставив хазар замешкаться, дав время уйти раненым всадникам, вторые уже почти висели в седлах. В том бою именно Стемид заслужил славу, а вовсе не Игорь, который, повелев отходить, первый умчался под защиту крепости Воинь.[103] Позже князь объяснял, что за подмогой поскакал, однако подмога не скоро подоспела… Люди говорили: именно лучникам они обязаны тем, что намного превосходящая рать копченых[104] была задержана до подхода отрядов из крепости.

Для Игоря упоминание о том случае было горше полыни. Люди знали об этом и помалкивали, чтобы не гневить его. А тут Стема сказал при всех. Да еще в Смоленске, куда и весть о той сече наверняка еще не дошла. Игорь услышал, как кто-то из смоленских кметей уже спрашивал, что за сеча была такая? А те, кто знал, отворачивались, всем своим видом показывая, что им и дела нет до сказанного.

Игорь даже задохнулся от гнева. Наблюдал, как Стема невозмутимо собирает стрелы под мишенями, как сдувает с оперения песок и бережно засовывает стрелы в подвешенный сбоку тул. Исподлобья глянул за замершего князя. А потом… Такой дерзости никто не ожидал, когда Стема неожиданно вернул Игорю его же фразу:

– Что побледнел-то? Солнце напекло али съел чего-нибудь? Ну, так ничего, поблюешь, и полегчает.

Игорь выдохнул воздух. Со стоном, с криком, с ревом вскочил, хватаясь за меч.

– Да я тебя!..

Дальнейшее произошло мгновенно. Никто не успел заметить, как в руках у Стрелка оказался лук, как стрела свистнула, срываясь с тетивы, и прошила широкие щегольские шаровары Игоря, так что князь оказался пришпиленным к бревенчатой стене за ним. Откинулся было назад, но тут вторая стрела, выпущенная Стемой, опять пробила шаровары как раз возле другого бедра Игоря, и он теперь был пригвожден к стене с двух сторон. Миг – и уже третья стрела, угодившая чуть ниже первой, прибила князя к бревну, затем третья и четвертая. И так еще несколько раз, пока Игорь уже не мог вырваться, разве что если бы выскочил из шароваров.

Стема, тяжело дыша, опустил лук, не сводя с князя глаз, Игорь же пока больше глядел на торчавшие с обоих боков оперения стрел, сглотнул нервно. Вокруг стало тихо. Молчали все: и растерянные кмети, и княжна, застыв с широко открытыми глазами, и воевода Кудияр, сидевший подле Игоря. Тишина длилась несколько минут, потом Игорь, оглядев себя потрясенно, медленно поднял на Стемида глаза. Тот стоял, выпрямившись, сжимая в руках лук и в упор глядя на Игоря, – сурово, гневно и упрямо. Даже голову гордо вскинул, словно бросая вызов.

И тут кто-то громко произнес:

– Ай да выстрелы! Ай да стрелок!

Сказано это было с восхищением, но тут же люди стали отворачиваться, кто пряча усмешку, кто хмурясь. Ибо за подобные шалости дерзкий Стемид мог поплатиться головой.

Игорь рванулся раз, другой. Однако стрелы надежно держали его, и он опять откинулся на стену. Сказал, задыхаясь:

– Запорю!

Кудияр тут же бросился к нему, начал что-то говорить. Игорь грубо оттолкнул его.

– Головы не сносить! На кол посажу… На палю!.. Эй, Бермята, Вавила, Митяй, схватите его!

За такой поступок Стемку и впрямь следовало наказать.

Об этом подумала и Гордоксева, наблюдавшая все с галереи.

Она была потрясена выходкой Стемида. Где-то в голове вертелось: ну что за неугомонный! Так и ищет смерти… так и напрашивается со своей дерзостью немыслимой…

Она видела, как названные Игорем воины сначала кинулись выполнять приказ, а затем остановились. Ведь они росли со Стемой и понимали, что ожидает парня, если его схватят. Вот и медлили, нерешительно переглядываясь. А Игорь рвался у стены, кричал:

– Поплатишься мне за это! Пожалеешь, что родился на свет!..

И уже другие воины стали приближаться к Стемиду, окружая. Но тот, не ожидая, когда будет исполнен наказ Игоря, рванул с места, как сокол с руки, кинулся прочь. Кто-то из гридней уже отрезал ему путь к воротам, но Стема, знавший в детинце каждый закоулок, и не стал бежать им наперерез. Быстро отскочил за дружинную избу, бросился в сторону складских строений. А там стояла медуша, где, как было ведомо Стеме, имелся подземный ход из детинца. Об этом знали только свои, но Стема и был своим.