Представление должно продолжаться - Екатерина Мурашова

Кашпарек кивнул, отвернулся, присел, что-то сделал с марионеткой. Когда снова повернулся к людям, на марионетке красовались золотые погоны, а одна рука Кашпарека была обмотана красной тряпкой.

– Пароход идет,

Да мимо пристани,

Будем рыбу кормить,

Коммунистами! – задорно заголосила марионетка.

В ответ завернутая в красное рука Кашпарека ожила, сделала какое-то резкое, нервическое движение, как будто вздернула несуществующую голову, и ответила другим, значительно более низким голосом:

– Эх, яблочко,Да ты хрустальное,Революция идетСоциальная!

Эх, яблочкоНаливается,Пролетарии всех странСоединяются!

– А что толку? – марионетка развела руками и снова запела. -

– Нету хлеба, нет муки,

Не дают большевики.Нету хлеба, нету масла,Электричество погасло.Ах, спаси Господи!

Завернутая в красную тряпку рука аккуратно взяла золотопогонную марионетку двумя пальцами за шею.

– Зато всех прежних к бесам послали!

Эх, яблочко,Да с боку дырочки,Не дождаться вам, попы,Учредилочки!

Эх, яблочко,Оловянное,Ты буржуйская властьОкаянная!

Свистели солдаты в расхристанных шинелях. Хохотали мальчишки. Толпали ногами и хлопали в ладоши мешочники и «двухпудники». Потом какой-то матрос в клешах сунул Кашпареку кулек тыквенных семечек и спросил серьезно:

– Так ты, парень, сам-то за кого будешь – за красных или за белых?

– Ни за кого.

– Да кто ж ты выходишь по такому случаю?

– Я – лицедей, актер, – серьезно ответил матросу Кашпарек и вместе с марионеткой низко поклонился толпе. – Всегда, во все времена и во всех землях к вашим услугам, дамы, господа, товарищи и граждане. Всего лишь – ваше зеркало…

При этих словах в руках у марионетки действительно появилось крошечное зеркальце на витой ручке. Она наставила его на Кашпарека, потом на толпу и все собравшиеся вдруг увидели: действительно, один лицедей отражение другого и оба разом – отражение собравшихся людей. По притихшей толпе прокатилось что-то вроде озноба.

Мальчишка-беспризорник, из тех, что ездят туда-сюда в ящике под вагонами, сунул Кашпареку теткин узелок с салом и лепешками и дернул его за руку:

– Патруль красноармейский за тобой идет, давай сюда, под вагон, я тебя через прореху стене в город выведу.

Кашпарек привычно кинул марионетку за пазуху и вслед за беспризорником нырнул под разбитый вагон, спасаясь от следующей власти, которая также привычно и наследственно не жаловала зеркал и самодеятельных лицедеев.

Глава 26,

В которой профессор Муранов впечатлен коммунистическим искусством, Раиса отправляется странницей по России, а Люша встречается со своим старым знакомцем Гришкой Черным.

Письмо Муранова Люше.

Драгоценная Любовь Николаевна, здравствуйте!

Не без удовольствия выполняю Ваш наказ и очень надеюсь, что послание мое встретится с Вами без препятствий со стороны судьбы.

Я не остался в Москве. Квартира моя занята победившим пролетариатом, который сушит в библиотеке пеленки, а по выходным, выпив изрядно, устраивает спевки, а потом и классовые бои в кухне и коридоре. Библиотеку свою и коллекции я еще перед отъездом пристроил через знакомого в Художественный музей, и правильно сделал, иначе книги бы уже все дымом вышли, что, впрочем, с некоторой стороны справедливо вполне, ибо никакая инкунабула человеческой жизни не стоит.

Вместе с Максимилианом поехал в Петроград и не пожалел. Здесь как-то все же потише и меньше революционной экзальтации, чем в столице. Принял меня к себе мой старый знакомый, еще по факультету однокашник, отменный и уникальный в мире специалист по флорентийским праздникам 14–16 веков. Нынче он вдовеет, единственная дочь замужем за бельгийским инженером, живет где-то во Фландрии и даже писем от нее он уж больше года не получал. Понятно, что ему удобнее отдать комнату мне, чем какой-нибудь семье с тремя детьми. Самоуплотнение, так нынче многие поступают. Так что мы с однокашником вполне устроились в бывшей его спальне и примыкающей к ней гардеробной. Перетащили сюда два стола, две лампы, книги, диван и два больших кресла, из которых мне составилось отличное лежбище. Живем вполне уютно, по вечерам обсуждаем спорные вопросы медиевистики, читаем друг другу из античных авторов.

Прочие жильцы нас не обижают и мы даже, по просьбе домкома, уже три раза читали на двоих лекции для жителей дома и окрестностей:

«Александр Пушкин, как гражданин и революционер»

«История Франции до Парижской Коммуны»

«Палеолитические рисунки – летопись первобытного коммунизма»

На третьей лекции (самая вроде бы сложная и далекая тема) был просто аншлаг (люди на полу сидели и стояли в проходах), после благодарили и вопросов задавали море. Кажется, даже в университете я не чувствовал себя таким популярным.

С работой и пайком тоже все устроилось благополучно.

Нынче ведь у новой власти по всем ведомствам и отраслям открыты краткосрочные курсы. Новой республике всех нужно, а никого нет. Специалисты-то частью уехали, частью повымерли. Кого и расстреляли. И вот за оставшимися «спецами», можно даже сказать, ухаживают. Продолжительность всех курсов почему-то определена в девять месяцев и в этом сроке вынашивания ребенка чудится мне некий глубокий мифопоэтический символизм, назначателями курсов, скорее всего, отнюдь не осознаваемый.

Однако по замыслу власти в течение помянутого срока из рабочих и красноармейцев должны народиться новые учителя, счетоводы, дипломаты, актеры, какие-то «инструктора рабоче-крестьянского театра» et cetera. Я читаю этим молодым по большей части людям из древней и средней истории, и не устаю удивляться девственности их мозгов и одновременно искренности и чистоте их стремления к знаниям. Причем общая эффективность этого «образования» представляется мне весьма сомнительной, ибо слушателей моих то и дело гоняют на работу, на дежурство, в караулы, а то и вовсе отправляют на фронт. Состав все время потихоньку меняется, дослушает ли кто курс до конца – решительно непонятно. Однако устроители всего этого настроены совершенно оптимистически – все получится и образуется, главное, что народ взял власть в свои руки и теперь уже не выпустит. А знания и умения в условиях освобожденного от гнета труда естественно разовьются в свой черед.